Время летать

Александр Житинский

* * *

Лунева разбудил ранний телефонный звонок. Откинув одеяло, Лунев сунул ноги в шлепанцы и, как был в пижаме, направился из спальни в кабинет.

Жена тоже проснулась. Она оторвала голову от подушки и проводила мужа взглядом, полным тревожного ожидания.

Лунев подошел к письменному столу. Там рядом с телефонным аппаратом и письменным прибором стояла модель реактивного самолета «ТУ-154». Телефон трезвонил, не переставая.

Лунев снял трубку и привычно проговорил:

— Лунев слушает.

Последовала долгая пауза, во время которой Лунев стоял неподвижно, слушая абонента. Лицо его было сосредоточенным.

— Спасибо, — наконец сказал он.

А потом, после короткого молчания:

— Постараюсь оправдать доверие.

Он положил трубку, постоял несколько мгновений, что-то обдумывая, и вернулся в спальню.

Жена встретила его тем же ожидающим взглядом.

— Можешь меня поздравить, — хмуро сказал Лунев.

Вокзал местного аэропорта в эти утренние часы напоминал Ноев ковчег. Точнее, спящий Ноев ковчег, который к тому же никуда не плывет. Еще точнее — это было сонное царство, хорошо известное по русским сказкам.

Тут и там, группами и поодиночке, приткнувшись к чемоданам и тюкам, свернувшись в креслах, притулившись к перегородкам, в самых живописных позах спали и дремали пассажиры.

Здесь были все возрасты, национальности, социальные группы.

Служащие аэропорта дисциплинированно дремали на рабочих местах: за регистрационными стойками, в справочном бюро, в вокзальном буфете. Если кто и двигался, то так лениво и плавно, что это лишь подчеркивало общее состояние спячки. Тихо было в аэропорту, никаких звуков, кроме храпа да посапывания, не раздавалось.

Аэропорт был захолустный, провинциальный, постройки пятидесятых годов. Стояли пальмы в кадках. Отдельные новшества, вроде кресел на колесиках, только подчеркивали провинциальность.

Именно в таких широких креслах ожидала вылета группа пассажиров: старик интеллигентного вида с худым лицом и впалыми щеками; мужчина средних лет, по виду — производственник; молодой человек с бородкой и румяными круглыми щечками; наконец, красивая женщина, которую портила лишь обильная косметика, зато украшала дорогая шуба.

Производственник дремал, вытянув вперед ноги и надвинув на нос шапку, отчего были видны лишь его широкие скулы. Остальные трое вели вялый разговор: все уже успели перезнакомиться за время многочасового ожидания.

— Ну, а раньше?.. — устало спросил молодой, обращаясь к старику.

— Сколько себя помню, здесь всегда творилось бог знает что! — раздраженно вмешалась женщина.

— Не скажите, — возразил старик. — При Силине работали нормально. Правильно работали.

— Силин? Кто это? — спросила женщина.

— Сразу видно, что вы молоды, — улыбнулся старик. — Был такой начальник аэропорта, царство ему небесное!

— Вспомнили Силина… — вздохнул молодой. — При Силине летали на «илах», на винтовой технике…

— Дело не в технике, а в людях, — сказал старик.

— Они допрыгаются… — вдруг тяжело пообещал производственник, не меняя позы.

Все замолкли, посмотрели на него. Однако, он свою мысль не продолжил.

— Нет, так мы никогда не улетим! — женщина резко поднялась и направилась туда, где под сенью декоративной пальмы расположилась группа людей с музыкальными инструментами в футлярах. Это был аккомпанирующий состав, сопровождавший певицу в гастрольной поездке.

Певица потрясла за плечо молодого администратора.

— Аркадий!

Тот поднял голову, посмотрел спросонья.

— Ты узнавал?

— Не порите панику, Валентина Григорьевна! — недовольно произнес Аркадий. — Рейс откладывается на два часа.

— Это уже шестые два часа!

— Да не улетим мы сегодня, ежу понятно, — отозвался саксофонист в летах. — Ничего, Валентина, сейчас ресторанчик откроют…

Щелкнуло в динамике, висящем над пальмой, и оттуда донесся девичий голос:

— «Вниманию пассажиров, вылетающих рейсом 4515 до Махачкалы. Ваш вылет задерживается на два часа по метеоусловиям».

В кабинете начальника Службы обеспечения полетов происходило тем временем конфиденциальное совещание. В нем участвовали хозяин кабинета Петр Герасимович Горохов — плотный крепенький старичок, каких именуют иногда «боровичками», — и его подчиненный Борис Чиненков, человек лет тридцати пяти с юрким примечающим взглядом. Они сидели за столом для совещаний напротив друг друга и переговаривались тихо и внятно, глядя друг другу в глаза.

— Ну, а если? — с сомнением проговорил Горохов.

— Никаких если, Петр Герасимович! Что они — не понимают?! — Чиненков перешел на свистящий шепот. — Да я первый уйду… Там ведь не дураки сидят. Сравнивать вас и Лунева!

— Думаешь? — озабоченно переспросил Горохов, словно окидывая себя мысленным взором.

— Факт!

Щелкнуло в системе диспетчерской связи, запищал зуммер. Горохов вразвалочку подошел к пульту, нажал клавишу.

— Слушаю, Горохов.

— «Петр Герасимович, на Махачкалу опять задержка!» — сказал в динамике женский голос.

— А в чем дело?

— «Кажется, не заправлен.»

— А ты узнай… И не трезвонь больше. Мне некогда, — Горохов нажал клавишу и вернулся к Чиненкову. У того уже были готовы аргументы.

— Лунев нашей службы не нюхал. Что у него? Летал как все…

— Положим, летал-то он… — попытался возразить Горохов.

— А что? Я вам скажу — разговоров больше! — убежденно зашептал Чиненков. — У нас же как? Человек один раз вылетит по расписанию, так о нем уже песни поют.

— А переучивался в Академии? Не шутка. Факультет организации производства, — вздохнул Горохов.

— Ах-ах! Подумаешь. Факультет.

— И потом — молодой он, — выложил последний козырь Горохов.

— Сомнительное преимущество, — парировал Чиненков. — Молодой — сиречь неопытный. А у вас стаж почти полвека… В нашей системе, я вам скажу, никакие знания роли не играют… Только опыт! Сложная система у нас, надежности мало. Молодым тут делать нечего, они пусть ума набираются под руководством старших. Вот я — молодой… Разве я не понимаю, что руководить аэропортом должны вы, а не Лунев…

Опять запищал зуммер. Горохов подошел к пульту, включил связь.

— «Петро, ты не забыл, что сегодня хоккей?»

— Ты мне лучше про рейс на Махачкалу скажи, — добродушно отвечал Горохов.

— «Там все в норме. Улетят. Не сегодня, так завтра».

— Смотри у меня, Федор!

Горохов снова выключил селектор, оперся кулаками на стол, глянул орлом.

— Значит, говоришь, меня должны?

— Больше некого, Петр Герасимович! — развел руками Чиненков.

В аэровокзал как-то бочком вошел худощавый человек с жалобным, слегка заискивающим лицом. Под мышкой он неловко держал большую картонную коробку из-под макарон. Близоруко, с прищуром оглядев зал, он направился к выходу на перрон, где сгрудились встречающие. Пробираться по залу было трудно, человек то и дело путался в лабиринте чемоданов и спящих.

Подойдя к девушке в форме, дежурившей у выхода, он спросил:

— Рейс из Иркутска прибыл?

— Нет еще.

— А когда?

— Как прилетят, так и будет.

— Понятно…

Он отошел к стене, поставил коробку на пол. По тому, как он управлялся с нею, было видно, что коробка пуста.

Рядом стояла увядающая женщина с увядающим букетом.

— Вы тоже иркутский встречаете? — спросил мужчина робко.

Она вздрогнула, отчего с букета осыпалось на пол еще несколько лепестков.

— Это безобразие! Опаздывает на двое суток.

— Иркутский? — испугался он.

— Ташкентский! Ташкентский! У меня цветы вянут.

Лепестки бесшумно падали на пол.

— А вы узнайте, — жалостливо посоветовал он.

— У кого? — она презрительно посмотрела на него. — В этом аэропорту даже начальника нет!

— Как же они… без начальника?.. — мужчина совсем сник.

— А вот так! — торжествующе сказала она и вдруг, с ненавистью взглянув на букет, швырнула его в урну.

Официант в плохо отутюженном смокинге появился за стеклянной дверью ресторана и перевернул табличку. Было «Ресторан закрыт», стало «Ресторан открыт». Он распахнул дверь и отодвинулся в сторону, приглашая пассажиров зайти.

В ресторан стали втекать первые посетители. В их числе была и группа гастролирующих музыкантов: певица Валентина, администратор Аркадий, пожилой саксофонист Виктор Иванович и молодой барабанщик Толик… Они заняли стол. Певица взяла меню.

Официант подошел к ним.

— У нас еще ничего не готово. Плита разогревается, — сообщил он.

— Зачем же вы открываете? — недовольно сказала певица.

— Расписание, — пожал он плечами.

— Вы бы лучше летали по расписанию! — вскипела она.

— Валентина, не нервничай, — примирительно сказал саксофонист. — У ресторана одно расписание, у плиты другое…

— У самолетов — третье, — подхватил Аркадий.

— Как вас зовут? — обратился саксофонист к официанту.

— Иннокентий.

— Вот что, Кеша. Сидеть мы здесь будем долго. Пока не улетим, — начал саксофонист.

— У меня смена кончается в восемнадцать, — оказал официант.

— Значит, передашь нас сменщику.

— Да вы что?! Намерены здесь до вечера сидеть?! — опять разнервничалась певица. — У нас вылет через два часа.

— Блажен, кто верует… — сказал Аркадий.

— Ты не торопись, Кеша, — не обращая внимания на них, продолжал саксофонист. — Пока плита разогревается, принеси-ка нам закусочки. А как с этим делом? — он изобразил двумя пальцами «стопарик».

— Ну, вы же знаете… — развел руками официант.

— Понятно, — кивнул саксофонист.

Официант удалился.

— Я лично здесь сидеть не намерена, — сказала Валентина. — К обеду я должна быть в Иркутске.

— К завтрашнему обеду, — уточнил администратор.

— Почему? — удивилась она.

— Сегодня, летать не будут. Сегодня должны назначить начальника. Завтра он выйдет, и мы улетим…

— Или не улетим… — благодушно добавил саксофонист. — Чем здесь плохо? Закуска та же, что в Иркутске, — он указал на приближающегося с подносом официанта.

— Аркадий, ты откуда про начальника знаешь? — спросил Толик.

— У меня профессия такая, Толик. Ты на барабанах стучишь, ты ничего знать на обязан. А я администратор… Я даже знаю, кто будет новым начальником аэропорта.

Официант, уже расставлявший на столике закуски, насторожился, прислушиваясь к разговору.

— Кто? — спросил саксофонист.

— Лунев.

— Вот уж нет! — не выдержал официант. — Горохов будет. В крайнем случае — Афанасьев.

— Он мне говорит! — кивнул на официанта Аркадий.

— Кеша, рюмочки, пожалуйста, — попросил саксофонист.

Официант поставил рюмки.

— Только по-тихому, — сказал он.

— Да какая разница! Разница-то какая! — воскликнула Валентина. — Горохов! Лунев! Мы их как не видели, так и не увидим! Нам главное — вовремя вылететь!

— Ошибаетесь, Валентина Григорьевна, — заметил администратор. — Неглубоко копаете.

— А у нас с собой было, — саксофонист опустил рюмку под стол и налил из фляги, не вынимая ее из внутреннего кармана пиджака.

Официант Иннокентий с нервной прямой спиной вошел в служебное помещение ресторана. Там у стойки буфета ожидали очереди на раздачу старый официант и молодая официантка в наколке. Толстая буфетчица резала ветчину.

Иннокентий остановился, выдержал паузу, сказал значительно:

— Говорят, Лунев будет.

— Типун тебе на язык! — вздрогнула буфетчица.

— Откуда знаешь, Кеша? — спросила официантка.

— Фраер один сказал.

— На то он и фраер! — рассердилась буфетчица. — Горохов будет, Петр Герасимович, сто лет его знаем. А ты — Лунев… Кто это — Лунев?

— Пилот. Командир корабля, — сказал старый официант.

— Который непьющий, что ли? — спросила буфетчица.

— Он.

— А ведь верно! — вспомнила молодая официантка. — Раньше всегда заказывал чанахи, водку не заказывал.

— Ну? Где вы видели непьющих начальников?! — сказала буфетчица.

— Ну, сейчас-то не выпивают, — заметил старый официант.

— Ага, держи карман! — сказала буфетчица. — Дома пьют, запершись… Лунев! Фу, ты, господи! — она двинула тарелку с ветчиной по стойке.

— Если Лунев придет, нам всем крышка. Говорят, мужик крутой, — задумчиво сказал старый официант.

— А что он нам? У нас другая система, — сказала буфетчица.

— Вот нашлет он на вас, Ирина Семеновна, народный контроль, тогда узнаете — какая у нас система! — засмеялся Иннокентий.

— Система у нас одна — социалистическая, — строго заметил старый официант и удалился с коньяком.

— Не надо лозунгов! — крикнула вслед буфетчица. — Ну что ты скажешь?! А?! Совсем распустились!

По радио объявили: «Внимание пассажиров! Произвел посадку рейс 4508 из Иркутска».

Иннокентий, молодая официантка и буфетчица прослушали объявление, окаменев.

— Это что-то новенькое… — официантка подхватилась, побежала в зал.

— Вот! А вы говорите, — гордо произнес Иннокентий.

— Не может быть… — прошептала буфетчица.

Пассажиры иркутского рейса толпой входили с перрона в аэровокзал. Человек с коробкой, снова подхватив ее под мышку, вглядывался в их лица. Рядом обнимались, раздавались восклицания, приветствия…

Поток пассажиров иссяк. Дежурная закрыла турникет.

Человек с коробкой подошел к ней.

— Простите… Моя фамилия Туркин. Тут должна была прилететь гражданка с корзинкой. В ней кот. Я кота встречаю.

— Кота? — удивилась дежурная.

— Ну, да. Ангорского… Может быть, не все вышли?

— Пассажиры все вышли, — сказала дежурная. — Про котов сказать не могу.

Туркин обернулся.

— Товарищи! Секундочку внимания! — громко обратился он к оставшимся пассажирам иркутского рейса. — В самолете из Иркутска везли кота? Ангорского, дымчатого?..

— Ты бы еще медведя спросил! — добродушно ответил один.

— Нет-нет, никаких котов не было, я вас уверяю, — сказала женщина.

Пассажиры потеряли интерес к Туркину. Он в растерянности озирался по сторонам. Внезапно его потянула за рукав старушка, выросшая будто из-под земли. Старушка отвела Туркина в сторонку и, кинув взгляд по сторонам, сообщила шепотом:

— Был кот.

— У кого?

— Женщина сидела рядом, с корзинкой. В дубленке до пят.

— Точно! — воскликнул Туркин.

— В корзинке кот. Я же знаю.

— А где она?

— Пошла и пошла. Первой к дверям сунулась.

— Спасибо, бабуля! — Туркин кинулся к выходу.

В справочном окошке появилось лицо.

— Девушка, когда начнется регистрация на Мурманск?

— Рейс задерживается.

— Почему?

— По метеоусловиям.

Мгновенно появилось другое лицо, будто в календарике наручных часов сменилась дата.

— Как с Кишиневом?

— Задержка.

— Опять?!

— По метеоусловиям.

— Вы в окно взгляните! «Мороз и солнце, день чуде…»

Возникло новое лицо, с усами.

— Девушка, когда в Тбилиси полетим?

— Задержка.

— Такая красивая девушка…

— По метеоусловиям.

Опять новое лицо молодого человека.

— Девушка, как вас зовут?

— Задержка.

— Можно с вами встретиться?

— По метеоусловиям…

В тесную будочку справочной службы ворвалась другая девушка в аэрофлотовской форме.

— Милка! Горохов! — запыхавшись, сообщила она.

Не успело следующее лицо задать свой вопрос, как Милка резко опустила перед ним шторку, закрывающую окошко, и обернулась к подружке.

— Точно?

— Абсолютно. Парамонов сказал.

— А он откуда знает?

— Ему Сакович сказал.

— Сакович знает… — кивнула Мила.

— Правда, здорово? Такой мужик! Помнишь, у него на юбилее? Шестьдесят пять ему было…

— Семьдесят, — поправила Мила.

— Тем более. И почти никакого маразма. Слава богу, что он. Теперь все будет хорошо…

— По-старому будет, — кивнула Мила.

Рука пассажира снаружи приподняла шторку. Появилось лицо.

— Девушки, почему не летаем?

— Им бы только летать! Что за народ! — громко возмутилась Мила. — Спросите у руководителя полетов!

Руководитель полетов Афанасьев в специальной машине с надписью «Руководитель полетов» выехал на заснеженную взлетно-посадочную полосу. Машина помчалась по полосе, взметая снежные вихри.

Афанасьев сидел рядом с водителем и переговаривался по радиотелефону с диспетчерской службой.

— Николай, я ее не вижу.

— «Рано еще, Игорь Дмитриевич. До объекта полтора километра».

— Почему не чистят полосу?

— «А зачем, Игорь Дмитриевич?»

— Что значит — зачем? Положено.

— «АТБ говорит, что водителя не могут найти».

— Пускай дадут другого.

— «Где ж его взять?»

Афанасьев увидел вдали фигурку человека. Подъехали ближе. Это была лыжница в ярком костюме, которая не спеша совершала прогулку по взлетно-посадочной полосе. Машина затормозила рядом с нею. Лыжница остановилась, вопросительно взглянула на машину. Афанасьев распахнул дверцу.

— Руководитель полетов Афанасьев, — представился он.

— Зоя Сергеевна, — приветливо кивнула она.

— Вам известно, Зоя Сергеевна, что здесь нельзя прогуливаться на лыжах?

— Почему? — удивилась она.

— Это аэродром. Вы находитесь на взлетно-посадочной полосе.

Лыжница посмотрела себе под ноги. Ее изумление было совершенно искренним.

— Первый раз слышу, — сказала она. — Здесь летают?

— Здесь взлетают и садятся самолеты! — Афанасьев потерял терпение.

— Никогда не замечала… Я каждое воскресенье здесь гуляю. Никогда никаких самолетов…

— То, что самолеты не летают… по техническим причинам… еще не повод, — пряча глаза, объяснил Афанасьев. — А что, никогда не видели самолетов? — вдруг спросил он.

— Вы меня за дуру принимаете! — обиделась женщина. — Неужели я поперлась бы под самолет?

— Кто вас знает… — с сомнением сказал Афанасьев. — Пожалуйста, пройдемте в машину. Я вынужден составить акт.

Конец ознакомительного фрагмента.