Выбор натуры. роман

Сергей Шикера

Бывший режиссер Андрей Сараев после двадцатилетнего перерыва вновь собирается снимать кино и сталкивается на этом пути с неожиданными препятствиями. При этом истинную цель своего возвращения к прежней профессии Сараев хранит до поры до времени в глубокой тайне.

III

Поговорили

Он застал хозяина за обедом. В халате на голое тело тот ел борщ, и время от времени вскакивал и мешал в сковородке на плите второе блюдо. Ел шумно, неряшливо, то и дело бросая ложку и вылущивая следующий зубчик чеснока. Первым делом, как только они вошли в кухню, Прохор выпил стопку водки и спрятал бутылку в холодильник. Сараева, день которого не так давно начался, этой ударной триадой — борщ, водка, чеснок — в первую минуту так и оглушило. (Хотя от водки, если бы ему предложили, он бы, наверное, не отказался, а там, глядишь, дошло бы дело и до остального.) Во всем поведении Прохора, в его беззастенчивых манипуляциях с бутылкой, в грубом и звучном заглатывании, в постоянном почесывании груди и недавно заведенных бакенбардов, в громком стуке ножом о край сковородки сквозила мрачная нарочитость. Гостям тут сегодня явно были не рады, и на хорошую цену книг можно было не рассчитывать. Рядом с Сараевым, в дополнение к духоте и запахам, надсадно гудел разболтанный компрессор, качающий воздух в заросший мхом аквариум с горящей внутри лампочкой.

— Я тут кое-что принес… — начал он и потянул за лямку рюкзак на полу.

— Это ты зря, — остановил его Прохор. — У меня денег нет.

— А в долг?

— Да никаких нет.

Помолчали. Собственно говоря, можно было и уходить. Теперь Сараев жалел, что сунулся без звонка.

— Ну, а как вообще жизнь? — спросил Прохор, в очередной раз становясь у плиты, чтобы помешать в сковородке. — Говорят, ты кино собрался снимать.

— Ну, «собрался» громко сказано. Есть кое-какие соображения…

— А что ж ты молчишь?

— Так я же говорю: зыбко всё очень. Одни разговоры.

«Вот оно в чем дело, — подумал Сараев, — и так откровенно…»

— Сглазить, что ли, боишься? — насмешливо произнёс Прохор.

— Нет, не боюсь. Ты же меня знаешь.

— Да вот, выходит не очень.

Прохор выключил газ, отнес и поставил сковородку на стол, потом достал из холодильника водку, налил и вернул бутылку на место; водку, не отходя от холодильника, выпил.

— И о чем кино? — спросил он, возвращаясь за стол.

— Пока не знаю. Еще и сценария нет.

— В общем, что скажут, то и снимешь.

— Посмотрим. Есть, на всякий случай, одна идея, но пока рано говорить.

— Ну, если рано, то не говори. Еще украдут. Кругом уши, уши! — Прохор, вытаращив глаза, побросал по кухне испуганные взгляды. — Ладно. Не хочешь говорить об этом, скажи тогда такую вещь. Давно хочу спросить. Как ты думаешь, вот где сейчас все эти наши былые отшельники — помнишь? — все эти сторожа, кочегары, дворники? Бескомпромиссные культурные герои. Куда подевались? А ведь какие борцы были! Бессребреники. И что? Где они? Чего это все так сдулись?

— Ну, может, и есть где-то… я не интересовался. А ты что, по ним соскучился? Или ты это сейчас меня имеешь в виду? — спросил Сараев. — Так я никогда и не был никаким героем. Ты же знаешь мою историю.

— А какая твоя история? Насколько я помню, ты вроде бы бросил кино, потому что решил, что это не твое. Разве нет?

— Ну? — с неохотой произнес Сараев, уже понимая, куда Прохор клонит.

— Так это я тебя спрашиваю: ну? И что случилось?

«Какого черта!» — возмутился Сараев. Вот уж кому-кому, а Прохору со всеми его виражами и петляниями, со скоростным слаломом на крутом историческом спуске лучше было бы помолчать.

— Я что-то не понимаю. Что ты хочешь сказать? что я роняю себя в твоих или еще чьих-то глазах? — сказал, усмехнувшись, Сараев; вместо легкой усмешки получилась горьковатая.

— Да какое мне дело, что и перед кем ты там роняешь! Ты разговор-то в сторону не уводи. Я же совсем о другом говорю.

— О чем?

— Ну чего ты дураком прикидываешься? Ты, может быть, думаешь, меня тут зависть душит? Да я только за! Пока есть придурки, готовые швырять деньги на ветер, надо этим пользоваться. О том, что ты сварганишь, скорее всего, какую-нибудь убогую серую херню, мы ведь спорить не будем? Это ведь и так понятно, правда? Да и что ты еще можешь снять после двадцатилетнего перерыва и при твоей любви к кино? Так что ни твоему богатству, ни будущему громкому успеху я не завидую. Успокойся. Ты лучше на мой вопрос ответь.

— Прохор, что ты хочешь? Тебя интересует, почему я когда-то из кино ушел, а теперь вот решил снимать?

Прохор сидел, вполоборота повернувшись к Сараеву, положив локоть на спинку стула. Ядовито улыбаясь, он восхищенно покрутил-покачал головой.

— Нет, ну вот же вы всё-таки народ, а!.. до последнего извиваться будете. Пока шею рогатиной к земле не прижмут и по голове не дадут. Я тебя о чем спрашиваю? С самого начала спросил. Что изменилось?

— Где?

— Да хоть где! За окном, на улице, в головах, в мозгах, в мире! Почему раньше у таких, как ты, заколачивать любым способом деньги считалось западло, а теперь нет? Что изменилось?! Вот для тебя. Объясни. Количество денег? Значит, всё дело было в цене?

Сараев еще раз подивился и откровенности Прохора и его вопиющему лицемерию. Впрочем, и то и другое, кажется, вполне им осознавалась, и как-то по-особому его будоражило.

— Ну, во-первых, я ничего для этого не делал. Мне предлагают, я соглашаюсь, — ответил Сараев.

— Ну, во-первых, я тебя не об этом спрашивал. Ладно, допустим. А почему ты не соглашался двадцать лет назад? Ведь тоже предлагали? Бросил фильм и ушел. А сейчас, вдруг… Что произошло? Случилось что-то экстраординарное? Может быть, во сне к тебе явился Бергман и сказал «иди и снимай»? Или может тебя возбудило то, что твоя бессмысленная солдатская дребедень где-то там вошла в какой-то список? Ну так ты же разумный человек, должен понимать, что твоей вины никакой в том нет и заслуга тут исключительно твоего оператора, Мити Корягина.

Сараеву становилось тошно от этого разговора.

— Ладно, пойду я, — сказал он, поднимаясь.

— А может, ты вдруг перестал быть бездарью, какой сам себя двадцать лет назад признал? — не отставал Прохор.

— Нет. Не перестал, — мрачно ответил Сараев. Это было как-то совсем грубо, нехорошо.

— А тогда что? Не хочешь отвечать? Или не знаешь, что ответить?

— Когда-нибудь отвечу. Сейчас не могу. Появилось кое-что. Для меня очень важное. Пока можешь мне просто поверить.

— С чего бы это?

Сараев пожал плечами.

— Ну, не знаю… просто по-дружески поверь, и всё.

И Сараев пошел прочь.

Он уже выходил на улицу, когда услышал за спиной: «Стой!» Прохор в развевающемся халате вбежал в подворотню и с размаху метнул Сараеву его рюкзак — сорвавшийся с ладони, он ударил в низкий свод подворотни и шлепнулся между ними.

— Барахло свое возьми! — крикнул Прохор. — И запомни: мои друзья не принимают у себя этого подонка и негодяя Резцова, понял?

Сараев смотрел на него во все глаза.

— А ему, тварёнышу, передай, что он по краю ходит, я не шучу! — добавил Прохор и, запахнув халат, зашагал было обратно во двор, но на полпути обернулся и, выбросив указательный палец, прокричал: — И ты тоже, если ты с ним заодно!