Виноградники в цвете

Соня Орешниковая, 2023

У Эльги есть все. Квартира, машина, любимая работа, вот только в личной жизни постоянно происходит чехарда. То одно, то другое, Эльга так запуталась, что сама уже не знает, чего хочет. Тем более, ее подруги (обе психологи, а одна из них еще на картах гадает) хотят дать ей верные советы, да только еще больше усугубляют ситуацию. Так что же произошло у Эльги в прошлом? Комментарий Редакции: Этот драматичный любовный роман с красивым, звучным названием дает ответы на самые разные внутренние вопросы. Осталось лишь отыскать в себе смелость задать их собственному «Я»!

Глава 2

Мы познакомились с ним банально, как в кино. Или как в нудной рекламе. Даже обидно, честное слово! Я шла на шпильках и тащила в руках кучу бумаг. Словом, всякие там журналы, тетради, блокнот… А он налетел на меня… Я покачнулась на своих шпильках, будь они не ладны, и, чтобы не шлепнуться, решила вернуть себе равновесие. Ага. Расправила руки, как крылья, и все рассыпала, все свои бумаги…

А если бы не эти мои шпильки, как бы все получилось, а? Я бы устояла на ногах, он бы извинился и прошел мимо, и я бы продолжала видеть во сне кошмары… Хотя, нет. Нет! Он бы все равно, в знак извинения, пригласил бы меня на чашечку кофе…

Словом, он сел и начал собирать все мое имущество. Я тоже села на корточки, и тоже стала собирать, бумаг у меня была целая туча. Нет, целое грозовое облако. Я даже не взглянула, кто это меня чуть с ног не сшиб. Он, кажется, тоже… И тут… Снова, как в кино, мы как-то одновременно взглянули друг на друга… У него были такие глаза, такая улыбка, меня как током дернуло… И все, что я успела собрать, я опять уронила, потому что у меня даже руки задрожали… И я вдруг отчетливо подумала: «Какая, к черту, Ирландия? Вот она — жизнь. И я хочу жить»…

Шекспир писал: «Весь мир — театр и люди в нем — актеры». Джим Моррисон говорил: «Мир — это фильм, снятый людьми». Герман в «Пиковой даме» Чайковского, пел: «Что наша жизнь? Игра…»…

Все наши истории банальны. Если подумать.

Я посмотрела на него и в моей голове поплыли строки:

«Мы бежали с тобой по зеленым долинам, твои волосы плыли по ветру — золотые медоносные пчелы. Глаза твои — весь горизонт, и каждая ресница — дерево, и каждая слезинка — озеро, и каждая хмуринка — облако, и даже синица казалась тетеревом, а паутинка — веревкой в небо»…

Люди банальны даже в экстремальных ситуациях. Кто-то паникует, кто-то теряет способность мыслить, кто-то страдает и худеет, кто-то волнуется и ест, а я вспоминаю стихи… Да, в этом я оригинальна…

Действительно, глаза его — весь горизонт. Оказывается, это возможно.

Я раньше читала об этом и в кино смотрела, но никогда не верила, что так бывает: вот посмотрела на человека — и все, просто голова кругом пошла, словно вмиг опьянела. Нет, это определенно не любовь с первого взгляда, что-то другое, потому что вдруг полюбить нельзя.

Может, откроет рот человек и станет заикаться. Или крыть матом, например. Или у него просто дурно пахнет изо рта. Какая уж тут любовь. Словом, что там бывает с первого взгляда, я не знаю. Наверно, это что-то физическое. Притяжение. Потому что я увидела в тот момент в его глазах… не знаю, что? Интерес? Искру? Туман? Желание? Это самое притяжение, которое я почувствовала, или все вместе взятое.

Мы собирали мои чертовы бумаги, наши руки постоянно соприкасались, (избитая фраза, что поделать), я нервничала, потому что от него шли то ли флюиды, то ли он обладал океаном харизматического обаяния, то ли излучал какие-то электрические потоки, (я абсолютно не разбираюсь в физике); а тут он еще возьми и заговори, черт его дери! От его голоса я просто сошла с ума. Он был низкий и я вся завибрировала от этих звуков.

— Я виноват и с меня чашка кофе, идет? Вы с какого курса?

— С пятого.

— Я тоже. Ну, до встречи.

Мы уже собрали мои бумаги, он помог мне подняться и я чуть не растаяла. Я видела, физически ощущала, что он торопился, но и уходить не хотел. Но он, все же, ушел, добив меня напоследок своей обворожительной улыбкой. Я изловчилась, выхватила телефон и шепотом сказала Ирке:

— Ирландия точно отменяется. Я уже все забыла и не хочу об этом говорить.

— Та-ак, — протянула Ирка с заметным облегчением. — Что еще случилось?

— Вечером, все вечером.

Я убрала телефон, глубоко вздохнула, длинно выдохнула и двинула в аудиторию.

Я шла и думала, что весь ужас моего положения заключается в том, что я, конечно, с пятого курса, но не студентка, а преподаватель современного русского языка, а он студент второго курса и ему, значит, где-то двадцать лет. Двадцать один. А мне уже все двадцать семь! И это тоже, в сущности, банальность. Этим сейчас никого не удивишь… Если только саму себя… Хотя… Вот ведь судьба — шутница… Она никогда не предлагала мне легких дорог, я всегда шла путанными тропками… Вот и сейчас — новая тропинка, но куда она меня приведет?.. И стоит ли туда идти?..

Нет, надо же такому случиться, что не успела я устроиться сюда на работу, мне тут же подсунули этот второй курс! Вот почему мне не работалось в педагогическом колледже? Я считала, что недостаточно там развиваюсь и мне захотелось большего, захотелось более благодарных слушателей. А еще мне захотелось поменять свою жизнь хоть самую малость…

И я направилась в гуманитарный институт! И вот, не успела прийти, как, похоже, влюбилась в молоденького студента. Ну, или, по крайней мере, очень увлеклась. Это же отвратительно! Я всегда это осуждала. Но что я, в конце концов, не устою перед красивым юнцом?

Может, это потому, что у меня нет детей. Сына. Взрослого сына. Тогда бы я всех двадцатилетних парней считала ровесниками моего сына и ничего бы во мне не ёкало. Но я никогда не была матерью. Нет, только не думать сейчас о материнстве! Нет.

И вообще, пора вспомнить, что у меня есть Петраков. Сегодня же вечером отправлюсь к нему жить, пока он не сопротивляется…

Ну, вот, я пришла. Я глубоко вздохнула и вошла в аудиторию. Да, целый концертный зал, это тебе не педколледж. Я кашлянула и громким учительским тоном завела:

— Здравствуйте… Меня зовут Эльга Сергеевна и я буду у вас вести современный русский язык. Уверена, что филологи — это почти философы, а философам это пригодится, поскольку безграмотный философ — это уже не философ, а непонятый гений, то есть, откровенно говоря, попросту неудачник. — Смешки студентов подействовали на меня самым благоприятным образом. — Итак, мои дорогие, мы с вами начнем с транскрибирования устной речи, уже страшно, не правда ли? — опять смешки. Я расслабилась. Обвела более пристальным взглядом ряды и застыла. На меня смотрел он, этот мальчик, о которого я споткнулась, образно и буквально выражаясь. Черт! Он что же, еще и на моем потоке? Эля, ты пропала! Он смотрел на меня, не отрываясь, и я не могла отвести от него взгляда. Гипнотизирует он меня, что ли? Наконец, я оторвалась от его созерцания. — Итак, начнем…

Я продолжала что-то говорить, а сама думала совсем о другом. Я думала об этом мальчишке. Интересно, а что он сейчас думает? Наверное, разочарован, думал завести легкий романчик со своей однокурсницей, а она оказалась взрослой теткой. Вот такой вот пердюмонокль! Или ему это все равно? Или наоборот, я стала ему более интересна? Одно дело завести роман со студенткой, раз плюнуть, а тут надо соблазнить препода, какой азарт!

Ну, что ж, если так, то я тебе, мальчик, не по зубам! Да, легко сказать. Я ходила и чувствовала на себе его взгляд, а по телу моему пробегала истома. Все-таки повезет какой-нибудь девице. Парень хорош собой, как молодой бог. Да, истинно учительское, литературное сравнение. Молодой, высокий, красивый, стройный… Стоп, Казакова, окстись. Сегодня же к Петракову, на вечер активного секса. Может, у меня какой-нибудь кризис? Или, наоборот, расцвет сексуальности?

Я опять невольно на парня. Он продолжал смотреть на меня. Нет, не без отрыва. Урывками, что-то черкая в тетради. Что он делает? Да он, похоже, рисует меня. Я покраснела. Ну, кто меня еще рисовал? Петраков? Не смешите меня! Никто меня никогда не рисовал.

— Сегодня я хотела бы выяснить, знакомы ли вы в общих чертах с транскрипцией. В принципе, это простая фонетика и это немного проходят в школах, при изучении букв и звуков. — Я посмотрела на него. — Вот вы, как вас зовут?

— Максим Севастьянов.

— Не могли бы вы что-нибудь нам затранскрибировать?

— Мог бы.

Он что, издевается? Тоже мне, нашелся остряк!

— Ну, прошу вас к доске, мистер Мог Бы.

В аудитории раздались смешки. Да, Максим Севастьянов, не на такую напали. Последнее слово всегда остается за мной! Не думайте, что потеряла от вас разум и силу воли. Что же это такое, в самом-то деле, а? Нельзя уж молодой женщине увлечься парнем, так это что, повод вообразить себя Казановой? Сопляк!

Севастьянов стоял у доски.

— Что-нибудь свое затранскрибировать, Эльга Сергеевна, или ваше?

— А вы тоже пишете стихи, Севастьянов?

Смешки студентов просто вдохновляли меня на новые подвиги.

— Тогда что-нибудь из Пушкина, — кивнул Севастьянов.

Ах, вот как, мистер Остряк?

— Давайте из Ницше, вам это будет ближе.

— Нет, я предпочитаю Шопенгауэра.

Ага, ты из той породы юнцов, которых нельзя переговорить и переспорить? Думаешь, самый умный?

— Странно, конечно, в вашем возрасте предпочтение отдается Фрейду.

— Фрейда я прочитал еще в подростковом периоде.

— И вам не понравилось?

— Это смотря в каком смысле. Как чтиво — понравилось, как теория — нет.

— Вот он, студент филологического факультета. Очень интересно. Чем же не понравилась теория Фрейда?

— Да он просто псих, Эльга Сергеевна.

— Почему же?

— Женоненавистник.

— Как и Ницше, я думаю.

— Фрейд унизил роль матери. И вообще, по его теории можно снимать триллеры с элементами эротики. Например, «Блудная мать». «Блудная мать-2». «Возвращение блудной матери». «Блудная мать возвращается снова». «Неотвратимость блудной матери».

Студенты в аудитории покатывались со смеху, а я окинула Севастьянова совсем не учительским взглядом. Интересный, однако, парень.

— Так, ладно, предположим, я с вами соглашусь, Севастьянов. Но значит ли это, что вам по душе теория Шопенгауэра?

— Какая из теорий?

— К примеру та, где затрагивается роль материнства и отношения полов.

— Я не согласен с тем, что мужчина видит в женщине исключительно будущую мать своего ребенка.

— Это когда у полов конфетно-буфетный период, а потом?

— Это смотря какая женщина.

— То есть, судя по вашему ответу, есть женщины-любовницы и женщины-матери, так?

— Если вы о теории Шопенгауэра, Эльга Сергеевна, то мужчина изначально видит в женщине будущую мать.

— По-моему, логично.

— У меня своя теория, Эльга Сергеевна.

— Интересно узнать. Не хотите поделиться?

— Я думаю, что мужчина любит женщину по совсем другим причинам, у каждого мужчины свои причины, интересы, пристрастия и предпочтения в выборе женщины. Но если мужчина не хочет от этой женщины детей, то конфетно-буфетный период заканчивается и они расстаются.

— Что ж. Вполне логично.

Судя по теории Севастьянова, меня никто никогда не любил.

— Все это красивые предположения. Дети должны появляться не от любви. Дети — это ответственность.

— Не согласен. Ответственность должна быть в отношениях сразу.

— Ах, вот так… Что ж…

Я непроизвольно кивнула. Странно, что у такой девицы, как я, воспитанной в строгих правилах, все отношения были безответственными…

— Интересный предмет философия, — протянула я, продолжая разглядывать Севастьянова. — Это искусство ездить по ушам и оставаться безнаказанным за свое поведение, нужно только правильно выбрать себе мотивацию, да, девушки?

Я оглядела аудиторию. Девчонки хохотали, парни хлопали в ладоши, кто-то засвистел, ну полное торжество разума!

— А ведь не все хотят детей, Севастьянов. Это какая из теорий?

— Я таких не знаю.

— Не знаете. А они есть.

— А вы будете вести у нас лекции по философии, Эльга Сергеевна? — спросил какой-то студент.

— Только на вечернем кружке. И только для девочек.

И тут я засмеялась вместе со студентами. Вместо транскрипции устроить невесть что! Бедлам, да и только. Цирк в огнях! А все из-за этого Севастьянова! Решил переплюнуть меня? Ха.

— Хорошо, мои дорогие, пофилософствовали и хватит. Займемся, все-таки, транскрипцией. — Я посмотрела на Севастьянова. Что же ты отмалчиваешься? — Ну, давайте, напишите что-нибудь. Свое или Пушкина.

Севастьянов выглядел каким-то растерянным. Еще бы! Будешь знать, как красоваться перед взрослыми тетеньками! Он написал на доске: «Любви все возрасты покорны». Каков наглец! Надеюсь, это без подвоха?

— В каком смысле? — вдруг брякнула я.

— Во всех, — удивился Севастьянов, потом смутился, схватил тряпку, стер с доски и снова начал что-то писать.

Надо же! Понял, что называется, с полуслова. Севастьянов закончил писать, отошел в сторону, а я вслух озвучила:

— Христос любил сыр и ел много сыра.

Аудитория взорвалась от смеха. Я склонила голову набок, взглянула на Севастьянова уже с уважением. Потом сказала студентам:

— Зря смеетесь, дорогие мои. Это цитата из книги «Тайная жизнь Сальвадора Дали, написанная им самим». Кстати, очень советую. Вам тоже понравилось, Севастьянов?

— Как чтиво.

— Вы вредный человек, Севастьянов. Все-то вам не нравится.

— Что поделать, Эльга Сергеевна.

— А что же на этот раз вам не понравилось?

Севастьянов пожал плечами.

— Не спорю, Дали — гений. Но гениальность — это болезнь.

— Вы так думаете?

— Ну, возможно, Дали и в самом деле играл в гениальность, как он утверждал. Но, либо он был превосходный актер с даром перевоплощения, либо просто был больным человеком, который считал, что он великий актер.

— А вы заговорили его фразами. Помните, была там одна такая: «Я знал, что она знает, что я знаю, что она знает, что я ее не люблю»?

Тут я опомнилась. Вообще-то, у меня лекция, а я тут стою и рассуждаю с Севастьяновым о прочитанных книгах.

— Что ж, Севастьянов. Все верно. Ни одной ошибки. Вы знакомы с транскрипцией?

— В общих чертах.

— Знаете знаки? Крышечка, ер, ерь?

— Это просто.

— Что ж. Садитесь, Севастьянов. Ну, а для тех, кто знаком с транскрипцией совсем в общих чертах, я начну лекцию…

Проводив взглядом Севастьянова, я завела теорию…

…Когда прозвенел звонок, я громко сказала:

— Запомните задание для практического занятия: каждый из вас должен затранскрибировать какое-нибудь стихотворение. Хотя бы в общих чертах. Хотя бы четверостишье. Стихи транскрибировать легче. Все. Вы свободны.

Я села за стол и стала готовить лекцию для следующей группы. Некоторые студенты сразу покинули аудиторию, другие плавно огибали мой стол, забрасывая меня вопросами.

— Вы практикантка?

— Практикующий педагог.

— А что это значит?

— Значит, институт я уже закончила.

— Вы были отличницей?

— Нет, на это времени не хватало, — соврала я. У меня комплекс «зубрилы».

— А вы любите отличников?

— Смотря каких. — (Терпеть не могу! Любых).

— А очкариков? — Это спросил парень в очках. Я улыбнулась.

— Очень. Правда. — Что да, то да. Комплекс великой любви. Мой идеальный мужчина носил очки.

— А почему?

— Что? — вздрогнула я, выпадая из размышлений. Что-то меня заносит.

— Почему вы любите очкариков? — продолжал донимать меня такой же очкарик.

— Вам лучше знать, вы же философ. — Вот привязался!

— И в чем же здесь философия?

Да нет никакой философии, к чертовой матери! Одна пустая болтовня! Но я мило улыбнулась и ответила:

— Философия комплексов.

— Значит, если человеку что-то нравится или, наоборот, что-то не нравится, это комплекс?

— По-моему, логично. Толстым нравятся худые и наоборот. Кудрявым нравятся прямые волосы и наоборот. — Боже, какой бред! Хотя… что-то в этом есть.

— А почему вы пошли преподавать русский, а не философию?

— У каждого своя философия.

— А истина?

— Тем более.

Вот сейчас моя истина заключается в том, чтобы ты от меня отвязался!

— А вы замужем? — спросила какая-то девчонка. Ох, уж этот извечный женский вопрос!

— Практически.

— А теоретически? — Голос был не просто знакомым. Он резанул мне по сердцу.

— А теоретически мы не расписаны, — сказала я и посмотрела на Севастьянова.

— Эльга Сергеевна! Пришел вас поздравить с почином! — в аудиторию вошел декан.

Студенты дружно высыпали, Севастьянов тоже, напоследок метнув мрачный взгляд в спину декана.

— Эльга Сергеевна! У вас успех! Вы очаровали всех студентов! Признаюсь, я немного постоял под дверью, не сочтите за наглость. Просто ваш диалог с Севастьяновым заинтересовал меня. А потом! Просто триумф! Кстати, вы знакомы с философией?

— В общих чертах.

— Великолепно! Замечательно! Только не позволяйте студентам общаться с вами на равных. Не забывайте, вы — педагог, а то они примут вас за подружку и сядут вам на шею, ножки свесят, несладко вам тогда придется!

— Как-нибудь освоюсь, Юрий Тимурович.

— Конечно, конечно, не сомневаюсь, Эльга Сергеевна. Кстати, вы не собираетесь замуж?

Я взглянула на Пашкова. Какого черта ему надо? Что еще за вопросы?

— Пока нет. А что, это как-то влияет на мою работу?

— Ни в коем разе. Просто студенты, боюсь, в вас влюбятся, все без исключения. У них сейчас возраст такой. Все пламенные, ух!

— Вы предлагаете выйти мне замуж?

Пашков порозовел и деланно рассмеялся.

— Ну что вы, Эльга Сергеевна, просто хотел сказать, еще раз, не забывайте держать со студентами дистанцию. Тем более, вы еще молоды. Примут за подружку, беды не оберетесь. А у нас еще сессии.

— Хорошо, Юрий Тимурович. Буду ставить студентов коленями на горох.

Пашков опять неестественно рассмеялся.

— Зачем же так строго, Эльга Сергеевна.

Пашков еще немного, для приличия, похихикал, и направился к двери…

— Юрий Тимурович! — окликнула я.

— А? — растерялся Пашков.

— Вы зачем приходили?

— Что? А… Проверка! — загадочно ответил Пашков и вышел.

Не намекал ли Пашков на что-нибудь конкретное? Например, на нашу словесную дуэль с Севастьяновым? Надеюсь, все мои интересы к Максиму недосягаемы для посторонних глаз, иначе, действительно, будет некрасиво! А может, Пашков ко мне просто и банально клеился? Надо же, подслушивал под дверью! Подумать только! А что, Пашков мужик достаточно привлекательный, ему всего сорок, так что, вполне возможно, он, действительно, ко мне клеился. Это плохо. Если Пашков начнет уделять мне внимание, он заметит, что я уделяю внимание Максиму Севастьянову. Ну и что? Максим не пятиклассник, почему мне нельзя им увлечься? Мне всего-то двадцать семь, какое дело декану до моих пристрастий? К тому же, увлечение мое ровным счетом ничего не значит. Я не собираюсь соблазнять Севастьянова, у меня есть Петраков и баста. Мало ли кем я еще могу увлечься, это все ерунда. Ну, переклинило слегка, подумаешь, забуду!

Я решила на все плюнуть, убеждать саму себя — пустая трата времени, — и пойти выпить кофе. У меня как раз была свободная пара.

В столовой сидел Севастьянов. Он увидел меня, встал из-за стола и сказал:

— Эльга Сергеевна. Вы не забыли? С меня кофе.

Я подошла к столу и села.

— Не забыла, Севастьянов. Несите кофе.