Школа. Никому не говори

Руфия Липа, 2023

Никто в старшей школе не хочет общаться с изгоями, когда твоя популярность зависит не только от личного обаяния, но и от окружения. Это непреложное правило успеха в подростковой среде.У Любы Поспеловой добрый молчаливый отец и деспотичная властная мать с домостроевскими представлениями о воспитании дочери. У Любы нет никакой свободы, но есть множество обязанностей по дому, и это всё больше отдаляет её от одноклассников. Девушка умудрилась оказаться изгоем в своём дружном и сильном 10 «А», классе с высокой успеваемостью и отборными семьями. Ребята искренне считают Поспелову нелюдимой заучкой и гордячкой, а она всего лишь боится строгой матери и общественного осуждения. Друзей у застенчивой Любы нет, но зато появляется опасный враг – красавец и хитрец Сэро, один из самых популярных старшеклассников в школе, от которого хорошей девушке надо бы держаться как можно дальше… Или не надо? Быть может, именно дерзкий цыган научит трусишку быть смелой и принимать самостоятельные решения?

Глава 6.

Чайник вскипел. Люба подхватила его сложенным вчетверо кухонным полотенцем и стала заливать кипяток в старенький заварник с треснутым носиком.

Александра Григорьевна сидела возле обеденного стола и жадно читала местную газету. Весьма скучную, по меркам дочери. В районной газете ничего не писали, кроме занудных отчётов местной администрации перед населением, описаний событий вроде посева полей да платных поздравлений какого-нибудь станичника от любящих сослуживцев и родственников.

Люба достала литровую банку мёда и домашнее клубничное варенье, порезала свежий хлеб, только что купленный в маленьком ларьке, который содержала армянская семья, переехавшая в Россию в начале 90-х. Мама и папа ругали эту предприимчивую армянскую семью на чём свет стоял, обзывали спекулянтами, ворюгами и подленькими дельцами. И отправляли всякий раз дочь покупать в этом треклятом ими ларьке провизию по мере необходимости. Армянский ларёк бранили и другие соседи, совершенно не замечавшие, что с появлением этой крошечной железной торговой точки нескольким жилым кварталам больше не нужно было за каждой мелочью бежать несколько километров в центр — на рынок или в бывшие кооперативные магазины.

Мама, дочитав заметку в газете, вздохнула и отложила макулатуру в сторону.

— Что интересного нашла? — поинтересовалась Люба, разливая густой чёрный чай в высокие белые кружки с потускневшим золотым ободком.

Александра Григорьевна подняла своё пасмурное лицо и задумчиво уставилась на дочь.

— Что пишут?.. Да всё то же… Как наш бездельник-глава на краевом совещании сидел. Ворюга! Всю станицу распродал!.. Кругом одни ворюги… И не стыдно им ни на грош перед простыми людьми!

Люба, потупив взгляд, промолчала. Подросток тяжело переносила такие мрачные монологи матери и отца.

Когда-то, лет за десять до начала девяностых годов, мама работала на ЖД ревизором одной из железнодорожных веток и получала очень большую зарплату. Проверяющей женщина была принципиальной и очень строгой, наказывала жестко, однако и о справедливости да сострадании не забывала. Потом, после рождения младшей дочери, она решила уйти на низкую должность товарного кассира, чтобы больше не ездить в командировки и чаще бывать с семьей. Но ничего не изменилось: семья видела Александру Поспелову всё так же редко, всё такой же замученной и усталой — не умела хозяйка работать мало, всегда отдавалась любому труду вся, без остатка. Да и зарплата меньше предыдущей раза в три дала быстро о себе знать. Тем более что Василий Михайлович никогда много не зарабатывал.

А потом пришли лихие 1990-е годы и распад СССР. Зарплату многим не платили месяцами. Поспеловы исключением не стали. Не сумев адаптироваться к новой жизни, мысля по старым советским меркам, родители Любы вдоль и поперёк кляли сообразительных торговцев, новоявленных нуворишей и других предприимчивых людей. Мир менялся. Кто-то выживал, кто-то жил, а кто-то наживался. Поспеловы смотрели на богатевших и с отвращением их осуждали. А Люба молчала и переживала за родителей, всё больше погружавшихся в злобное негодование.

— Мам, знаешь, в классе считают меня богатой, — робко решила начать разговор подросток на давно мучившую её тему.

— Конечно, считают! — гордо встрепенулась мать. — У нас такой красавец-дом! Не зря я его построила! Как будто развал нашей могучей страны предчувствовала… Зато тебе перед людьми не стыдно, доченька!.. Таких домов, как наш, в твоём классе нет ни у кого. Ох, сколько анонимок да кляуз на меня за него в своё время злые люди понаписали!.. Проверяли постоянно меня в органах — всё сходилось по зарплате. Порядочность превыше всего! Не то, что сейчас…

— Просто, мам, меня попрекают иногда… Домом… Что я богатая, — девочка замолкла, собираясь с силами, чтобы произнести болезненные для себя слова, — а никому не нужная. Что я замуж не выйду. Буду старой девой.

— Это кто так говорит?..

— Илютина…

— Ой, мерзавка завистливая!.. С её-то сараем так не говорить!..

— Она на дискотеки ходит, а я — нет. Там ведь мальчики…

— Ну и что, что мальчики?!.. Не ходила и ходить не будешь! Нечего тебе там делать! Зачем туда такой приличной девочке, как ты, таскаться, всем соседям на смех?.. А если тебя там изнасилуют?.. Или забеременеешь от какого-то проходимца?.. Что люди порядочные скажут?.. Ты о нас с отцом подумала?!..

— Весь класс ходит, — еле слышно прошептала робкая девочка. — И никто не забеременел…

— Тю, глупенькая!.. Ну это пока… Пусть шляются, пусть родители потом за своих бесстыжих шалав-дочерей краснеют!.. А на Илютину не обращай внимания: мать у неё ни разу замужем не была, что Варьку, что старшего олуха в подоле принесла! Мне по секрету Тоня рассказала…

— Это твоя та самая пакостливая напарница по товарной кассе, на которую ты жалуешься постоянно?

— Да, она. Подстилка начальская… Тоже ещё та шлюшка!… Тонька мне разболтала, что Варьку мать зачала от настолько убогого мужика, тьфу! С таким гавном ни одна приличная женщина рядом бы на один гектар не присела! Понимаешь, доченька?.. А ты ещё из-за её слов переживаешь!

— Конечно, переживаю! Мне неприятно, что Варя постоянно ко мне лезет! У неё много друзей и в нашей школе, и в других. Я не хочу быть её врагом. Я ведь её не трогала и ничего ей не сделала!

— Ну что ты страдаешь на пустом месте?!.. Не обращай внимания, и всё! Пусть эта прошмандовка Илютина следит за своими короткими кривыми ногами! Одна культяпка короче другой, ха!.. Или эта вошь говнистая забыла, что хромает, как битая шавка?!.. Почешет языком да забудет!

«Нет, не забудет!» — подумала про себя школьница — «Как ты не понимаешь, мама!».

— Но в классе мы не самые богатые. Самая состоятельная — Лаврентьева Софья. Коренная хохлушка! Потомственная казачка в пятом поколении, так сказать!.. Родители её из порядочных кубанских семей, знаю обоих. С отцом её хорошо знакома — он меня уважает! — Александра Григорьевна гордо приподняла подбородок. — И бабку Соньки да деда знаю. Закоренелые, домовитые хохлы! Хитрые, злые…

— Соня не злая совсем и не хитрая — я с ней часто на уроках сижу. Правда, не общительная она почти…

Мама пренебрежительно хмыкнула:

— Она не малообщительная, а высокомерная. Это натура казачья такая! Уж я-то знаю… Когда после войны мы с мамой (бабушкой твоей), пять малых детей, переехали из-под Костромы сюда, на Кубань, ох уж такие, как мы, нищая кацапня, от этих хохлов коренных хлебнули!..

— Смеётся надо мной не только Илютина. Другие тоже, я же вижу…Почему ребята на меня злятся?..

— Потому что хохлы. У тебя больше половины класса — хохлы.

— Кто такие хохлы?

— Коренные кубанцы. Казачьё поганое… Они могут балакать. На украинский речь похожа… Сколько себя помню, злобные эти гуцулы простых русских кацапами называли. Особенно бедных… Приезжих с других краев страны не любят очень!

— То есть Илютина — хохол?

— Да ну что ты!!!.. Тьфу!.. Кацапня вшивая!.. У хохлов фамилии на «-ко» заканчиваются. Гончаренко — хохлушка. Таран — тоже. Классный руководитель твоя — ещё та хохлушка гнилая!

— А Степанченко?..

— Да чёрт его поймёт!.. Фамилия хохлячья, а выходки у семейки — кацапские… Помню, как его мамашка ко мне в подружки постоянно в начальных классах мылилась… Просила, чтобы ты вместе с её сынком в школу ходила. Я тогда ей наотрез отказала… Стыд и позор, а не семья! Мать с отцом постоянно дерутся… Моя сослуживица — их соседка — такое рассказывает!… Пьянки, драки, матерщина стоит! Орут, говорит, клянут друг друга, как напьются, — вся округа слышит!.. Держись от него подальше! Не нужен нам этот Тимофей… Тоже мне, жених!

— Да он ко мне любви и не питает…

— Ну и Слава Богу! Можно только радоваться!

«Ага, мам, можно! Жених, блин… Мне только мечтать… Если б он ещё меня ненавидеть перестал… Я единственная девочка в классе, которую Степанченко удушить голыми руками за «просто так» готов!»

— Виноградова тоже хохлушка ещё та!..

— Так у неё ж фамилия не на «-ко» заканчивается…

— Ну и что?!.. Подумаешь, фамилия русская обыкновенная!.. Хохлушка она, говорю тебе, Фома ты неверующая!.. Знаю её родителей и деда с бабкой — хохлы матёрые!

Люба не стала спорить, лишь растерянно замолчала, обескураженная противоречащими друг другу мамиными умозаключениями.

— Выйдешь ты замуж! У тебя репутация приличная. И Софья выйдет, потому что, как ты, с приданым большим. А на свиристелках вроде Илютиной и Рашель этой… С такими гуляют, но никто на них не женится.

— Почему это?

— Потому что все парни будут знать, что они таскались.

— Но Аня не таскается ни с кем!

— Ага! Рассказывай мне! Прям там не таскается… А кто с армянскими пацанами гуляет всё время?.. Забыла?!

— Мам, у нас в школе много армян. Девочек и мальчиков, — Люба замолкла на секунду, — И цыган — тоже. И все русские с ними дружат и гуляют!

— И ты тоже?! — лицо матери мгновенно сделалось злым, подозрительным, брови угрожающе сдвинулись к переносице, челюсть презрительно сжалась.

— Нет-нет, что ты!!! — поспешила разуверить опасно напрягшуюся маму не на шутку перепугавшаяся Люба. Маму злить нельзя.

Женщина выдохнула.

— Ты у меня красивая, хоть и голову вбок держишь… Что поделать! Все мы неидеальные, конечно. Но в твоём изъяне врачи виноваты!

Люба интуитивно вжала шею в плечи и руками загребла волосы вперёд, на лицо, пытаясь спрятать свой физический недостаток.

Мама глубоко вздохнула и замолкла на несколько минут. Глаза женщины заволокло тоской и болью.

— Вот Леночка была вообще красавица! Идеальная моя!.. Представляешь, Люба, у Леночки уже в годик была изумительная чётко очерченная талия! А личико-то какое кукольное было!.. Все, кто к нам в гости приходил, изумлялись: «До чего же прекрасная девочка! Ангел Божий!».

Десятиклассница знала о жизни и смерти старшей сестрёнки практически всё. С самого детства Александра Поспелова постоянно рассказывала младшей дочери об усопшей Лене. Сестра родилась на семь лет раньше Любы, а через два года умерла от злокачественной опухоли, изуродовавшей несчастному ребёнку, измученному адскими болями, всё личико. Не было и недели, чтобы о почившей крохе не вспоминала до сих пор скорбящая мать.

Школьница с грустью слушала родительницу. Она полностью разделяла материнские страдания, испытывала те же скорбь и тоску по почившей, а то и, бывало, скорбела, что сестру Бог забрал к себе. Ведь теперь тихоня совсем одна. Нет у Любы родственной души на всем белом свете. И поддержать её некому. Иногда девочку даже посещала невольная мысль, что лучше бы она не родилась, а вот старшая сестра, наоборот, осталась бы жить! Тогда мама была бы счастлива. Мама бы тогда никогда не грустила.

— Сестрёнка-то твоя не по годам развивалась: умная была, смышлёная! Жива бы была, моя куколка, если б её врачи не уронили… Как она мучалась, как болела! Сколько (если б ты, Люба, знала!) я её по врачам повозила!.. И в Краснодар, и в Москву… Всё без толку!..

Мама печально, едва сдерживая слёзы, покачала головой и, прикрыв ладонью подёрнувшиеся влагой глаза, отвернулась.

В гробовой тишине Александра Григорьевна и её младшая дочь просидели около двадцати минут. Чай уже остыл. Бутерброды, намазанные сливочным маслом и домашним клубничным вареньем, которое Люба так старательно варила прошлым летом, тоскливо лежали на щербатых тарелках, нетронутые и одинокие.

Мать очнулась, убрала ладонь с глаз и повернулась к дочери.

— Самое страшное для человека — похоронить своё дитя. Не должны дети умирать раньше родителей. Не положено так!

— Мама, ты сделала всё, что могла…

Александра Григорьевна несогласно затрясла головой и шумно, прерывисто втянула воздух.

— Как я пыталась её спасти, ты бы знала!.. Мы с отцом твоим всё, что могли, продали в доме, всё вывезли врачам. Голые стены остались в хате нашей… И не спасли! Я на похоронах от горя и плакать не могла… Все слёзы выплакала, пока Леночка жива была…

Люба тоскливо сжалась. Каждый раз, когда поднималась тема смерти старшей сестрёнки, мир будто тускнел, краски природы меркли и превращались в сплошной серо-чёрный оттенок. За всю Любину жизнь этот оттенок скорби и горя так и не исчез из её родного дома. Везде, в каждом родовом закоулке, были его следы.

— Я долго горевала. Каждый день всё ходила на кладбище и ходила, сидела у могилки, — женщина покачала головой и прикрыла рукой скорбящий рот. — А потом после страшного сна горевать перестала. Мне тогда приснилось, что, притворившись моей доченькой, злой дух пришел и захотел меня с собой на тот свет забрать обманом. Тогда я поняла, что пора жить дальше и нужно снова родить. Я страдала по Леночке пять лет, а потом решилась забеременеть снова. Меня все отговаривали, осуждали! Одна из коллег на работе всё высмеивала возраст мой, приводила в пример невестку. Мол, она молодая, всё детям даст, а ты?!.. А я что?.. Родила тебя, а невестка та на машине разбилась. Двое деток её сиротами остались. Вот так иногда, Люба, жизнь распоряжается!..

— Ты говорила, что врачи пророчили тебе вместо меня кусок мяса родить. Потому что у тебя выкидышей и прерываний много было. Да и возраст за сорок… Ты такая сильная, мама! — Люба в порыве нежности и сочувствия рванула к той и прижалась со всей своей детской пылкостью.

Александра Григорьевна приобняла расчувствовавшегося подростка.

— А папа твой в это время повадился ходить к моей подруге. Та тоже хороша: видя меня на сносях, не выкисающую с сохранения, постоянно клеилась к отцу — то крышу ей почини, то забор… Дочерей своих к нам домой посылала. Они сюда приходили, сидели, Василия с работы ждали, чтоб к себе помогать позвать… Отец твой всегда всё в нашей семье поперёк делал! Всю молодость, пока твой брат ребёнком был, пропил! Это сейчас он капли в рот не возьмёт! А в то время — постоянно пьяного вусмерть в канавах люди находили… Я всё помню!

— А потом я появилась?

— Да, доченька! Я тебя очень ждала… Нет моей Лены, зато хоть ты, Люба, у меня есть. Спасибо Господу Богу и за это…

***

Уже прошло больше двух недель с тех пор, как Люба и Сэро вместе первый раз шли в школу.

Ибрагимов сдержал своё обещание Любе не общаться с ней в школьных коридорах: он, не здороваясь, отворачивался, едва замечал её поблизости.

Сначала Любе нравилось, что парнишка так внимательно отнёсся к её просьбе. Она радовалась шансу пообщаться с одним из самых красивых мальчиков в школе, что выпал ей последним сентябрьским утром. Гордилась, что брюнет спонтанно пришёл тогда к её дому, хоть это и могло для неё закончиться весьма плачевно. Любе нравилось само чувство тайны, которую она хранила, и насмешки Тимона первые октябрьские дни пролетали мимо её счастливых ушей.

Раньше Поспелова просто знала о существовании красивых близнецов, мельком видела их в окружении приятелей и подруг, но не придавала этому никакого значения. Мальчики были ей безразличны, так как тихоня понимала, что не смогла бы заинтересовать их абсолютно ничем. Теперь же, после знакомства и общения с Ибрагимовыми, после сцены с Валентиной Борисовной, Люба видела братьев буквально везде. Оба будто вышли из тени и попадались теперь на глаза настолько часто, что школьнице оставалось только поражаться, как она не замечала их раньше.

Вот Имир идёт с каким-то пацаном и спорит о чём-то. А вот Сэро — стоит у одного из огромных коридорных окон, присев на подоконник, смеётся да перешучивается с окружившими его ровесниками. Выходишь с урока, заходишь за поворот и вновь видишь Сэро, который, приобняв незнакомую Любе девочку за плечи, что-то полушёпотом говорит ей на ушко. А у огромного коридорного окна теперь торчит Имир и ещё несколько парней — склонились над тетрадью и совещаются.

Каждый раз, когда Любе попадались на глаза братья, она чувствовала прилив жара к своему лицу, испытывала удушающее чувство неловкости и стыдилась саму себя. Что не такая интересная и яркая, как другие девчонки, что не носит джинсы и короткие юбки, что не может танцевать в «Торнадо» на выходных, как её вольные ровесники.

Эйфория от удовольствия утреннего общения с Сэро за прожитую следом неделю постепенно сошла на нет. Цыган больше к ней не подходил и в сторону её не смотрел.

Люба, глядя на школьниц, отирающихся около брюнета, всё сильнее испытывала чувство собственной никчемности, ущербности и серости. Насмешки Тимона вновь стали резать слух и больно ранить. Девочка начала подозревать, что красавчик из 10 «Д» подурачился и на самом деле дружить с ней не собирался, что, узнав мнение других ребят о ней, решил вообще держаться от Любы подальше, дабы свой имидж в глазах окружения не портить.

Простая мысль, что все свои тревоги разом можно решить, если подойти к Сэро первой и задать вопросы, в голову к тихоне, привыкшей никому не доверять, постоянно бояться и не ждать от жизни ничего хорошего, даже и близко не закрадывалась.

***

Люба, конечно, не догадывалась, насколько она ошибалась в своих суждениях о цыгане.

Сэро великолепно умел владеть собой. Он практически всегда подмечал Поспелову первой, притворялся занятым, а сам украдкой наблюдал за реакцией девочки. Люба была не первая и не последняя, с кем хитрый Ибрагимов разыгрывал партию. Внимательный юноша подмечал всё: как ровесница поджимает губы, когда он проходит мимо, как смущается, если его окружают друзья, как становится холодной и отстранённой, ловя его флиртующим с другими школьницами, — и лукаво усмехался. Заигрываниями с другими «зубрилку» было не пробить — она явно не ревновала. Скорее, стыдилась и стеснялась. Зато девочка заметно нервничала, когда вокруг Сэро сгущалась шумная компания, — значит, тихая Поспелова пугается сверстников. Чего именно она пугалась, мальчику пока было непонятно, но это и не важно. Рано или поздно всё прояснится.

Во время одной из больших перемен цыган, тусуясь с приятелями по солнечному школьному двору, увидел курившую за поворотом здания, в тени нависших кленовых ветвей, Любину одноклассницу — Исакову Алесю. Та стояла в гордом одиночестве, пускала струйкой изо рта дым и оглядывалась аккуратно по сторонам на случай непредвиденного столкновения с учителями.

Алесю Сэро очень хорошо знал. Брюнет не раз сидел вечерами прошлого года с ней, её старшим братом и их друзьями в тёплом гараже за самодельным столом, слушал рок-песни под гитару и пил водку, закусывая лимоном с солью. Старшие ребята из Алесиной компании уважали Ибрагимова, его лёгкую, компанейскую натуру и с удовольствием зазывали вновь посидеть с ними или потусить среди других рокеров и местных байкеров. Парень несколько раз соглашался из любопытства посмотреть, что из себя представляет круг неформалов. Поняв, что эта культура и подобный образ жизни его не прельщают, повеса дипломатично свёл общение к минимуму, успев завязать немало полезных связей. Да и хлебать каждый раз водку с солёным лимоном цыган конкретно устал.

Исакову же Сэро признавал как человека, что не разбрасывается словами.

Ибрагимов подошёл к курившей школьнице, достал из кармана зажигалку и кивнул девочке:

— Привет, сигаретка будет?

Неформалка улыбнулась и протянула ему пачку. У Сэро были в кармане свои сигареты, но зачем их использовать, когда рядом есть расположенный к общению щедрый человек?

— Задворки туалета, я смотрю, не для тебя, — начал диалог мальчишка, посмотрев смеющимися чёрными глазами на Исакову.

— Да ты что, приятель, с ума сошёл?!.. Не хочу я там курить только со страху, что меня какая-нибудь училка спалит! За сортиром воняет дерьмом, в самом сортире вообще от ссанья глаза слезятся… Да ну нахер! Пусть там шмалят те, у кого кишка тонка, а я здесь, под деревом, постою, воздухом свежим подышу! — выпалила Алеся и затянулась.

— Не спорю, ты права, — едва пожал плечами Сэро.

Рокерша выкинула бычок в траву, поправила ворот джинсовой куртки, собрала тёмно-фиолетовые волосы в хвост и достала новую сигарету.

— Давно ты у нас не был…

— Прости, сестрёнка, работы много!

— Матери помогаешь на рынке?.. Я видела. И отцу на ЖД?

— Нет, редко, — Сэро выпустил струю дыма из ноздрей. — Бате Имир чаще ходит помогать.

Цыган уже приготовился перейти к той теме, ради которой он к Исаковой и подошёл, как увидел, что предмет его интереса прошагал мимо них — от туалета в сторону главного входа. Люба тоже заметила курившего Ибрагимова и рядом стоящую Алесю. Тихоня пугливо сжалась, ещё больше ссутулилась и опустила голову в плечи, быстро убрав взгляд.

Сэро усмехнулся. Алеся смотрела в ту же сторону, что и он. Повезло.

Следом за Поспеловой шли три девочки-восьмиклассницы. Одна, знакомая с цыганом, помахала ему рукой. Красавец эффектно подмигнул в ответ.

— Кого-то закадрил?.. Впрочем, как всегда! — улыбнулась Алеся.

— Да, бывает такое дело…

— Ой, скромник!.. Бабник ты редкостный! — рассмеялась собеседница.

Сэро назидательно посмотрел на Исакову и насмешливо произнёс:

— Преступно быть равнодушным к красивым дамам. Порядочный парень никогда не оставит без внимания девушку, желающую пообщаться с ним поближе.

— Ой-ой, джентельмен! — Алеся поощрительно расхохоталась.

— Это из твоего класса же пошла?.. С волосами по плечи которая?.. Впереди вон тех троих куриц с косичками идёт!

Сэро настолько резко сменил тему, что Алеся растерялась. Она не сразу сообразила, о ком идёт речь, пока не нашла глазами свою одноклассницу.

— Кто, не поняла?.. Аааа, эта!.. Поспелова.

— Что скажешь о ней?

— Ничего особенного. Тебе зачем?

— Приятель интересуется.

— Что, понравилась?

— Вроде как.

— Ну у него и вкусы!..

— Его вкусы — не наши заботы. Он стеснительный в плане девочек.

— Ну тогда понятно, что он в ней нашёл!

— А что так?.. Что можешь о ней сказать?.. Поспелова, говоришь?..

— Да, Люба. В классе ни с кем не общается. Хотя нет: болтает иногда с двумя такими же буками, как сама. С неё многие стебутся, правда, она никак не реагирует на это. Ей похрен, за что уважаю!.. Кустарь-одиночка, короче. Постоянно сидит дома. Кто с ней дружил раньше, базарят, что скучная и занудная. Вроде, в большой поляне живёт, и некоторых в классе это бесит. Больше ничего не знаю… А учится ничего так: четыре-пять… Хорошистка, короче, но особо не высовывается.

— Всё?.. Скромно!

— Я с Поспеловой не общаюсь, мне нечего сказать. Она нелюдимая очень, рожа кирпичом… И я не замечала, чтобы эта бабайка хоть с кем-то у нас стремилась найти общий язык! Больше мне добавить нечего. Спроси лучше кого-нибудь другого из моего класса.

— Спрашивали уже.

— И?

— Всё то же самое говорят… Ладно, счастливо тебе. И спасибо за сигаретку! — Сэро, узнав желаемое, быстро зашагал ко главному входу.

Ибрагимов солгал. Каждый Любин одноклассник, опрошенный им, описывал «зубрилку» совершенно по-своему.

Жваник, Сысоев и Картавцев за пару сигарет в сортире вывалили на Поспелову оскорбительную кучу помоев, сдав с потрохами сам источник этих помоев — Тимофея, на которого школьники для подкрепления своих слов важно ссылались. Подростки обзывали девку тормозом, грязью из-под ногтей, кладбищенской страшилой и ущербной овцой, приводя в пример слова и поступки авторитета Степанченко как показательные и логичные. Но ни Жваник, ни Сысоев, ни Картавцев, захлёбываясь злыми словами, не заметили нехороший ехидный огонёк в глазах наблюдательного Сэро, который, в отличие от этих лоботрясов, сразу о многом догадался

Потом была Камилла, Илютина и Даша Бутенко.

Варю Ибрагимов подманил сигаретой в курящую компанию парней и не прогадал: девочка очень любила привлекать внимание, особенно мужское. Окружённая ровесниками, Илютина вертелась как уж на сковороде и кокетничала направо и налево.

Сэро от души веселился, наблюдая за вычурно одетой коротышкой, острой на язычок, когда после невинного вопроса о Любе жизнерадостная обаятельная блондинка почернела в лице, взвилась и понеслась, не контролируя себя, городить насмешки и обзывать Поспелову богатенькой целкой и серой конченой амёбой. Дарья в этот момент шикала на подругу и пыталась закрыть той рот, но безуспешно. Варвара, правда, взяла быстро себя в руки и окончательно успокоилась, когда с её хохм и колкостей посмеялись все парни, что стояли рядом. Сэро захотелось добавить перцу и снова понаблюдать, как Илютина выйдет из себя, но решил, что услышал достаточно. Особенно от Дарьи, несмело разбавлявшей дерзости подруги своими нейтрально-положительными оценками «зубрилкиного» поведения и внешности. «Ишь ты какая: и компанейскую удобную подружку потерять не хочешь, и дерьмом других тебе поливать всё-таки совестно», — подумал про себя цыган и презрительно усмехнулся.

Камилла выставила Поспелову как редкостную зануду, скучную, неприятную, зажатую и неинтересную, обосновав свою позицию опытом канувших в прошлое приятельских отношений. У Сэро сложилось впечатление, что Виноградова недолюбливает Любу, но стремится скрыть это по каким-то только ей понятным причинам.

Оценка Алеси была самой нейтральной. И именно этой оценке цыган доверился больше всего.

Ибрагимов сделал выводы и решил, что пора игру «Я тебя не вижу и не знаю» прекращать. Чего хотел юноша несколькими неделями игнорирования, того добился: девица явно уже расстроилась и начала переживать. Пора познакомиться поближе.

***

Расталкивая локтями плотный поток учащихся в переполненном коридоре, десятиклассник догнал удаляющуюся девичью фигурку, чья русая голова то появлялась, то исчезала в бурлящей толпе подростков, наклонился вперёд, ближе к уху, и громко произнёс:

— Привет!

Люба резко повернулась, увидела Ибрагимова и жутко смутилась:

— Доброе утро…

— Давно тебя не видел!

Люба помрачнела. Сэро на такую реакцию и рассчитывал.

— Как поживаешь? — как между прочим, продолжил опрос парень.

— Да ничего так… А ты?

— Тоже ничего. Сходим погуляем? — расчётливый мальчик вопросы задавал быстро, чтобы обрадованная его неожиданным вниманием Люба отвечала, не задумываясь.

— Да, давай! — расцвела тихоня. — А когда?

— Сегодня, после уроков.

— Домой вместе пойдём?

— Нет. Встретимся после занятий и уйдём гулять до самого вечера, — прощупал почву юноша.

— Я так не могу.

— Почему? — парень знал ответ на вопрос, но хотел услышать собеседницу.

— Мама дома сегодня. Мне надо зайти домой и объяснить, куда я иду и до скольки.

— Скажи ей, что со мной пойдёшь, — хитрый цыган опять закинул провокационную удочку.

— Нет, ты что!!! — перепугалась Люба и, чтобы не потерять выпавшую ей, наконец, возможность пообщаться с брюнетом, тут же поспешно добавила. — Я что-нибудь придумаю!

— Окей! Я тебя жду около трёх дня на мосту, по Таманской, где речка. Знаешь это место?

— Конечно, знаю! Это недалеко же совсем от меня! — обрадовалась ровесница.

— Вот и договорились! До встречи тогда, — красавец обворожительно улыбнулся и прошёл вперёд, сразу потерявшись в плотной шумевшей толпе, чтобы не испортить эффект от своего появления.

Не поверившая сама себе и своему счастью, Поспелова, глубоко дыша и сжимая веки широко распахнутых глаз, всю перемену пыталась вернуться в чувства. А ведь она уже начала убеждать себя даже не надеяться.

***

Девушка громыхнула калиткой и шикнула на залаявшего Туза. Тот, попрыгав перед молодой хозяйкой и повиляв в приветствии хвостом, заскулил, а затем, брякая цепью, заполз в свою будку.

Мама на огороде рвала пожелтевший, высохший бурьян, очищая землю перед вскапыванием на зиму. Копала огород мама всегда сама: быстро, грубо, по-мужицки. Отец обычно очищал землю и делал это так, что на поверхности после него невозможно было найти даже былинки. А дальше нетерпеливая Александра Григорьевна брала всю работу на себя: она вскапывала две сотки земли за пару-тройку дней, а потом от боли в мышцах не могла подняться с кровати. И, страдая, ругала на чём свет стоит мужа, делавшего всегда тяжёлую работу небольшими порциями, постепенно, но качественно, да дочку-лентяйку, которая, по словам женщины, пошла вся в своего нерасторопного медлительного тунеядца-отца.

Люба подбежала к матери со спины, поздоровалась и приступила к делу.

— Мамулечка, я сейчас поем, и мне нужно будет быстренько уйти! В библиотеку. Надо доклад по биологии написать на оценку дополнительную. Ты не обидишься, что я не помогу тебе сегодня?

Десятиклассница говорила быстро и неуверенно, чувствуя стыд за собственное враньё и вину перед согнутой пополам матерью.

Женщина отбросила вырванный куст помидоров в сторону и медленно начала распрямляться, тут же закряхтев от боли в застоявшейся пояснице.

— Я завтра прополю другой участок, хорошо?..

— Ну что поделать… А о чём ты на выходных думала вместо доклада? О большой и чистой любви? — сурово попрекнула товарный кассир.

Люба покраснела.

— Я просто забыла…

— Забыла ты просто… Эх ты, дурья голова! Иди пиши; учёба — прежде всего.

***

Ещё издалека, подходя к мосту, школьница увидела пацанячий силуэт, небрежно облокотившийся о перила, и расстроилась из-за тщетной надежды на большой запас времени и свой ранний приход.

— Салют! — Сэро улыбнулся подошедшей девушке и кинул взгляд на тяжёлую тряпичную хозяйственную сумку у неё в руке. — Это что?.. Кого-то из домашней живности утопить решила?..

— Нет, — насупилась Люба, — И как тебе в голову такое пришло?!.. Ты рано пришёл, между прочим! А мне нужно кое-куда смотаться по маминому поручению. Подождёшь, пока я схожу?.. Это в паре кварталов от моста. Я быстро вернусь, обещаю!

Ибрагимов оглядел тихоню с ног до головы. Девочка нарядилась так, словно не с парнем гулять собралась, а бегать круги по лужам стадиона: ношеные, видавшие виды, дешёвые кроссовки, застиранный спортивный костюм, уродливая шерстяная водолазка с глухим воротом, волосы завязаны в скромный простой хвостик, чтобы на ветру не мешались. На лице — ни грамма косметики. Хотя Сэро давно заметил, что Люба вообще не красилась. Видимо, фраза «гулять с парнем» у ровесницы ассоциировалась совсем не с тем, что привык представлять себе мальчик.

— Не собираюсь я тебя ждать! — отрезал юноша. — Прогуляемся вместе. Показывай, куда топать! А что у тебя, кстати, там?..

— Замороженная птица. Мы недавно рубили. Курица и пара уток. Мама попросила отнести своей подруге.

— Аааа, ясно!.. Что ты сказала матери своей?

— В смысле?

— Ну, куда идёшь и с кем?

— Ни с кем. В библиотеку, доклад писать.

— Ахахаха! Ловко!.. И она даже не заметила, что ты не взяла ни ручку, ни тетрадь?

Люба замерла на мгновение и удивлённо оглядела себя.

— Ой!.. Нет, не заметила…

— У тебя очень «внимательная» мама! — фыркнул цыган. — Так что в следующий раз не трудись сочинять отмазки.

Десятикласснице нечего было на это ответить.

— А мы с тобой куда пойдём? — стесняясь, поинтересовалась она.

— Ну уж точно не в библиотеку! Прогуляемся в район четвёртой школы. Пашу помнишь: со мной и Имиром шёл тогда?.. Вот будем с ним кайфовать. И ещё я тебя с другими ребятами перезнакомлю.

***

Люба не смогла отказать матери отнести гостинцев Таисии Фёдоровне — отказ мог вызвать вопросы, а школьнице придумывать ответы на них очень не хотелось. Лучше уж краснеть перед красавчиком, чем оправдываться перед мамой.

Подростки подошли к небольшому домику — старенькому, но опрятному, утонувшему в деревьях и зелени. Дом от тротуара будто падал в травяную яму вместе со двором и растительностью. Поспелова попросила цыгана встать подальше и подождать, а сама, просунув руку в щель калитки и нащупав щеколду, прошла вовнутрь и позвала старушку.

Таисия Фёдоровна вышла на зов из приземистой побелённой пристройки и бросилась обнимать девочку.

— Вот, бабулечка, вам мама передала…

— Ох уж Сашенька меня балует! Спасибо ей! Помолюсь за неё завтра в церкви! Хорошая у тебя мама, добрая очень… И ты вся в неё.

Старшеклассница, улыбнувшись, потупила глаза.

— Пойдём, доченька, я тебя пирожком угощу!

Таисия Фёдоровна завела Любу в пристройку — крошечную летнюю кухню, с побелёнными, без единого пятна, стенами, с газовой старенькой печкой и маленьким столиком под низким потолком. Пахло чистотой и старостью. Женщина положила в пакет несколько жареных пирожков из большого, покрытого вафельным полотенцем блюда на столе. Пирожки были румяные, пышные и аппетитно пахли домашним сдобным тестом и капустой.

— Пойдём-ка в дом, я ещё кое-что маме передам!

Дом состоял из нескольких маленьких чистеньких комнаток с низким потолком и белёными стенами. Старушка провела девочку в зал.

Люба, уже бывавшая в гостях у Таисии Фёдоровны, в который раз зачарованно огляделась. Ни у кого больше в жилье Поспелова не видела такого убранства.

Все стены гостевой комнаты были увешаны заводными часами и черно-белыми портретами, потускневшими от времени, в рамах из потемневшего от старости дерева. Железная кровать со взбитой пуховой периной стояла у стены явно для красоты — на ней точно никто не спал. На перине, у высокого кованого изголовья, теснилась гора пышных пуховых подушек, расшитых цветами вручную да накрытых белоснежным кружевом. Над кроватью висел ковёр, а на нём — всё те же потускневшие портреты в потемневших рамах. Пахло чистотой, стариной, почтенным возрастом. То там, то здесь тикали часы, подрагивали ходики и гири на цепочках — это многоголосое тиканье в полной тишине завораживало и пугало.

Три стены зала делили четыре миниатюрных окошка с деревянными рамами и крошечными форточками, крашенными светло-голубой краской. Кружевные, сверкающие белизной занавески спадали с карнизов на пол, пряча от посторонних глаз цветочные горшки. Таисия Фёдоровна подошла к одному из окон и взяла с подоконника толстую стопку церковных свечек, завёрнутых в беленький носовой платочек.

— Вот, держи, золотце! Маме дашь, чтобы она дом освятила: она просила меня…

Подросток оглядела свои маленькие карманы.

— Простите, бабушка Тася, я не могу сейчас это взять. Мне некуда положить.

— А я тебе пакетик дам!

— Нет, не надо… Я просто по делам иду, боюсь потерять…

Люба извиняющимся взглядом посмотрела на женщину. Если она притащится к друзьям Сэро с пакетом свечей, неизвестно, как они это воспримут. А если умудрится потерять свечи, то придётся тогда оправдываться перед матерью. И библиотекой прикрыться не удастся — мама погонит её туда, да и (не дай Бог!) сама пойдет ругаться. Тогда и выяснится, что Люба наврала.

Деревья, беспокойные из-за разыгравшегося южного ветерка, шуршали за окном и трогали многочисленными ветками деревянную обшивку дома, били по стеклу.

— Хорошо, девочка моя, я скоро к вам в гости зайду и тогда занесу… А это кто ещё под деревом стоит, за забором? — насторожившаяся Таисия Фёдоровна отодвинула занавеску и выглянула в окно. — Что этому лоботрясу надо, интересно?..

Поспелова тоже высунулась в окно и увидела задумавшегося Сэро, опёршегося телом о ствол тополя, что рос у самого забора.

— Это со мной, мой знакомый, — решилась защитить мальчика школьница.

— Аааа, вот оно что!.. Гулять с ним, значит, идёшь!.. А я уж думала, не воры ли? — пожилая женщина во все глаза бесцеремонно разглядывала в окно ничего не подозревавшего парнишку. — Красивый-то какой!.. Как бес! Чистый бес!.. Чернявый, смуглый… Стройный, как кипарис… Турок, что ли?.. Может, таджик?.. Или цыган местный?.. Да нет, не цыган — лицо уж больно умное да смышлёное! Воспитание в нём чувствуется!.. Порода налицо!.. Точно, турок! А может, грек…

Люба, красная, как рак, во всю глазела на открыто восхищавшуюся Таисию Федоровну и оторопело молчала.

— Сашенька знает, что ты с ним гуляешь? — старушка подняла проницательные глаза на девочку.

— Нет, не знает… Это просто знакомый, из параллельного класса… Мы общаемся… Просто… Всего лишь… Не рассказывайте, пожалуйста, маме!!!

Таисия Фёдоровна понимающе взглянула на Любу.

— Я и не думала ничего говорить, девочка моя!.. Придёт время, сама расскажешь.

— Нечего рассказывать! Мы иногда общаемся…

— Общайтесь, милая… Молодые!.. Общаться хорошо. Только осторожна будь с парнями-то… А так живи, пока живётся… Когда ещё жить-то?

Бабушка опять выглянула в окно, чтобы рассмотреть Сэро ещё раз.

— Надо же, какой красивый чертяка!.. Не погулять, будучи молодицей, с таким равно как согрешить!.. Ты не бойся, я маме не скажу… Жизнь-то, Любонька, у тебя одна! Живи давай, да беречь себя не забывай… Вот же смазливый! И где ты его откопала?!..

— Да нигде не откапывала я его, бабушка! Это мой друг. Приятель! Мы просто общаемся.

Люба благодарно улыбнулась этой старушке, всегда с полуслова понимавшей её, и наклонилась, чтобы поцеловать низенькую женщину в её старческую смуглую щёку.

— Ой, ну ладно тебе, беги давай!.. А то, смотри, красавчик-то заждался!..

***

Дом Паши был раза в три меньше и ниже, чем жилище Таисии Фёдоровны. Любе даже показалось, что многолетние деревья, окружившие домик, вот-вот поглотят его или разорвут — таким микроскопическим он казался.

Паша Овчинников, Коробкин Денис, его девушка Ленка (после разборок за стенами клуба они вскоре помирились, как и предполагал Сэро) и ещё двое мальчиков торчали на просторной лужайке возле ворот. Ленка, в коротких джинсовых шортах, надетых на капронки, в тонкой куртке по пояс, в ботинках на высоких каблуках, лениво щёлкала семечки. Парни увлечённо ковырялись в мощном мотоцикле, передавали друг другу инструменты и спорили.

Когда Сэро и Люба подошли, Паша невероятно обрадовался.

— Наконец-то привёл!.. Я тебя уже и просить задолбался! — высказал кудрявый блондин цыгану, а затем повернулся к ровеснице. — Ну привет!

Девочка, смутившись, поздоровалась. Паша защебетал и начал торопливо представлять новую знакомую остальным.

Поспелова сразу поняла, что глубоко не впечатлила Ленку. Та оглядела Любу с ног до головы взглядом, полным недоумения и презрения. Девочка, привыкшая к такому отношению ровесниц, съёжилась, но особо не расстроилась: рядом были весёлый, остроумный Ибрагимов и приветливый Овчинников.

Коробкин не понравился Любе с первого взгляда и даже оттолкнул: высокий, плотный, симпатичный шатен уж слишком бесстыже рассматривал новенькую. Здороваясь, он плотоядно заглянул ей в лицо своими мутно-зелёными глазами, и девочка прочитала в них намерения самые что ни есть похабные. Поспелова, не удержавшись, вздрогнула и интуитивно отошла подальше.

Двух других мальчиков звали Конохин Саша и Оглы Илья.

Александр (невысокий, как и Овчинников) был парнишкой дёрганым, резким и взбалмошным, с большими зелёными глазами и рыжеватой шевелюрой, прикрытой бейсбольной кепкой. Он, как и Денис с Леной, учился с Павлом в одном классе.

Второй, Илья, оказался тоже цыганом, только из соседнего городка. Волосы и глаза Оглы не были угольно-чёрными, как у Сэро, скорее, светло-каштановыми. Кожа смуглая, но без оттенка тёплой желтизны, как у близнецов Ибрагимовых, чуть сероватая — показатель то ли нечистоплотности, то ли болезни.

Илья был степенным хитрым мальчишкой себе на уме. Взгляд его выдавал человека прозорливого, бывалого, в нём не читалось ничего детского и наивного. Мальчик явно знал себе цену, а так же легко определял цену и другим людям. Он, скорее, был больше другом Ибрагимову, чем всем остальным на лужайке.

Паша вынес Любе воды. «Эти двое явно нашли общий язык!» — удивлялся стоявший поодаль Сэро, видя, как легко и непринуждённо болтают тихоня и коротыш. Цыгану пока так хорошо разговорить пугливую девочку не удавалось.

Ден и Сашка, заинтересовавшись, вклинились со своими комментариями в громкую, эмоциональную трескотню Овчинникова и Поспеловой: обсуждали нашумевший фильм «Титаник». Люба фильм не смотрела, зато хорошо оперировала фактами, прочитанными ею в библиотечных энциклопедиях. Парни слушали, удивлялись, поддакивали. Ленка не выдержала и тоже влезла в обсуждение, но отвлечь пацанов от эрудированной Поспеловой не смогла, поэтому угомонилась, замолчала и стала злиться на наивно щебетавшую сверстницу, даже не старавшуюся, в отличие от самой Ленки, удержать на себе внимание компании.

Оба цыгана встали в стороне. Сэро угостил Илью сигаретой. Мальчики внимательно наблюдали за болтливой оравой, сновавшей возле мотоцикла Дениса.

— Это что-то новенькое, — произнес Илья, кивнув в сторону Любы. — Где ты её откопал?

— В соседнем классе, — Сэро лениво выпустил струю табачного дыма.

— Не твой вкус.

— Ну да.

Оба замолчали.

— Ленка смешно смотрится. Бесится-то как, смотри! — ехидно заметил Илья.

— Пусть злится. Ей полезно, — Сэро на секунду замолчал, прищёлкнув языком. — Неудобно ощущать себя хоть и при всём параде, но дурой.

— Зачем эта девка тебе?..

— Да так, для разнообразия, чтобы скучно не было.

— Тебе не светит, — сухо констатировал Илья. — Ну или возиться чересчур долго придётся.

Сэро внимательно посмотрел на приятеля.

— Она целка. По натуре и понятиям. Зачем тебе геморрой?..

Не услышав ничего в ответ, Илья добавил:

— Мамка её, небось, на дочкины прелести замок повесила и ключ при себе держит! Ты ещё на наличие замка меж ног её не прощупал?

Брюнет, развеселившись от услышанной пошлости, вполголоса рассмеялся.

— Говорю же тебе, девка чисто от скуки! Тупо чтобы возле уха что-то жужжало.

Оба опять замолчали. Оглы докурил сигарету и взялся за вторую.

— Она зажатая, как окоченевший труп. Женщиной вообще не пахнет. Я тебя на этом бревне сверху даже не представляю… В такую засунешь — и без хрена останешься!

Молодые люди переглянулись и прыснули со смеху.

Люба, услышав шум, обернулась посмотреть на куривших в тени парней. Оба цыгана, не сдерживая улыбок, молча пялились на неё. Не заметив ничего подозрительного, школьница отвернулась и продолжила болтать.

— Имир от неё, вроде, в восторге.

— Имир — в восторге?!.. Да ну, ты гонишь!!!.. Имир и восторг — слова несочетаемые.

— Ладно, не в восторге! Она ему понравилась… Как человек.

— Ааа, ну если только как человек, тогда понятно! Понравиться Имиру хотя бы чисто по-человечески — задача не из лёгких… А ему эта мокрица зачем сдалась?.. Оценками меряться?

— Нет, просто уважает.

— Уважает?!.. Одна новость краше другой!.. Чего-то я не припомню, чтобы ты уважением к девкам страдал!

Ибрагимов усмехнулся. Илья, как всегда, был меток на суждения и сейчас опять попал в точку.

— Может, ты на неё пари с кем-то держишь, а я не в курсе? — задорно подмигнул приятель. — Если что, ставь в известность, могу подыграть.

Сэро, усмехнувшись, плутовато покосился на друга и отрицательно мотнул головой.

— Твоё дело, брат! Развлекайся. Хотя я бы от этого чуда избавился. Чтобы проблем не было. Правда, я начинаю бояться за тебя…

— Почему? — удивился десятиклассник.

— Вкус на баб испортишь.

— А вот это навряд ли! — прыснул повеса.

Илья по-дружески похлопал закадычного приятеля по плечу и кивнул на Поспелову.

— Солнце начинает садиться. Кобылку там, дома, с лозиной, случаем, не сторожат?..

— Эй, Люба! — послушавшись совета, крикнул цыган. — Иди сюда! Одна.

Девушка несмело подошла к ним.

— Библиотека во сколько закрывается?

— Что?..

— Ты же вроде как сейчас в библиотеке сидишь.

— Ой, точно! В семь.

— Пора идти. Прощаемся, — Сэро выбросил окурок и пошёл вместе с Любой к ребятам.

***

Небо постепенно серело. Ветер к вечеру совсем утих, лишь слегка шевелил на деревьях ещё не собравшиеся опадать листья. Солнце, опускаясь к горизонту, прощалось со станицей, оставляя кубанскую землю в распоряжении ночи.

Сэро шёл по тротуару чуть впереди Любы, задумчиво рассматривая улицу, дома и мелькавших иногда велосипедистов с пешеходами. Он почти не разговаривал, отвечал односложно на вопросы собеседницы, оставляя между репликами длинные молчаливые паузы.

Люба не понимала перемены в поведении мальчика. Когда они шли к Паше, то Ибрагимов задавал вопросы — Люба отвечала, то наоборот, но с горем пополам они старались обозначить общие темы. Школьница не пыталась нарушить гнетущее молчание, но в душе переживала и чувствовала себя в чём-то виноватой: вдруг она умудрилась разочаровать друга, только появившегося в её скучной жизни, и новых приглашений погулять больше не получит?

Повеса был остроумен, наблюдателен, любил пошутить над людьми, много кого знал; тихоня же мало с кем была знакома, но зато чертовски начитанна.

Наивность Поспеловой разбивалась о трезвость взглядов Сэро, и это цыгана весьма забавляло. Он чувствовал себя на коне, когда обозначал свой широкий круг знакомств, пока шли от дома бабы Таси. Но, едва подростки оказались в компании у двора Овчинникова, ему нечего было добавить, как и всем остальным, о трагедии в Атлантическом океане. Да, Люба не смотрела фильм на радость Паши, Дениса, Сани и Ленки (у них был шанс вставить хоть какое-то своё слово), зато тихоня весьма эмоционально и образно пересказала все мистические ситуации, связанные с постройкой корабля и спуском его на воду, вплоть до крушения — чем немало впечатлила ребят. Знала историю разбирательств после трагедии и дальнейшую судьбу многих выживших.

Цыгану на всё это некуда было вставить слово, да он и не пытался. Парню было интересно посмотреть, как Люба поведёт себя среди незнакомых сверстников, и, к его удовлетворению, девочка не ударила в грязь лицом. Значит, «зубрилка» такая нелюдимая была лишь в стенах школы.

«Вот Имиру было бы сейчас очень комфортно с этой принцессой!» — недовольно подумал юноша и, вспомнив, как легко тогда его брат вывел несуразную ситуацию с Любой в успешное знакомство, почувствовал завистливый укол.

С чего вдруг Сэро ощутил себя не в своей тарелке?.. Неужели ему сейчас вдруг стало неприятно оттого, что стеснительная, нелюдимая домоседка оказалась натурой намного сложнее, чем он сам и все те девушки, с которыми раньше ему доводилось иметь близкие отношения?.. Красавец почувствовал раздражение, растущее тяжёлым комом внутри груди, непроизвольно сжал кулаки, опустил голову и состроил злую гримасу.

— Сэро, мы скоро выйдем хотя бы к центру? — подала тихо голос Поспелова, устав пребывать в тяжёлом, недружелюбном молчании.

— Что? — очнулся от своих дум ровесник.

— Я не понимаю, где мы… В этом районе я никогда раньше не была…

— Да ну?! — изумился цыган. Раздражение тут же улетучилось. — Мы почти подошли к первой школе. А там до твоего дома два квартала! Не сильно уж далеко мы бродили с тобой, подруга!

— Не ожидала, что мы так близко, — покраснела школьница, попав впросак. — Прости, я плохо знаю станицу. Знакома только с теми местами, где хожу. Например, центр немного, рынок… Река от Таманской до центра… Дорога к школе и ещё пара путей к ней… Как на ЖД пройти: там ведь мама работает… И папа тоже.

— Скромно, однако! — улыбнулся старшеклассник, не скрывая доброй иронии. — В районе шестой школы была хоть раз?

— Нет.

— А возле старого кладбища гуляла?

— Нет, ты что, ужас какой!!!

— Что ужасного?.. Могилы и деревья.

— Мама говорила, там часто алкаши и нехорошие люди собираются. Людей убивают!

— Я там с Имиром и Русланой, ну и ещё с Пашей и Деном (ты с ним только что познакомилась) ночью в прятки играл… Круто было!.. Жутковато, правда, но только чуть-чуть, — будничным тоном поведал девушке собеседник.

Поспелова впала в шок от услышанного.

— Мертвых нельзя тревожить, — суеверно прошептала она.

— Так мы и не тревожили, — непонимающе скривился цыган. — Играли, а не могилы ворошили… На спор — кто больше продержится!

— И кто выиграл?

— Денисыч: он почти до рассвета за памятником просидел!

— Кошмар!!! — охнула школьница.

— Да нет, ничего кошмарного. Коробкин и не такое может! — Сэро, припомнив что-то ещё, расхохотался.

— Неправильно это как-то: на кладбище в прятки играть, — осуждающе покачала головой тихоня. — Кладбище не место для игр.

Мальчик покосился на Любу, почувствовав, что сейчас собеседница раскроется с очень личной стороны.

— На кладбище усопшие покоятся, а мы, живые, приходим туда их навестить, поговорить, вспомнить, поплакать… Ведь когда уходят навсегда те, кого мы любим, кладбище остаётся единственным местом, где души живых и мертвых могут пересечься… Ты вот приходишь к родным могилкам, и уже не так грустно: проведал того, кто теперь никогда не вернётся — только пыль да воспоминания остались — и легче на душе становится. Поэтому на кладбищах всегда так умиротворённо. Вечный покой… Замечал хоть раз эту кладбищенскую тишину?

— Да, замечал, — мирно ответил цыган, посерьёзнев от Любиного монолога.

— Тогда какого лешего ты со своими друзьями мёртвых тревожишь?! — «зубрилка» вдруг рявкнула так, что ровесник чуть не подпрыгнул. — Скачешь ночью по спящим могилам, покой усопших нарушаешь, вандал ты чокнутый!..

— Ты чего обзываешься, женщина?! — взбеленился брюнет. — За помелом следи, пока я тебе его не открутил!..

— Себе открути, варвар!!!.. И сам ты женщина!!! — не уступила Поспелова и тут же замолкла, удивившись своему поведению.

Старшеклассники остановились, в немом изумлении пялясь друг на друга, а потом последовал взрыв хохота. Люба, покраснев от неловкости и зажав смеющийся рот руками, отвернулась к дереву. Сэро, насмеявшись вволю, выпрямился, потянулся, закинув руки за голову, вдохнул-выдохнул. На ржанье подростков откликнулись все дворовые собаки, дремавшие на своих цепях. Многоголосый визгливый лай убил вечернюю уличную тишину, и школьники, переглянувшись, поняли, что пора бы ускориться, чтобы оказаться подальше от этой псиной какофонии.

У Ибрагимова от раздражения не осталось и следа. Более-менее удалившись от собачьей брехни, пара продолжила разговор, в котором уже не было места для прежних неуютных пауз, неловкости и напряжения.

— Если ты так любишь всё загадочное и… Как это там?.. А, потустороннее!.. В нашем городке есть немало мест, которые могут тебя заинтересовать. Я много где бывал, могу показать, — поощрительно предложил юноша.

— Ты вот так запросто по станице разгуливаешь?! — насторожилась попутчица.

— Ну да, что в этом такого?.. Стрёмно как-то жить и ни черта не знать о месте, где живёшь. Тебе так не кажется, любительница библиотечных посиделок?..

Поспелова сконфузилась.

— Расскажи тогда сейчас про эти места, раз такой умный!

— Да не вопрос! — фыркнул ровесник, пропустив обиженный выпад девочки мимо ушей. — Очень прикольная зона реки возле шестой школы: там много зелени, деревья все скрюченные, водяные крысы плещутся, вода стоит и цветёт, водятся цапли, змеиных гнезд тьма! Слышал, местные видали там утопленников и болотных чертяк.

— Ого! — оживилась Люба. — Мой дом по территории относится к шестой школе. И Степанченко Тимофея — тоже. Валентина Борисовна, когда ругается на него, всегда в шестую школу угрожает перевести. Маме не нравится эта школа: говорит, что там возле неё пустырь большой, заросший камышами. На нём, мол, людей грабят и убивают, особенно женщин…

— Не слышал такого… Пустырь, и правда, имеется. Есть ещё кирпичный завод заброшенный…

— Да ну?!.. Не знала, что у нас здесь кирпичи производили!

— По железнодорожным путям если гулять, можно встретить немало заброшенных ангаров и свалок… Мы там с Деном металлолом на сдачу таскали. Водонапорная старая башня за ЖД вокзалом — тоже крутое место!

— Мама говорила, что на заброшенных зонах железной дороги блатняк привозит людей мучать и убивают…

— Да у тебя куда ни плюнь, я смотрю, везде людей убивают! — высмеял тихоню юноша. — Не деревня, блин, а криминальная хроника!

— Но ведь людей убивают действительно, — насупившись, поспорила с ним школьница.

— Где?!.. Тут у соседа пару кочанов капусты с огорода ночью потырят — станичники месяц обсуждать будут, подробности мусолить на каждом перекрёстке! А вдруг мокруха… Да ты что, это же событие века будет!.. Если б реально мочили людей пачками в каждой канаве нашего колхоза, хрен бы кто из своей хибары после заката шнобель за калитку высунул! Местные б, как минимум, с двумя стволами в каждом кармане по городку разгуливали. В «Торнадо», бывает, пьяные обезьяны подерутся да кобылы хахаля не поделят — вот и весь криминал. Что, хочешь сказать, я не прав?

— Да прав, вроде бы…

— Вроде бы?.. То есть постоянно бояться и страсти на пустом месте сочинять тебе всё же удобнее?

— Хорошо, я согласна — ты прав, никто у нас здесь никого не убивает! Это всё в другом месте…

— Да твою ж мать-размать! — выругался Ибрагимов.

— Сэро, ну нельзя же быть таким неосторожным!!!

— Неосторожным быть нельзя, — одобрил повеса. — Но и с хаты бояться нос высунуть — как-то, знаешь, тоже, по мне, не очень!

Люба неожиданно резко затормозила и влюблённо уставилась на дерево за чьим-то хозяйским забором.

— Ух ты!!!…

— Что там?..

— Яблоки!

— Тоже мне, диво!

— Я таких ещё не видела вживую! Только в американских фильмах! Смотри, какие!!!… Огромные, красные! Вкусные, наверно…

Поспелова не успела моргнуть и глазом, как Сэро ловко перепрыгнул через забор, подскочил к дереву, подтянулся на ветке одной рукой, а другой сорвал несколько яблок и бросил на траву.

Девочка не на шутку перепугалась. Видано ли, лазить в чужой огород и яблоки воровать?

— Ты что?!.. Что ты делаешь?!.. Нельзя так!!! Вылазь оттуда немедленно!.. Слышишь меня?!..

На Любино громкое шиканье отозвалась хозяйская собака. Привязи у животного не было. Зверь забежал на шум в огород, недовольно зарычав, увидел мальчишку, спрыгнувшего с дерева, и с лаем разъяренного сторожилы рванулся к нарушителю, чтобы как следует вцепиться острыми зубами в вора.

Собака была крупной, злой да очень быстрой. Но и брюнет был не лыком шит. Юноша молниеносно перебросил сорванные яблоки через ограду в траву, шустро подтянулся на заборе и махом его перепрыгнул. Собака, подлетев к решётке, клацнула челюстями в пустоту, и, поняв, что нарушитель ушёл, разразилась отрывистой остервенелой собачьей бранью.

Ибрагимов подошёл к краю тротуара, и, не обращая внимания на визжащего дурным голосом пса, поднял из травы два крупных блестящих наливных красных яблока.

На лай пса зажёгся свет во дворе, прямо перед огородом. Низкий мужской голос позвал собаку.

— Побежали! — хулиган дёрнул за руку пребывавшую в ступоре школьницу.

Ребята рванули с места и бежали, не оглядываясь, пока не минули территорию первой школы и центральную улицу. Сообразив, что вокруг — знакомые места, Люба остановилась, чтобы отдышаться. Тело трясло от испуга и шока.

Сэро, посмеиваясь, подошёл к ней и протянул огромное аппетитное яблоко.

— Держи!

— Слушай, — задыхалась девочка. — Это было опасно! Оно ворованное же, так нельзя!..

— Не хочешь его? — лукаво поинтересовался цыган.

Поспелова молча покосилась на яблоко и взяла плод.

— Красивое какое, надо же… Не знала, что здесь такие растут!

— Ну да, растут. У нас дома два дерева этим сортом плодоносят. За ними отец ухаживает.

— А у меня дома не растут. Есть три яблони, но плоды у них бледные, мелкие и невкусные. И варенье с компотом из них безвкусные, даже не пахнут. А вот мама этот сорт очень любит почему-то… Кроме неё, эти яблоки никто и не ест.

Тихоня посмотрела на яблоко в руках и подняла укоризненный взгляд на мальчишку.

— Воровать, знаешь ли, нехорошо.

— Да, нехорошо, — плутовато согласился тот. — У меня был выбор: смотреть, как ты восхищаешься этими яблоками и исходишь слюной, или перелезть через забор и угостить тебя ими. Я выбрал второе. Чего смотришь на меня?.. Пробуй давай!

Люба укусила плод и поразилась, насколько фрукт сочен и вкусен. Яблоко захрустело во рту и брызнуло сладким сахарным соком.

— А Имир тоже с тобой вот так воровать может?

— Ты что, нет! — посерьёзнел повеса. — И не вздумай рассказать брату, что я лазаю в чужие дворы, слышишь?!..

— А что тогда это сейчас было? — поинтересовалась Люба.

— Это я захотел тебя яблочком угостить. А ещё то собачье брехло потренировать, чтобы скотина зря хозяйские харчи не проедала. Как ты видела, псина отработала вечернюю похлёбку сполна!

Девочка улыбнулась.

— А твои родители тоже так делают?

— Собак тренируют? — пошутил брюнет.

— Воруют.

— Нет, ты что с ума сошла?! — разозлился цыган. — Не вздумай рассказать это дома! Если твои отец или мать скажут на работе моему отцу, что я в чужой огород залез, мне хана! Зачем ты вообще такое спрашиваешь?!

— Извини, пожалуйста, — девочка поняла, что перегнула палку.

Ибрагимов недовольно поглядел на Любу, а затем протянул ей второе яблоко.

— Вот тебе ещё! У меня дома таких полно, объелся уже.

— Спасибо! Извини ещё раз за глупые вопросы.

— Извинил уже, — небрежно ответил мальчик. — Ты дома сидишь постоянно и многое упускаешь.

— Я говорила уже тебе, что мне нельзя на дискотеки и в гости к кому попало…

— Да причём здесь это?!.. На «Торнадо» свет клином не сошёлся. Хочешь, свожу тебя как-нибудь в мои любимые места?

Поспелова изумлённо подняла брови, не поверив родным ушам.

— Хочу, конечно!!!

— Супер! А ты мне в благодарность какие-нибудь истории перескажешь… Только надевай удобную обувь, чтобы, если что, убежать легко было.

Услышав последнюю фразу, школьница, насторожившись, нахмурилась.

— Сэро, я не хочу попасть в какую-нибудь нехорошую переделку…

Мимо ребят, громыхнув, пронёсся старый велосипед. Девочка узнала в наезднике мамину приятельницу, жившую на соседней улице.

Реальность обрушилась на Любу холодным отрезвляющим водопадом, и школьница тут же не на шутку перепугалась.

Цыган, наблюдая за переменившимся лицом приятельницы, напрягся.

— В чём дело?

— Нас видела мамина знакомая…

— Та, что на велике щас проехала?

— Да!

— Так она в сумраке ни черта не разглядела!

— Думаешь?.. Я боюсь чего-то…

— А ты не бойся! Иди домой. Если припрут к стенке, скажешь, что шла с библиотеки, увидела одноклассника, делилась докладом. А вообще лучше заяви, что это была не ты. Мол, тётка обгляделась… Тебя врать научить?

— Нет, не надо. Во вранье, знаешь ли, можно и запутаться!

— Ну как знаешь! Давай состыкуемся через неделю, чтобы ты убедилась в моей правоте: тётке на велике ты в полумраке сто лет не сдалась.

Тихоня улыбнулась. Сэро одобрительно хмыкнул и заговорщицки ей подмигнул.

Повеса довёл ровесницу до ближайшего перекрёстка возле переулка, попрощался и пошёл к себе домой, довольный собой и прошедшим днём.