Гром и Молния

Соня Марей (2023)

Я — Молния. А он — Гром. Не подумайте лишнего, так просто совпало. Он — мой враг, но я должна его в себя влюбить. Задания хуже не придумаешь, ведь громы и молнии между нами полыхают вполне настоящие! Какие тут могут быть чувства? Но все меняется, когда нам приходится объединиться перед лицом общей опасности. Как там говорят? От ненависти до любви всего один шаг? Боюсь, что скоро мы это проверим…

Глава 9. Озеро Тамзи

Гром

Мысли о древе желаний не покинули меня ни на следующий день, когда мы продолжили путь, ни еще через три. С Молнией мы с тех пор не разговаривали, она словно в невидимку превратилась.

Нутром я чуял, что был неправ, хотя обычно не обращал внимания на такие мелочи. Но сейчас в голове зудела эта заноза. Единственный способ унять зуд — выяснить, что за традицию я нарушил.

— Май, — я придержал лошадь, чтобы подождать мага земли.

Тот поднял на меня взгляд добрых светлых глаз.

— Слушаю, господин. Вы что-то хотели?

Я решил начать издалека.

— Ты ведь лучше меня разбираешься в растениях.

Тот скромно улыбнулся:

— Я люблю их с детства. Это моя родная стихия, моя кровь.

— Что ты знаешь о традициях, связанных с деревом шимме?

— О, их много, — он нахмурил лоб, вспоминая. — С чего мне начать, господин? Вас интересует что-то конкретное?

Перед глазами стояло лицо растерянное лицо госпожи Мирай, ее стремительно алеющие щеки. Обида и гнев во взоре.

— Что значит повязывание лент?

Май пустился в объяснения:

— Многие шиссаи верят, что если загадаешь желание и повяжешь ленту на дерево шимме, то боги непременно его исполнят. Сама же лента сгорает в лучах солнца, когда оно сбывается.

Это говорила и Молния. Звучит наивно, но разве можно винить людей в том, что они верят в сказки? А я, выходит, испортил ей весь ритуал. Отнял надежду на исполнение заветного желания.

— Есть и брачные обряды, — серьезно заявил Май.

— Правда? — я недоверчиво глянул в его сторону.

— Да, господин. Новобрачные приходят к дереву шимме, где невеста снимает с волос ленту и отдает жениху, а тот повязывает ее на ветке. Они загадывают, чтобы брак был долгим и счастливым и чтобы их не разлучили ни люди, ни боги. Если к рассвету лента сгорит — так и будет. Важно только, чтобы лента принадлежала именно девушке, — маг земли наставительно поднял вверх указательный палец. — Чтобы она ее долго носила. И чтобы та была дорога ее сердцу.

Вот почему Молния так разозлилась! Я не только отнял ее желание. Все выглядело так, словно мы, как юные новобрачные, только что побывали в храме, а потом пришли к священному древу просить богов о милости. И все это, учитывая наши «высокие» отношения.

Глупо вышло, признаю.

— И что? Такие браки самые крепкие?

Май, кажется, что-то заподозрил, но тактично ответил:

— Знают только боги. Я тоже загадал желание под этим деревом и повязал на его ветвь ленту.

— Ты веришь, что дерево, растущее на вражеской земле, исполнит твое желание? — я скептически приподнял бровь.

Май есть Май. Все время витает в облаках, забывая о реальности.

— Какая разница, господин? Все мы дети одной земли, — произнеся это, он умолк. Молчал и я.

У древесных и земляных магов особая философия. Эти стихии считались самыми миролюбивыми, как и люди, ими владеющие.

— Спасибо. Это было очень познавательно.

Парень спрятал улыбку, низко наклонив голову.

— Обращайтесь, если что-то будет нужно. От наставника у меня нет секретов.

Меж тем мы приближались к южным границам Шиссая. Горы сменились равнинами и лесами, пейзаж стал более привычен глазу.

Впереди раскинулось озеро Тамзи — знаковое место для многих из нас. Чуть больше двух месяцев назад битва на его берегу унесла жизни двадцати молодых магов Сеттории.

А я впервые встретил Молнию.

***

Молния

— Чего такая задумчивая, сестренка? Что тебя гложет? — сзади, пожевывая травинку, подошел Искен.

— Я такая же, как всегда. И разве у меня не может быть причин для раздумий?

По правде говоря, причин этих — море. Но все так или иначе сводилось к одному и тому же человеку. Все нити вели к нему.

— Нет, — он помотал головой, — последние дни ты какая-то… грустная, что ли.

Взгляд брата светился заботой, и от этого на душе потеплело. Настроение портилось не только из-за того, что мы все ближе подбирались к границе. Меня беспокоил Гром.

То, что я чувствовала, не было простой ненавистью и страхом. Меня беспокоило грядущее. Пресловутая судьба.

Сначала наши отцы погибли в битве друг с другом. Мой нанес его отцу последний удар, но и сам не ушел с поля боя. Пал рядом со своим врагом.

Потом мы с Громом столкнулись на берегу озера, которое уже вот-вот покажется на глаза.

Теперь и древо желаний.

Было не слишком приятно молиться под пристальным взглядом холодных глаз. Казалось, меня со всех сторон окружили ледяные пики. Но стоило опустить веки, это чувство быстро ушло, и я потеряла счет времени. Не удивительно, что Гром разозлился.

В конце я попросила богов послать знак, смогу ли когда-нибудь стать счастливой. И они послали, о да. Просто взяли и посмеялись! Потому что этот человек поймал мою ленту и завязал на одной из ветвей.

Мир вокруг исчез, подернулся туманом, у меня даже перед глазами потемнело.

Гром ведь ничего не знал о традициях и обычаях Шиссая! Иначе никогда бы так не сделал. Это слишком интимное действо, которое проводят только молодожены. Женская лента и узел, который завязывает мужчина — как обещание любить друг друга вечно.

И тем карикатурней выглядел этот ритуал в нашем исполнении.

Так ведь глупец даже не понял, что сделал! Ему бы только мечом махать и разрушать все своими заклинаниями. Вот это у него хорошо получается.

Нет, мы, конечно, не поженились. Этого еще не хватало. Просто выглядели как два идиота. Пускай Гром и дальше пребывает в неведении. Если бы на его месте был кто-то другой, я бы отнеслась к этому спокойней.

Утром мы покидали место стоянки. Дерево шимме стояло чуть в стороне, но я не удержалась и стала искать взглядом свою ленту.

Ее не было.

Вот просто не было и все. Неужели она сгорела в лучах утреннего солнца?

Я отлично помнила унизительное поручение господина Сандо, он словно стоял за спиной и толкал меня к Грому. Вместе с тем голову щекотало чувство, что я забыла нечто очень важное. И чем глубже копала, тем меньше понимала, что со мной происходит.

Солнце играло на водной глади озера Тамзи. Его назвали так в честь богини Печали, которая оплакивала умершего возлюбленного.

Когда я была тут в прошлый раз, вокруг бушевала зима, а воды озера сковал толстый слой льда. Снежный ветер хлестал по лицу, выстуживая до костей. А сейчас берег был тихим и светлым, усыпанным мелкими белыми цветами. Ничто не напоминало о том, что творилось здесь чуть больше двух месяцев назад. Земля быстро затянула свои раны.

Еще недавно противоположный берег принадлежал Шиссаю, а сейчас там Сеттория. Остался последний рубеж, и я окажусь на территории врага.

Люди и лошади нуждались в отдыхе, мы и так несколько дней выжимали из себя последние силы. Сетторцы бегали к воде освежиться, наш лагерь стоял на берегу Тамзи. Раз им можно, то и мне тоже, да?

Ожидая, что в любой момент меня могут остановить, я медленно дошла до кромки. Полуденное солнце освещало озеро до самого дна, в толще воды резвились стаи мелких рыб.

— Все, что за нашими спинами, шиссаи сохранили благодаря вам, — раздался голос, который я меньше всего хотела услышать.

Он подошел сзади совсем неслышно. Как настоящий разведчик.

— Снова следите за мной? — скрестив руки на груди, я повернула голову и встала полубоком, чтобы видеть собеседника.

— Я ведь обещал, что отныне не спущу с вас глаз.

Гром, как обычно, был сосредоточен и хмур.

— Мне льстит, что один из лучших боевых магов континента признает мои способности, — я невесело усмехнулась и пнула камешек носком ботинка. Он проскакал и плюхнулся в озеро, запустив серию кругов.

Мы стояли рядом и, могу поспорить, думали об одном и том же. Заново переживали день, который едва не стал для нас обоих последним.

— Может, вы просто следите, чтобы я не утопилась с горя?

Глубоко внутри сидело недостойное желание поддеть Грома. Физически и магически мне его не одолеть, остаются только слова.

— Сколько вам лет, госпожа Мирай? — спросил он вдруг, проигнорировав мой вопрос.

Я вскинула удивленный взгляд.

Хочет услышать ответ, а потом заявить, что я веду себя как глупая малолетка?

Ах, конечно, Гром спрашивает не из праздного любопытства. Всем известно, что магический источник растет до двадцати пяти. Грубо говоря, что ты успел наработать в молодости, с тем и живешь до старости. Вот и интересуется на всякий случай.

— Двадцать два.

А он взял и опять меня удивил:

— Это правда, что вас отправили на войну ребенком?

— А с вами разве не так было? Все мы… — я запнулась и поморщилась, будто от этих слов на языке разлилась горечь, — …все мы дети этой проклятой войны.

— Дети? — он невесело хмыкнул. — Я бы сказал, пасынки.

Гром меня понимает?

Мы замолчали, глядя друг другу в глаза. Как звери, которые еще мгновение назад скалились, а потом внезапно замолкли, учуяв родство.

Его левая бровь поползла выше, и шрам над ней стал более явным. На виске запульсировала голубая жилка, черты заострились, взгляд стал глубоким, как то озеро за нами.

— Пожалуйста, не нужно продолжать.

Не могу говорить с ним об этом. Говорить о себе и слышать о нем — ни к чему. Это лишнее. Ведь чем выше между нами стена, тем спокойней.

— Хорошо. Но я пришел к вам не за этим. Я признаю, что был не прав у древа желаний, и приношу свои извинения.

Я сперва решила, что он шутит, но в холодных глазах Грома не было ни капли веселья.

— Хорошо, что вы это признаете.

В таком духе я могла говорить с Искеном или Рэйдо, а вышестоящим дерзить не имела права. Все-таки он — генерал.

— Если вы разговариваете подобным образом и с господином Сандо, то я не удивлен, что глава рода отдал вас без боя.

Прежний настрой его смазался. Гром скрестил руки на груди и взглянул на меня так, будто больше всего на свете мечтал открутить мне голову. Слова извинения дались ему нелегко. А я, вместо того чтобы принять их с распростертыми объятиями и слезами на глазах, огрызнулась.

И все-таки сейчас в его взгляде не было той ненависти и горячечной ярости, что испугала меня два месяца назад.

Но порой отступление — лучшая тактика.

— Вы злорадствуете над женщиной, которую бросили в стан врага?

Ага, отступление. Говорил же Искен: «Не нарывайся». Но жизнь меня ничему не учит. Если молния вскипела в крови, не успокоюсь, пока не выпущу пар.

— Вы почетный дипломат, а не пленница. Не стоит драматизировать.

«Заткнись, Мирай! Заткнись!» — завопил внутренний голос с интонациями Искена.

Я вперила взгляд в озеро, надеясь остыть, но и там увидела отражение Грома. Он стал моим личным проклятием. Его тень нависала надо мной, заслоняя солнце.

— Вам была дорога та лента?

Почему это его интересует? Откуда такие странные вопросы? Как будто на что-то намекает.

Я посмотрела на него искоса и осторожно ответила:

— Да.

— Откуда она у вас?

— Мне подарил ее дядя Комо. Для меня она была как талисман. А вы… — я запнулась и медленно опустила взгляд, но получилось, что оглядела Грома с головы до мысков сапог. Он снял нагрудник, и черная ткань прилегала к телу, не скрывая очертаний хорошо развитых мышц. — Вы казались мне менее общительным.

— Я спросил у Мая, что значил тот ритуал, — сообщил Гром бесстрастным тоном.

Внутри все перевернулось, а потом съежилось от мучительного и болезненного стыда.

— Госпожа Мирай, — его голос стал капельку теплей. — Не переживайте, нам это не грозит.

И развернулся, чтобы уйти и оставить за собой последнее слово.

— Да, верно. Вы совершенно правы! — пальцы сжались в кулаки, по ним скользнули тонкие голубые молнии и как змеи свернулись на запястьях. — Ведь мужчина должен завязать на дереве ленту своей любимой девушки. То должен был быть жест вечной любви, а не вечной ненависти.

Он замер, а потом медленно повернулся. Пока приближался, взгляд его блуждал по моему лицу, изучая. Я напряглась, готовая обороняться.

— У меня нет к вам ненависти, — проговорил негромко, но четко. — Ненавидеть и мстить женщине недостойно. Есть лишь досада.

И все равно оставил последнее слово за собой!

Какая досада? На кого? На меня или на себя? Кто поймет этого Грома?

Ненависти у него ко мне нет! А маска благородства-то не треснет?

Досадно наверняка потому, что ему пришлось сражаться с женщиной. И что не удалось спасти своих людей на этом проклятом озере.

Фантомная боль пронзила левый бок, и я поморщилась. Вместо шаровой молнии метнула ему новый, пропитанный ядом вопрос:

— Раз пришли извиняться, не хотите ли попросить прощения еще и за то, что два месяца назад на этом самом месте проткнули меня насквозь и бросили умирать?

Я поняла, почему его называют Громом. Он был похож на бурю. Нас разделяло шагов десять, но чувство было таким, что он стоит рядом и сжимает пальцы на моей шее.

Поднялся ветер, и показалось, что по щеке мазнули снежинки. Волна озноба прокатилась по всему телу.

— За это я прощения просить не стану, — процедил Гром. — Вы слишком много о себе возомнили, но всему есть предел, госпожа Мирай. Если снова попробуете мне дерзить, особенно при остальных, я накажу вас. Уверяю, вам это не понравится.

Я знала, что он не шутит. Вот и докажи теперь, что нет ненависти. Ты просто маскируешь ее, Гром.

Опуская голову, я чувствовала, какой деревянной стала шея. И не хотела, чтобы он видел выражение моего лица. Столько лет училась себя контролировать, держать в руках, но появился он, и все пошло прахом.

— Приношу извинения за свои необдуманные слова. Больше такого не повторится, — произнесла я сухо.

Посмотрев на меня, как на самое раздражающее в мире существо, Гром коротко кивнул и зашагал прочь. Он отдалялся, а ко мне возвращалось спокойствие, буря в душе утихала.

Долго наслаждаться одиночеством не выйдет, пора возвращаться в лагерь. Я бросила взгляд на безмятежное озеро — как же тихо! Солнечные зайчики скачут на воде, у дна качаются плети водорослей и скользят юркие серебряные рыбешки.

Я прикрыла глаза, и шквал воспоминаний закружил, перенес меня на два месяца назад, в самый разгар ледяной метели.