Школа. Никому не говори. Том 1

Руфия Липа, 2023

Никто в старшей школе не хочет общаться с изгоями, когда твоя популярность зависит не только от личного обаяния, но и от окружения. Это непреложное правило успеха в подростковой среде.У Любы Поспеловой добрый молчаливый отец и деспотичная властная мать с домостроевскими представлениями о воспитании дочери. У Любы нет никакой свободы, но есть множество обязанностей по дому, и это всё больше отдаляет её от одноклассников. Девушка умудрилась оказаться изгоем в своём дружном и сильном 10 «А», классе с высокой успеваемостью и отборными семьями. Ребята искренне считают Поспелову нелюдимой заучкой и гордячкой, а она всего лишь боится строгой матери и общественного осуждения. Друзей у застенчивой Любы нет, но зато появляется опасный враг – красавец и хитрец Сэро, один из самых популярных старшеклассников в школе, от которого хорошей девушке надо бы держаться как можно дальше… Или не надо? Быть может, именно дерзкий цыган научит трусишку быть смелой и принимать самостоятельные решения?

Глава 10.

Первые дни второй четверти ознаменовались отвратительной погодой.

Ещё на прошлой неделе было солнечно и воздух прогревался до двадцати градусов, хотя ночи наступали очень даже свежие и холодные. А со второй недели ноября началось: собачий сырой холод, промозглый, до костей, ветер, дувший резкими, сбивавшими с ног рывками, мерзкий, ледяной, отвратительный дождь, лившийся колючей моросью. Не спасал от этой мороси зонт — ветер вырывал его из рук, выворачивал наизнанку, а то и ломал.

В воскресную ночь Люба еле уснула. Девочка настолько не хотела идти утром в школу, что даже в кровати не смогла толком расслабиться. Будильник своими визгами будто вывел её из сонной комы, но школьница, открыв глаза, не почувствовала блаженного сонного разочарования — молча встала, привела себя в порядок. Взбила перину, раздвинула занавески.

Из оконных щелей неимоверно дуло. Дуло во всем доме.

Люба оклеивала на каникулах окна бумагой и замазывала щели, но от этого было толку с гулькин нос. Высохшие деревянные каркасы одинарных окон пропускали в дом сквозняки и холод, а на улицу выгоняли всё то тепло, что газовый котёл нарабатывал.

Тревожная мама менять окна на двойные категорически не хотела — дом дышать не будет, воздух застоится, газом от котла задохнуться можно. У этой мнительной позиции была обратная сторона: под одеялом невозможно было согреться, и всем в доме приходилось на ночь наряжаться в тёплые колючие штаны, толстые вязаные носки (а то и несколько пар надевать), длинные шерстяные, с высоким воротом, кофты, а на мёрзнувшую голову наматывать махровый платок. Ну и вдобавок счета за газ «радовали» неприличными суммами.

Сквозняки в доме были ещё одной причиной глубокого утреннего неудовольствия Любы. Прощай, лёгкая и уютная фланелевая сорочка! Каждую ночь теперь, пока не потеплеет, придётся наряжаться, как многослойная матрёшка, чтоб не околеть.

Есть не хотелось. В школу идти — тоже. Но надо. Школьница посидела немного возле обеденного стола, косясь на настенные часы в ожидании наступления времени выхода. А потом, плюнув, оделась и выскочила в утреннюю промозглую темноту раньше на полчаса.

Люба понимала, оттого что она раньше придёт в школу, её пребывание там быстрее не окончится. Тем не менее в раннем приходе были свои плюсы: здание наполовину пустовало, в кабинете физики никого из класса ещё не было. Девушка спокойно заняла своё законное место и наблюдала, как постепенно подтягиваются остальные одноклассники.

Большая часть ребят пришла за десять минут до начала урока. Люба в страхе сжалась, когда вошёл Степанченко, но парнишка уселся с Матвеем Сысоевым не позади неё, как повадился делать в октябре, а на соседнем ряду, за партой Камиллы и Ани.

Потом притащились Бутенко и Илютина. Даша, поздоровавшись, села с Любой, а Варя убежала на последнюю парту. Лыткина и Селиверстова, войдя, перецеловали всех присутствовавших в губы и только затем попёрлись поближе к своим закадычным подружкам Близнюк и Уваровой.

— Что у тебя с руками? — бесцеремонно спросил Любу Игнат Картавцев, усевшийся впереди. На его горе, места возле Юлианы Близнюк были безвозвратно заняты.

— Это от стирального порошка, — ответила, застеснявшись, тихоня, спрятав под парту свои руки, покрытые маленькими воспалёнными язвочками.

Язвы эти появлялись после многочасовой возни с бельём в мыльной воде. Рукам удавалось заживать, когда стирку брала на себя мама. Но в последнее время количество стирок утроилось из-за брата, менявшего вещи, словно лондонский аристократ, и легло полностью на младшую дочь. Ранки, едва присохнув, воспалялись сильнее, «Детский крем» кожу рук не спасал. Другой же крем для рук мама покупать не хотела, считая «Детский» панацеей от всех бед, и укоряла дочку за то, что та ходит вешать бельё с мокрыми руками.

— Нет, дорогуша, это ты чем-то больна, заразой какой-то!

— Не больна я, говорю тебе, Игнат! Это аллергия на стиральный порошок.

— А зачем ты трогаешь его? Наверно, втихую его нюхаешь, глюки ловишь! — Игнат, довольный своей шуткой, громко заржал, стараясь привлечь к себе внимание.

Обернулись Степанченко и Сысоев.

— Я просто стираю руками, — промямлила Поспелова, сгорая от неловкости.

— Руками?!.. Никто не стирает сейчас вручную! Купите стиральную машину, что ли! Придурошное семейство!.. Слыхал? — обратился к наблюдавшему Тимону оскалившийся Игнат. — Руками стирает! Что, у твоей старухи-мамаши денег на машинку нет?.. Или ты брешешь и хочешь всех нас каким-то дерьмом заразить?!

— Заткнись, Картавцев, дебила ты кусок! — вступилась за Любу Бутенко. — Тебе сказали: руками стирает! Аллергия на порошок! Или тебе, тупице, ещё надо несколько раз повторить, чтоб дошло?

— Никто не стирает руками, — струхнув, но всё же пытаясь удержать ехидную улыбку на лице, возразил Дарье Игнат.

— Я тоже стираю руками, тупорылый ты идиот! Есть ткани, которые нельзя гонять в машинке! Хотя чёрта с два ты это знаешь — за тебя ж, белоручку, бабушка стирает!

Молча наблюдавший Тимофей прыснул. Родители Картавцева восемь лет назад уехали на Север на заработки, бросив сына на попечение бабушки, и ни разу с того времени не навестили. Это тема была очень болезненной для Игната. Мальчик стушевался и отвернулся.

С Дарьей пререкаться — это не Поспелову травить. Поспелова — одна против всех, у неё нет ни друзей, ни заступников. А у Бутенко полшколы знакомых! Стоило заткнуться для собственной безопасности, пока Дарьина подружка Илютина, это белобрысое хамло, пасть не раззявила.

— Опаньки, кто пришёл! — завопил Тимофей. Сысоев, поддерживая, заулюлюкал.

В кабинет ворвались Виноградова и Рашель, румяные и свежие после улицы, спеша вовсю к своим местам.

— Девочки и мальчики! — встав посреди кабинета, обратилась ко всем Рашель. — У меня на днях родной племянник на свет появился! Так что я проставляюсь: спекла тортик и вафли! После уроков угощаю всех!

Класс оживился. Со всех сторон понеслись поздравления и расспросы. Родила Анина старшая сестра.

— Эй, Камилла! — Варя вскочила с места и присела на краюшек парты Тимофея. — А ты чего молчишь?.. Стесняешься?.. Тебя же тоже можно поздравить, ведь теперь ты уже не свободная девушка!

— Ты о чём? — с улыбкой увернулась от ответа Виноградова, хотя по лицу было видно: кокетка очень даже знала, о чём идёт речь.

— Я о чёрноглазом красавчике из 10 «Д»! — ластилась падкая на чужой успех Варвара, желая посплетничать. — Ты у нас Тимофею изменяешь, а я-то думала, что вы у нас будете супер-парой!

Люба, насторожилась и непроизвольно вся обратилась во внимание.

— Варя, без обид, но я реально не понимаю, о чём ты!

— Я о тебе и Ибрагимове Сэро. Вы встречаетесь ведь?

— Ты и Ибрагимов?!.. Ни хрена себе!!! — подпрыгнул Матвей. — Цыган остепенился и дал себя охомутать?!.. Камилла, да ты страшный человек!

— Нет, дурачок, я просто «самая обаятельная и привлекательная»! — нараспев пошутила та избитой фразой из одноимённого популярного советского фильма.

— Так вы теперь пара?! — не унималась Варвара. — Вы на дискаче вместе постоянно танцевали, я видела!

— И что, что танцевали?! — продолжала юлить Камилла, толком не отвечая на вопросы, явно чтобы создать большую интригу вокруг её отношений с повесой. — Он меня вчера и до дому после закрытия «Торнадо» провожал, между прочим! Просто Сэро — галантный парень! Побеспокоился обо мне, чтобы одна в темноте домой не шла…

— Ага! — вставила со смехом Аня Рашель. — Кто мне только что в раздевалке в уши лил, как вы взасос возле твоего дома целый час целовались?!

Вся компания прыснула со смеху.

— Аня, вот зачем ты это сейчас ляпнула?! — возмутилась Камилла наигранно, скорее для виду. Ей нравилось внимание ребят к её личной жизни.

— Камилла, не обижайся, мы всё поняли! — умиротворяюще произнесла Даша. — Можешь скрывать, сколько хочешь, но мы тебя всё равно поздравляем! Ты и Ибрагимов — охеренная пара! Жаль только, что теперь на одного свободного красавчика в школе стало меньше!

— Я свободен, вы что, забыли?! — пошутил обаятельный Тимофей.

— Ой, знаем мы твою свободу!!! — возмутилась Илютина. — Вчера с какой-то девочкой на дискотеку пришёл: я поздороваться к тебе подошла, так она меня чуть взглядом не удавила! Думаю, тебя потом ждал серьёзный разговор с ней…

— И я несвободен! — вставил, улыбаясь во весь рот, Игнат.

— Да кому ты нужен, Картавцев?!.. Или ты свою правую руку имеешь в виду?!..

Толпа залпом заржала, а Игнат, отвернувшись, обиделся.

Поспелова сидела хмурая, словно дождевая туча, без тени улыбки на лице. Недолго ей пришлось радоваться общению с близнецами и Пашей! Больше её не пригласят ни прогуляться, ни в компанию. Больше не видать случайных совместных походов в школу и обратно. Это место теперь заняла Камилла. А если Камилла что-то получила в свои цепкие лапки, возврату теперь это точно не подлежит!

***

— Любонька, стой!..

Поспелова притормозила в ожидании, пока её нагонит Аня Рашель.

— Ты вчера не осталась с нами всеми поесть тортика и моих вафель! А я их, между прочим, сама пекла! Я уж надеюсь, ты моей едой не брезгуешь?

— Нет, что ты! Мне просто стало нехорошо! — слукавила Люба.

На самом деле, услышав об отношениях Сэро и Виноградовой, тихоня сильно расстроилась. Очень болезненно. Школьница потеряла вчера всякие зачатки настроения на весь день и даже сегодня чувствовала себя разбитой.

Считая в классе себя чужой, Люба решила, что приглашение Ани на неё не распространяется. И дабы не услышать, подойдя к еде, какую-нибудь гадость, поспешила незаметно ретироваться вон из школы. Оказывается, незаметно ретироваться не получилось.

Аня остановилась, отдышалась и полезла в свою школьную сумку. Из недр её была вытащена небольшая коробочка с кусочком торта и двумя вафлями.

— Держи! Это тебе!

— Спасибо! — здорово удивившись, поблагодарила Люба и приняла коробку.

— А ты почему этим путём идёшь?.. Ты же в другой стороне живёшь! Там же, где Тимофей, верно?

— Да, там. Я к маме на железную дорогу решила сходить, проведать её. Она сегодня на смене.

— Тогда нам по пути! Я с тобой, хорошо?..

Люба хотела побыть одна, но отказать Рашель было неудобно. Тихоня кивнула головой однокласснице в знак согласия.

Поспелова уже второй день не выходила из кабинетов на переменах либо пряталась в самых тёмных углах коридоров, боясь столкнуться с Сэро. Она чувствовала себя квашней, хотелось плакать, заболеть, попасть под машину, провалиться в открытый люк — хоть что-нибудь, чтобы не появляться в школе. Желательно, навсегда.

Ибрагимов потерян насовсем, это бесспорно! Тихоня испытывала дикую душевную боль и всеми силами пыталась подавить её, иначе пришлось бы сознаться себе, что она питала надежды на хоть какие-то отношения с цыганом, его братом и их друзьями. С её стороны это было наивно, конечно, вообще надеяться, но разве запрещено мечтать?

Ещё больше Поспелова боялась столкнуться с цыганом, обнимающим Камиллу. Должно пройти было время, прежде чем она будет готова увидеть их сладкую парочку воочию.

Возвратиться после уроков вчера домой по проторённому пути школьница не нашла в себе сил и потопала в другую сторону. К матери на железную дорогу. Там она проторчала весь день в товарной кассе рядом с работавшей Григорьевной, выучила уроки, попила в общей комнате отдыха чаю. А поздним вечером Поспеловы мать и дочь вместе пошли домой.

Сегодня школьница решила поступить так же — завтра мама выходная, посидеть в кассе не получится. Она думала пройтись до станции в одиночестве и хорошенько подумать о своих чувствах, не боясь столкнуться с Ибрагимовыми, но тут её догнала Рашель.

Анюта трещала без умолку. Обо всём и обо всех, ничего не скрывая и не стесняясь попутчицы, с которой толком в школе не общалась. О парнях, которые за ней ухаживали, о своей семье, о замужестве сестры и недавно родившемся племяннике, о своих планах на будущее.

— Я собираюсь стать юристом, как мама и папа! Буду потом работать в судействе или в милиции. Мне лучше всех предметов даются история и право. Инна Степановна меня всегда хвалит, заметила?.. Говорит: «Моя Рашель лучшая!».

Так хвастаться, не моргая глазом, ещё уметь надо было! Язык у Рашель — без костей! Люба замечала, как Аня явно в некоторых своих россказнях преувеличивает, но слушала молча, не перебивая, беззастенчиво разглядывая добродушную болтунью, благо та трещала так, что ничего вокруг не видела.

Семейство Рашель переехало на Кубань четыре года назад с Камчатского полуострова. По меркам состоятельности станичников, её семья не могла похвастаться двумя иномарками в гараже и большим домом с просторным двором, дорогим ремонтом и палисадником, усаженным редкими цветущими розами за узорчатой кованой оградой.

Новоиспечённый город (бывшая станица) процентов на семьдесят состоял из частного сектора. И по размеру жилища, материалам постройки, количеству соток участка, ухоженности палисадника, двора и огорода местные судили о денежных возможностях и статусе хозяев.

Многоквартирных домов было в меньшинстве. Десять-пятнадцать пятиэтажек в центре да двухэтажки на три подъезда по окраинам. Люди, проживавшие в квартирах, Любиной мамой считались чуть ли не второсортной беднотой.

Анюткина семья, переехав, купила не дом, а квартиру в скромной двухэтажке ближе к выезду из города. Кроме Рашель, в классе квартирщиков не было.

Анна в 10 «А» классе оказалась, будто свежее дыхание: простая, открытая ко всему и всем, невероятно жизнерадостная. Общительная кокетка, всегда добродушна и весела. В Рашель было столько самолюбования! Не наигранного и показушного, а искреннего, что ей и в неё верили.

Люба разглядывала Аню много раз и не понимала, что в ней красивого. Почему противоположный пол на блондинке словно помешался? По Любиным понятиям о красоте, в Рашель не за что было уцепиться: пепельные волосы (Рашель с девятого класса стала краситься в блонд), жидкие и толком не росшие, постоянно заплетаемые девочкой в куцый хвостик, огромные, круглые, выпуклые светло-голубые глаза, белёсые брови и ресницы, слишком бледная кожа. Эталоном же женской красоты Люба считала жгучие, яркие типажи — например, актрис Наталью Орейро или Еву Мендес.

Были, на Любин взгляд, в Анютке и достоинства, которые сложно было недооценить: ровные белые зубы, чистая кожа, пышная грудь, точёная талия, плавными линиями перетекавшая в объёмные, округлые бёдра, а затем в длинные, стройные, икристые ноги. Ну и ещё один секрет успеха Рашель, признаваемый Любой, кроме абсолютной уверенности Аньки в себе, — это вежливая приветливость со всеми, без исключения. Ни надменности, ни грубости, ни насмешек — ни к кому и никогда. Приветливая улыбка и обаяние — для мальчиков и для девочек. Сама дипломатичность!

Интеллигентные родители Натальи — утончённая, ухоженная мама и скромный, воспитанный папа — сразу заняли прочное положение в классе, войдя в состав родительского комитета. Это была со всех сторон образцовая и благополучная семья.

–… Камилла, конечно, тащится от Сэро (ещё бы, такой зайка!), но лично я бы предпочла его брата. Только, мне кажется, он отношениями с девочками вообще не интересуется… Весь такой занятой из себя, серьёзный и холодный! Он даже если улыбается, то сдержанно… Наверняка планирует в будущем успешную карьеру построить или свой бизнес открыть! Ты его поведение в школе замечала хоть раз, Люба?.. Ау! Ты меня слышишь?.. Люба!!!.. О чем задумалась?..

Аня остановилась и недовольно стала глазеть на витавшую в своих мыслях Поспелову.

— Ой, извини! — спохватилась тихоня, отвернувшись в сторону, чтобы собеседница не заметила, как её перекосило от одного упоминания о близнецах. — Я просто за ними не наблюдаю.

— Ты вообще мальчиками не интересуешься, я смотрю… Скажи, Люба, а тебе не тяжело постоянно сидеть дома?

— Нет, не тяжело, у меня много работы.

— Какой?

— По дому. Какой ж ещё?

— А, ну да, Камилла рассказывала… Вы же с ней раньше дружили.

Любу передёрнуло. Она вспомнила, как летом между седьмым и восьмым классами она и Камилла не выкисали друг у друга из гостей, вместе гуляли, обсуждали мальчиков, носились на велосипедах по дорогам дни напролёт, как угорелые.

— Просто если ты не будешь ходить на дискотеки, как с мальчиком-то познакомишься?.. Тебя ж никто не видит и не слышит, никто о тебе не знает!

Аня задела за больное, и Поспелова разозлилась.

— Сейчас надо не мальчиками увлекаться, а учиться старательно!

— Ну так можно совмещать и то, и другое…

— Аня, а ты не думала, что, может, я не хочу иметь дела с мальчиками на дискотеках?.. Может, я хочу познакомиться в вузе или на работе, или через рекомендации, чтобы видеть, что из себя человек представляет на самом деле?.. Чтобы не обманываться танцами?

— Нуууу…

— Танцуешь ты, знакомишься, дальше что?.. Как себя парень потом поведёт?.. Пока разберёшься — время пройдёт. А в рабочей обстановке или по совету будешь сразу видеть, с кем дело имеешь и подходит ли тебе мужчина в мужья. Я хочу выйти замуж вот так!

Рашель огорошенно смотрела на Поспелову, чеканившую слова, как заводской станок — металл. Люба говорила отрывисто, жёстко, зло, потому что защищалась, а позицию про замужество высказывала не свою, а мамину, заученную девочкой с детства.

Люба безумно хотела ходить на дискотеки. Особенно тихоня мучилась летом, когда музон из «Торнадо» чётко слышался в её дворе. Тогда девочка садилась на ступеньки, подпирала рукой голову, слушала музыку, комментарии диджея и мечтала, как окажется там, среди ровесников, и будет веселиться и танцевать.

Александра Григорьевна категорически не хотела пускать дочь туда, приводя самые неприятные и пугающие аргументы: изнасилуют, побьют, убьют, изуродуют… Аргументы эти имели эффект, потому что Люба тут же вспоминала про одноклассников — особенно про Степанченко, Жваника, Сысоева и Картавцева.

Что с ней будет, когда она придёт на танцпол? Запуганное воображение рисовало жуткие сцены публичного унижения, насмешек, побоев, после которых точно из дома от стыда не сможешь выйти. Хорошо Рашель умничать: она же самая-самая в классе! Все хотят быть с ней рядом, и Тимон — в первых рядах желающих! А у Любы едва появился Сэро, и то его Камилла отобрала!

— Я неудачный собеседник обсуждать парней и замужество, Аня. Это к кому-нибудь другому. Давай о книгах поговорим. Что сейчас читаешь?

— Ничего не читаю вообще. Только то, что по литературе задают, и то в кратком содержании. Мне читать зачем?.. Я на юриста поступать собралась, а не на филолога.

— Ясно. Тогда имей в виду, что Имир очень много читает, если уж он тебе приглянулся!

— Ибрагимов что ли?! — Рашель от неожиданности выпучила глаза.

— Ну да, у нас в школе что, ещё один Имир есть?..

— Нет… Имя редкое! А ты откуда знаешь, что он много читает?

— Я его в библиотеках часто вижу. И в городской, и в районной. Сидит один, постоянно читает или пишет. И увлекается, поверь, уж совсем не глянцем! Книг много на дом берёт!

— То есть с ним в библиотеке можно познакомиться? — уцепилась за шанс прыткая Аня.

— Не думаю. Он всегда сидит один. Я видела, как к нему не раз пытались подкатить, но он и шанса не давал. И даже сесть рядом не разрешал! Но ты можешь попытаться… Вдруг понравишься?

Люба лгала, сочиняя на ходу, лишь бы задеть Рашель. Ей нравилось, как у Ани вытянулось от удивления лицо: «Так тебе и надо! Нечего было меня своими гадкими вопросиками про дискотеки цеплять!».

— Ничего себе, сколько ты знаешь! А говорила, что за братьями не наблюдаешь…

— Так я и не наблюдаю, просто тоже в читальных залах часто сижу, — шустро выкрутилась Люба, поняв, что попалась с поличным.

— А имя его откуда знаешь?..

— Ну здрасьте, Аня!.. Его химичка тогда на спаренном уроке по имени позвала, и Валентина — когда разбиралась с ним из-за оценки — тоже. Помнишь?.. Я вот и запомнила, хоть и не слежу за ним. А ты с Камиллой всё наблюдаешь, а имя до сих пор не выяснила. С твоими-то знакомствами!..

Поспелова даже не заметила, что стала ехидной и злой. Аня на неё удручённо смотрела, удивляясь перемене, и недоумевала, как тихая, неулыбчивая, молчаливая Люба превратилась одним махом в кусачую стерву.

— Кстати, Аня, ответь на вопрос: вас с Камиллой не смущает, что Ибрагимовы — цыгане?

— Нет. Почему это должно смущать?

— Они же нерусские!

— Ну и что?!.. Люба, ты хоть раз видела, чтобы они попрошайничали или по-свински себя вели?.. Они не хулиганы, не последние двоечники, хорошо одеты, не обижают никого, учатся… Имир вообще на доске почёта висит уже сколько лет!.. Их уважают и в 10 «Д», и во всей школе!.. Это хорошие люди, и какая разница, что они цыгане?!..

Люба опустила глаза. Если б это сейчас слышала Александра Григорьевна, и Рашель была б её дочерью, то Аньке без промедления бы уже прилетела жёсткая пощёчина.

— То есть ты бы вышла замуж за цыгана?..

— За перспективного, умного, образованного и воспитанного — да. Вопрос не в нации, Люба! Вопрос в начинке! Что из себя человек представляет. Репутация, возможности, цели, перспективы…

— Ясно.

— А ты бы не вышла?

— Нет. Ни за что!

— Не любишь другие национальности?

Опасный вопрос. Если болтливая Рашель растрындит по всей школе позицию тихони, то Поспеловой могут все кости переломать.

— Я не хочу масть портить! Все в нашем роду со светлыми волосами и глазами. И у моих детей будет так же! Моя позиция касается мужчин всех, без исключения, национальностей, — ушла от прямого ответа Люба в надежде, что Рашель эти пояснения устроят.

— То есть ты намеренно выберешь вместо воспитанного, умного, щедрого брюнета Максима, что будет тебя любить, на руках носить и семью обеспечивать, бездельника Петьку, с утра до ночи жрущего семечки и зарабатывающего три копейки, только потому, что он светловолосый?!..

— Да, — нехотя ответила Поспелова, покраснев до кончиков ушей из-за абсурдности своего положения.

Рашель странно покосилась на собеседницу, но ничего не ответила. Дальше они шли молча.

***

С первых школьных лет Люба с удовольствием после учёбы и в выходные бегала к маме на работу через всю станицу.

Поспеловы жили в нескольких кварталах от центра, неподалёку от реки. Ж/д станция стояла же на окраине города, рядом с автовокзалом, элеватором и хлебозаводом.

Девочке не лень было топать пару часов через всю местность, чтобы потом наслаждаться рокотом поездов, нюхать запах мазута, сидеть на громоздких скамьях с изогнутой спинкой в пустом зале ожидания, глазея на своды высокого мрачного потолка.

Местная ж/д станция была небольшим одноэтажным зданием, украшенным мозаикой, с большой заасфальтированной площадью впереди. Вокруг — частные жилые дома. Благодаря им по вокзалу разгуливали не только хозяйские коты и собаки, но и куры, стаи гусей с индюками да несколько коз.

Зал ожидания и пассажирская касса размещались со стороны ж/д путей.

С лицевой стороны здания вход вёл в помещения начальника станции, товарную кассу, где трудились Александра Григорьевна и её сменная коллега Антонина (с коллегой Антониной Поспелова замечательно враждовала, как и с большей частью других станционников), и крошечную комнату отдыха.

Любе нравилось гулять по железной дороге. Особенно по путям вглубь, подальше от касс, оставив позади диспетчерскую и другие рабочие помещения.

Через метров сто от ж/д станции вдоль путей ютились домики на два хозяина, в которых преимущественно жили железнодорожники. Эти низенькие строения утопали в тени тополей и клёнов, сияли побелёнными стенами, прятали в густых высоких кустарниках тайны своих дворов. Тут пахло едой и сельской местностью, хозяйством, животиной, покоем и устоявшейся стабильностью станичных семей.

Когда жилая зона у путей кончалась, перед девочкой выплывала территория запустения. В колосившейся сорной траве спали брошенные остовы грузовиков, ржавых автобусов, прятались вагоны без колес. Высились выше деревьев мрачные склады и ангары: тёмные, пугающие, нелюдимые, с огромными ржавыми решётками и увесистыми замками на цепи.

Зайдя за ангары, можно было оказаться в тупике, накрытом чёрной тенью деревьев и хозпостроек. Скрипели от лёгкого движения воздуха тяжёлые двери, звякали ржавые, массивные цепи. Казалось, что это не мир людей, а какое-то потустороннее закулисье, где водится любящая темноту да забвение нежить, что ведёт свою нечистую заколдованную жизнь.

Люба, когда приходила сюда, ощущала себя одинокой странницей, брошенной миром на произвол судьбы. Девочка присаживалась на бетонный блок и размышляла в одиночестве или наблюдала за стаей бродячих собак, что гоняли ворон. Мимо громыхали поезда.

Школьница даже не догадывалась, не замечала, что это место принадлежит не только ей. Если б Поспелова знала, сколько раз её здесь, разговаривающей сама с собой вслух, обнаруживал внимательный Имир и тихо, со стороны, наблюдал!

Папу на работе можно было поймать только во время обеда. Отец всегда находился высоко, в кабине подъёмного крана. Люба встречалась с отцом дома, когда его велосипед, гружённый авоськой с ароматными булочками и свежим хлебом с хлебозавода, стукался о скрипевшую калитку.

Мама же трудилась в кассе и редко выходила даже по служебным делам. В стене между товарной и пассажирской кассами было маленькое слуховое окно, через которое работники по надобности общались и передавали документы.

Люба всегда заходила к матери в кабинет как к себе домой. Пахло чернилами, стучали счёты, шелестела бумага. Мир цифр, денег и финансовых документов! И девочка влюбилась в мамин мир, в железную дорогу, с детства.

Здание было старым, советским. В совсем уж малом возрасте Люба застала времена, когда касса отапливалась голландской печкой. Сейчас эта печь служила элементом интерьера, потому что помещение грели чугунные батареи.

***

Когда поздним вечером Александра Григорьевна закрыла кассу и вход в коридор, и мать с дочерью двинулись к родному дому, Люба всё еще переживала про себя от слов Ани Рашель.

В голове, не переставая, зудела фраза: «Просто если ты не будешь ходить на дискотеки, как с мальчиком-то познакомишься?.. Тебя ж никто не видит и не слышит, никто о тебе не знает!».

В груди болезненно заныло: Ибрагимовы и Паша в «Торнадо»-то ходят всем девочкам на радость!

«Неудачница ты, Люба! Стрёмная и неинтересная. Некрасивая! С парнями общаться не умеешь. Никому ты не нужна! Никому ты никогда не будешь нужна. Удавись!» — внутренний голос буквально орал на девочку, зло, безжалостно и жестоко.

— Вкусные были вафли и торт! — заговорила усталая мама. — Рашель — хорошая хозяйка! Тебе тоже надо учиться печь торты и вафли.

— Где, мам?!.. У нас плохая духовка — тесто не поднимает, вся продувается, потому что мыши её насквозь изгрызли! А для вафель нужна вафельница, которой у нас нет!

— Да знаю я! Что, думаешь: мать старая, от людей отстала?!.. Не можешь торты печь, пирожки на сковородке пеки: прошлый раз Шурик говорил, что тесто не посолила… Тренируйся на брате быть хорошей хозяйкой, на муже потом поздно будет! Никто не станет терпеть в хате неумеху. А Шурик — вон, сколько с людьми общается по своим делам торговым, по бизнесу: в ресторанах да у богатеев в домах много чего ел! Так и «невесты» его вкусно как кормят! Каждая спит и видит, чтоб замуж взял, да наш Шурик не лыком шит! Принимай его критику с почтением, и нечего дуться, как маленький ребёнок! Брат тебе плохого не желает.

— Зачем мне всё это надо?!.. Может, меня вообще никто замуж не возьмёт?! Умру старой девой.

— Что ты глупости говоришь?!.. Возьмут тебя замуж рано или поздно. Нечего переживать! Лучше делом займись, учёбой! О замужестве рано думать! На днях, вон, с тобой «Москва слезам не верит» смотрели: Катерина сначала карьеру построила да жильё заимела, а потом и свою судьбу встретила!

— Ага, когда полжизни прошло! Ещё чуть-чуть, и стала б пенсионеркой, кряхтящей на лавочке у подъезда! Все девочки в классе знакомятся в «Торнадо»!

— Пусть и дальше там знакомятся! Нельзя тебе ходить в клубы, Люба, ради твоей же безопасности! Вырастешь, матери потом «спасибо» скажешь! Сейчас годы какие: бандиты кругом, американщина, наркоманов в парке сколько развелось! Люди говорят: шприцов валяется немерено! А драки, разбои, изнасилования?!.. В газетах ужасы всякие пишут!.. Люба, в мои юные годы на танцах дрались, а сейчас, когда такой бардак в стране, тем более!

— Никого в школе, между прочим, ещё не избили и не изнасиловали!

— Ты уверена?!.. Если с кем и случилось, девушка со стыда и от позора никогда не подаст виду. Сколько я тебе рассказывала, как на меня после танцев нападали?!.. Один раз шла одна, два парня побить и раздеть пытались. А второй раз…

Люба посмотрела на маму: лицо уставшей от работы женщины осунулось и потемнело

— Второй раз меня домой одноклассник провожал. Из порядочной семьи. Тихоня, отличник. Завидный жених! Когда мы подальше от клуба отошли, всё платье на мне изорвал, руки крутил, даже бил, чтобы я уступила… Говорил: никто тебе, нищенке, не поверит, что я приставал… Еле от него сбежала! Удалось его с горем пополам обмануть; сказала, что, мол, в туалет хочу по-большому. Он меня отпустил в кусты, сам рядом встал, а я как рванула!.. Домой прибежала, в хату влетела, а у мамы — гости. И тут я — вся грязная, в рваном платье… Мать схватила метлу и давай меня бить: «Где ты шлялась?!.. Где шлялась?!».

— И никто за тебя не заступился, мама?! — Люба несколько раз слышала эту историю, но вопрос задала впервые.

— Никто. Все сидели и смотрели: тётка с её мужем, сватья, дядя с невесткой, соседка. Дядя один раз сказал только маме, чтоб не убила меня на горячую руку.

— Зачем же бабушка била сразу?.. Почему не спросила, что с тобой случилось?

— Ей, Люба, деваться было некуда: люди смотрели… Мама в шоке была, не знала, как реагировать… По моему виду было понятно, что случилось. Раз случилось, значит, сама виновата. Какой с парня спрос?.. Совратила по-любому. Жопой виляла. Да и кто бы поверил мне?.. Тот козёл из приличной семьи коренных кубанцев, а я и моя семья — приезжая голытьба! Нас после Отечественной войны на Кубань много таких переселили!.. Отец, дед твой, на войне погиб; нас у матери одиннадцать ртов было, осталось пять — остальных голод уморил. Я младшая была. Четыре года мне стукнуло тогда, а как сейчас помню: заселили нас шестерых зимой в крохотную холодную баню без стёкол и печки! У нас: ни денег, ни еды, ни вещей — ничего. Маму сразу в колхоз забрали работать.

— А те, кто заселял, что, не видели, куда они женщину с пятью детьми селят? — возмутилась подросток.

— Это заброшенная баня моего дяди и его жены, тёти Арины, была. Они раньше всех родственников переехали на Кубань, дом построили, обжились хозяйством. Двум старшим детям уже дома возвели. А тут власти нас подселили! Тётя Арина сказала, что хватит с неё нищей родни, кров они дадут, а дальше сами, как хотите…

— И эту тётю Арину совесть не мучила, что она родную сестру мужа и племянников в полуразваленную баню выгнала?..

— Люба, ты живёшь в совсем другие годы и многого не понимаешь! Война прошла, голод был сильный тогда! Тётя Арина с дядей уже помогли нескольким семьям родственников обжиться. У неё — свои дети, поднимать надо. А тут ещё и мы на её голову!

— Чёрствая она и бесчеловечная!

— Нет, Люба, время такое было! Мы, детвора, эту баню обмазали, крышу законопатили — до весны и дожили. Банька крошечная была, три на три метра. Братья на чердаке спали, а я с сестрой и матерью — внизу на соломе. Ничего — постепенно хозяйством обжились, выросли! В школе, правда, тяжело было…

Люба тихо забрала из рук матери тяжёлую рабочую сумку, сшитую из лоскутков чёрной кожи. Такие сумки в 1990-е годы были модными у провинциального женского населения.

Каждый раз, когда Александра Григорьевна делилась своим тяжёлым послевоенным детством, девочке хотелось расплакаться и защитить от всех невзгод свою мать, уже давно выросшую. Школьница испытывала праведный гнев ко всем, кто в прошлом унизил, оскорбил или поднял руку на её когда-то маленькую маму.

И в этот раз, шагая домой по тёмной улице с битыми фонарями, дочь от всей души сочувствовала матери. Молчала, гневалась и поддерживала.

— Нищих никто, дочка, не любит! Безотцовщину — тоже. Я была нищей, без отца, да ещё и приезжая… Как кубанские хохлы не любят приезжих, ты бы знала! Везде гнали, как паршивую собаку: отца не было, чтоб заступиться, мать в колхозе пахала с утра до ночи, жили в бывшей бане. Чуть у кого что пропало — это Шурка-воровка! А если вещь находилась, никто не извинялся, потому что защитить было некому! В школе учителя меня на уроки не пускали: я в рванье, босая, сопли из носа висят… А в классе дети: то дочка кузнеца, то пекаря, то ещё кого зажиточного. Одни родители учительнице телегу дров привезли, другие — мешки с пшеницей. А что с меня, голодранки, взять было?.. Как-то раз, когда снег выпал, я босая до школы дошла, а на урок меня не пустили. Мол, когда обуешься, тогда и придёшь. Я пошла назад и в сугроб упала, сознание потеряла. Так бы и замёрзла насмерть, если б мимо мужик один не ехал да не откопал меня…

— Что же учителя такие жестокие были?!.. Детей своих будто не было?!.. Как можно было ребёнка, пришедшего босым по снегу, назад отправить?!..

— А ты знаешь, в том-то и дело, что не было! Одна учительница бездетная была, и вторая. К Марии Филлиповне, моей классной руководительнице, я до самой её смерти ходила. Она ослепла рано, муж бросил калеку, жила одна. Раз я уговорила одноклассников проведать, так они все исплевались: грязно у неё, еда нечистая… Я так ругалась тогда: всех в классе она любила и лелеяла, только меня одну гнала прочь, и вот благодарность!

— Надо было и тебе оставить её. Она ведь тебя обижала, зачем ты к ней ходила, мама?!..

— Нельзя так дочь с обездоленными, попавшими в беду людьми! Жизнь накажет!

— А твою родню жизнь наказала?!.. Нет ведь! Сколько тебя обижали, ноги вытирали и за человека не считали?!.. И ведь никто за это не ответил!.. А тёти Арины все дети пристроены были, как надо. Дочек замуж удачно выдали, сыновьям дома наворотили!.. А ты одна поднималась: образование с трудом получила, попала на высокую должность без чьей-то помощи и дом наш сама построила! Всё сделала в одиночку! Сильная ты у меня, мама!..

Люба остановилась и крепко-крепко обняла родительницу.

— А родню нашу заносчивую я ненавижу! Вот какие они в твоём детстве сволочи были, с такими рожами и сейчас ходят! Завистливые и высокомерные! Когда тётки приходят, у них прямо на лбу написано всё их мнение о нашей семье!

— Что ты, доченька?!.. Родню надо любить и держаться рядом! Вместе мы крепче, а поодиночке каждого переломать можно! Какие-никакие, а кровь-то одна! Да, родственники нас, Поспеловых, не любят, но и не всегда они плохие! Помни это.

Дочь в ответ недовольно хмыкнула.

— Я тебе, Любонька, не просто так говорю постоянно: береги свою честь, своё здоровье да хозяйкой учись быть золотой! Чтобы муж не ушёл к другой и детей не бросил. Детям без отца — ой, как тяжело жить будет! Уж я-то знаю!.. Здоровье и образование нужно, чтоб не была обузой и всегда семью обеспечить смогла. Никому не нужны, дочка, больные, помни…

Александра Григорьевна поёжилась от порыва промозглого ветра и добавила:

— Замуж выйти не проблема, а вот потом… Хочешь, беги на дискотеку, я тебя не держу. Уши там развесишь, какой-нибудь ловелас тебя охмурит, использует, в подоле принесёшь — я помогать не буду и в дом не пущу. Не дочь ты мне будешь! Для того и воспитываю, чтоб ты знала и помнила, как в жизни бывает. Поняла?

Люба скривилась.

— Не охмурит, не переживай! Кому я со своей кривошеей нужна?.. На меня в школе никто не смотрит. А на дискотеке, думаешь, прям всем сразу ни с того ни с сего понадоблюсь?

— Да, дочь, ты не красавица, и хорошо, что помнишь об этом. Недостаток физический всегда был у людей признаком нездоровья. Вдруг, раз калека, больных детей родишь или захиреешь?.. Вот чтоб злые люди не надеялись, учись хорошо, трудись по дому и не шляйся по клубам. Чтобы видели в тебе женихи идеальную хозяйку, которая семью на танцульки не променяет!

Любе нечего было сказать матери на этот аргумент, ведь он в который раз успокоил её тосковавшую юную душу и дал надежду на счастливое далёко.

«А может, Рашель не права?.. Кто опытнее: мама или Аня, в конце концов?!.. Мама знает, что говорит, всё-таки добра желает мне. Всё у меня будет хорошо!» — успокоила себя девушка и улыбнулась.

Перед глазами предательски выплыл образ задорно улыбавшегося Ибрагимова: белые ровные зубы, изогнутые губы, насмешливые чёрные глаза с длинными ресницами. Настроение тут же испортилось, сердце заныло.

«Ничего уже не сделаешь, и нечего было мечтать и на что-то рассчитывать! Знай своё место и живи дальше. Будет и на твоей улице праздник», — школьница вдохнула побольше холодного воздуха и подставила лицо мелким колючим каплям срывавшегося дождя.

***

Тоска и разочарование от новости, что Сэро стал встречаться с Виноградовой, к концу недели сменились гневом и ненавистью по отношению к обоим.

Поспелова дулась на Виноградову и осознанно желала ей всяких бед, злобно пялясь во время уроков на тёмно-каштановую копну волос. Когда у Камиллы лопнули по шву на попе штаны прямо у классной доски, уровень злорадства Любы мог бы запросто донести свою хозяйку до Луны — настолько сильно она лютовала.

Сэро и Имира тихоня увидела мельком, когда одна из самых первых после звонка зашла в столовую. Она рассчитывала на то, что в помещении ещё никого не будет, и у неё есть шанс быстро тихо поесть и незаметно сбежать в момент самой густой толкучки. Только 10 «Д» уже был там: учитель английского уволилась, и вместо урока половина класса болталась по школе. Заметив, едва войдя, знакомые чёрноволосые фигуры, Поспелова пулей вылетела прочь, предпочтя остаться голодной. Девочка решила со злости вычеркнуть из жизни и Сэро, и Имира, считая от обиды второго, как и его брата, тоже виноватым в собственных злоключениях и неудачах.

В пятницу после уроков Люба пошла по поручению матери к Таисии Федоровне с двумя тяжёлыми сумками, набитыми мандаринами и халвой (гостинцы от старшего брата). Таисия Фёдоровна как раз заводила тесто на пирожки, и Люба осталась в качестве ученицы. Здесь, на маленькой уютной чистенькой кухоньке с низким потолком, школьница за болтовнёй, согревшись от тёплого отношения и доброты хозяйки, проторчала несколько часов.

***

Заброшенный дом смотрел на Любу пустыми чёрными глазницами окон и внушал трепет. Никогда к нему так близко девочка ещё не подходила.

Возвращаясь с пакетом ароматных, свежайших пирожков от Таисии Фёдоровны на Солнечный 27, девчонка опять застряла у строения, которое приличные люди предпочли бы обойти десятым кругом или вообще не заметить.

Этот двухэтажный необитаемый дом из белого кирпича был почему-то неприметен для прохожих, хотя стоял на одной из центральных улиц у всех на виду. Его не замечали даже жители соседних домов.

Юная Поспелова же была исключением. Она обнаружила пустынный особняк, будучи ещё совсем крохой, когда вместе с мамой шла из районной поликлиники.

Маленькая Люба неожиданно для себя открыла мрачное, в зарослях, здание, одиноко и угрюмо смотревшее на мир среди ярких цветастых опрятных домов-соседей.

— Мама, что это за дом такой?

— Какой?

— Воон тот, белый, большой!

Александра Григорьевна не сразу обнаружила кирпичного отщепенца, хотя он, не скрываясь, смело глазел на женщину, остановившуюся на тротуаре противоположной стороны дороги. Может быть, этот дом не особо замечали ещё и потому, что на его стороне тротуар отсутствовал напрочь.

— Ох, дочка, это нехороший дом! Как ты его увидела за деревьями-то?..

— Так он же не прячется! Почему нехороший?

— Молва о нём такая ходит… Давно в нём никто уже не жил и жить навряд ли будет! Люди, покупавшие его, всегда быстро, в спешке, съезжали и продавали хату снова. Последний хозяин жить в нём не стал, но и продать до сих пор не смог: дурная слава стойко закрепилась. Даже квартиранты за смешную оплату ужиться не смогли: по ночам в стенах постоянно что-то стучало, потом начинался вой и топот. Слышалось, говорили очевидцы, будто кто-то то бегал и дрался, то плакал, то ругался, то стонал… Жуткое место! Пойдём-ка от него подальше!

Любе уже стукнуло пятнадцать лет, а интерес к хате с полтергейстом не угас. Проходя мимо, тихоня всегда останавливалась, а то и присаживалась на лавочке напротив и глазела подолгу на строение.

Дом-призрак Любу своим видом всегда успокаивал и внушал какое-то умиротворение. Почти так же девочка чувствовала себя на кладбище.

Когда Поспелова и Ибрагимов возвращались из заброшенного парка, школьница указала своему спутнику на беспризорное место. Цыган тогда изрядно удивился.

— Вот это да!.. Вот это махина!.. Я его и не видел никогда раньше! Ты, однако, внимательная!

Ребята перешли проезжую часть и остановились на краю неухоженной лужайки, примыкавшей к дому.

Большие высокие окна с обрывками грязных занавесок беззастенчиво показывали подросткам очертания пустых комнат с кусками облезших обоев на потемневших стенах. Почти заросшая, мощённая булыжником тропинка, огибая дом, вела от калитки к просторной застеклённой веранде, прятавшейся на тыльной стороне здания. Стёкла её потускнели, позеленели, но даже через эту муть солнечный свет наверняка просачивался в помещение.

— Смотри, Сэро: в фасадных комнатах по четыре окна: два — на одной стене и по одному окну на примыкающих!

— Вижу. Многовато окон для каждой комнаты! Обычно делают одно окно на комнату, на большие помещения — два. А тут наляпали отверстий, как в барских хоромах!

— Это мода из раннего советского периода. Даже досоветского.

— То есть это забытое Богом место нам в прабабушки годится?!

Люба кивнула в ответ.

— В этой халабуде лет так двадцать уже никто не живёт! Я со времен детского садика хожу мимо, и он всё стоит запустелый да стоит…

— Ты столько времени на него глазеешь, но ни разу не попыталась зайти вовнутрь и посмотреть?!

— Ты что, так нельзя! Это чужая собственность!

— Что-то собственник не особо о своём имуществе печётся, раз такая огромная хата на глазах разваливается! Там никто всё равно не тусуется, так что полезли давай, посмотрим его изнутри! — повеса уже решительно подошёл было к забору, как Люба остановила его, схватив за руку.

— Нет, не пойдём! Не надо!

— Почему?!

— Темнеет, — десятиклассница с опаской покосилась на небо, а потом на мрачные окна здания. — И дом не хочет.

Цыган непонимающе, будто ослышался, уставился на приятельницу.

— Хрень какая!!!.. Что за чушь?!.. Бред сивой кобылы!.. Ты просто боишься! Мы не будем заходить в сам дом, обещаю! Просто обойдём его вокруг, посмотрим веранду и сад.

Поспелова строго взглянула на парня.

— Нет. Ты разве не чувствуешь, что дом против?.. Он нам не рад… Нехорошо мне как-то… Идти туда нельзя!

— Ничего я не чувствую. Я эту хату вообще не видел раньше и не увидел бы, если б ты пальцем в неё не ткнула! Не хочешь — как хочешь. Пойдём домой. Странная, конечно, ты!..

Ибрагимов пошёл прочь, а школьница, на секунду остановившись, глянула на особняк, будто извиняясь за своё неблагоразумие, и потопала следом за цыганом.

Сейчас девочке было стыдно и досадно за слова, ненароком сказанные брюнету.

«Дом не хочет!» — язвительно передразнивал внутренний голос свою хозяйку. — «Зачем ты вообще ему этот дом показала?.. Это было твоё место, только твоё! Ты мечтала вырасти и выкупить его, чтобы просыпаться от света из четырёх окон и пить в одиночестве на веранде чай! А теперь Сэро покажет твое тайную нычку Камилле… Дура!».

На глаза навернулись слёзы. Поспелова, стоя у ржавой, давно не крашенной кованой ограды, посмотрела на дом. Тот приветливо манил её зайти внутрь, осмотреть, так сказать, будущее жильё. Школьница, оглядевшись по сторонам и убедившись, что её никто не видит, дёрнула калитку.

По пустынной улице стремительно проехал, рокоча, мотоцикл. Люба испуганно отскочила на шаг от забора, подождала, когда шум стального зверя утихнет, и снова толкнула дверь. Та, несмотря на облепленность сорной травой, легко поддалась и отошла в сторону. Замка, оказывается, не было.

Вновь заревел двигатель мотоцикла — видимо, ехал обратно. Блин! Девочка, испугавшись, что её поймают на вторжении в чужую собственность, быстро задвинула калитку и отошла на пару шагов от забора.

Мотоцикл съехал с дороги на лужайку и остановился перед перепуганной Любой. Водитель снял шлем.

— Я думал, что обознался, но нет, это действительно ты! Здорово, Люба, как делишки?..

— Здравствуй! Всё хорошо! — Поспелова облегчённо выдохнула. Она уж было подумала, что это владелец дома. Поймал её с поличным и сейчас вызовет милицию.

Коробкин посмотрел на здание и напрягся.

— Ты тут живёшь?

— Нет, — ответила тихоня и тут же испугалась дальнейших расспросов, что она тогда здесь делает.

— Слава Богу! Оно и видно: халабуда явно уже сто лет как заброшенная! Вон, даже трещины по стенам пошли! Всё заросло к чертям собачьим… А окна какие жуткие!.. Впервые вижу это старьё, хотя частенько здесь катаюсь. Ты, наверно, зайти и посмотреть его хотела?.. Не боишься?.. В таких заброшках наркоманы обычно ширяются, да бомжи с алкашами ночуют. Тропинка почти не заросла: значит, кто-то лазает!

Денис слез с мотоцикла, подошёл к калитке и дернул её, чтобы открыть.

— Вот чёрт! Проросла насквозь дрянью всякой! — юноша, максимально применив силу, дёрнул ещё раз: калитка даже не пошевелилась. — Эту дверь, чтобы пройти, придётся, наверно, с корнями оторвать! Намертво приржавела!

Шатен тревожно посмотрел на ошарашенную увиденным тихоню.

— Ты раньше лазила по заброшкам?

— Только с Сэро на водонапорной башне в милицейском лесу, — воспоминания тут же вернулись, и девочка нахмурилась. — И больше нигде.

— И сама сейчас решила зайти вот сюда?!.. Это опасно для тебя! Во-первых, ходить одной в таких местах: можешь нарваться внутри на торчков или бездомных и не выйти. Во-вторых, этот дом аварийный точно: провалишься куда-нибудь — и всё, поминай, как звали!

Денис ещё раз глянул на дом.

— Страшна хата, пипец!.. Поехали отсюда. Садись сзади!

— На мотоцикл?

— Ну да. Я тебя к Паше в гости отвезу. Пообещала ему прийти, и не приходишь. Нехорошо обманывать! — Коробкин приветливо подмигнул. — Хочешь Паху навестить?

— Хочу, конечно! — обрадовалась десятиклассница. — Но, Денис, я ни разу на мотоцикле не ездила, мне страшно…

— Зря переживаешь! Я с одиннадцати лет моцик вожу. Извини, что шлема второго нет, но я обещаю рулить аккуратно. Да, забыл!.. Мне по пути домой нужно заехать на пять минут. Ты не против?

Поспелова насторожилась, но отказать не смогла. Желание увидеть Пашу победило. Она опасливо подошла к высокому тяжёлому мотоциклу и нервно начала возле него возиться, не зная, как залезть. Денис без лишних разговоров подхватил стройную девчонку за тонкую талию и усадил сверху, затем сам ловко запрыгнул на железного коня, надел шлем.

— Обнимай меня покрепче и держись!

Двигатель взревел. Люба зажмурилась от страха, когда мотоцикл, медленно выехав с лужайки, плавно рванул по асфальту. В лицо начал бить поток встречного воздуха. Тело под лёгкой курткой моментально продрогло и замёрзло. Тихоня прижалась крепко к водителю в попытке спрятаться от холода.

Постепенно страх ушёл, и десятиклассница открыла глаза. Мимо проносилась совсем неизвестная станица — огромная территория четвёртой школы. Сколько незнакомых зданий, мест, улиц! Как будто в другой населённый пункт попала… А ведь ни о самой четвёртой школе, ни об прилегающей территории, ни об учащихся Люба ничего не знала! Школьница почувствовала себя невежей.

Она не догадывалась, что Денис поехал не прямым путём, более коротким, а объездным — раза в три длиннее. Коробкин жил намного дальше, чем Паша, и в планах его было покатать стеснительную девочку подольше, чтоб от езды растаяла и была покладистей. Это работает — парнишка проверял. Куй железо, пока горячо.

Мотоцикл заглох возле низенького домика, что спрятался за высоким глухим забором. На рёв мотоцикла во дворе разгавкалась басом овчарка.

— Фу, сказал! — Коробкин гаркнул на псину и закатил мотоцикл. — Подожди, не заходи, я собаку привяжу.

Домик семьи Коробкиных был построен из красного кирпича. До крыши можно было дотянуться рукой, встав на стремянку. Маленькие рамы уже были заменены на пластиковые, только недавно появившиеся на строительных рынках.

Двор походил на склад автозапчастей и металла, на утоптанной земле местами чернели пятна мазута. В открытом нараспашку гараже — видимо-невидимо инструментов и хозяйского инвентаря. Клумбами не пахло и в помине — это была территория заядлого автомобилиста, мужская, и женской рукой здесь совсем не пахло. Денис обожал возиться с техникой, в СТО дяди зарекомендовал давно себя как рукастый мастер, и часть клиентов уже приезжала не в мастерскую родственника, а к парню на дом. Это позволяло пацану иметь неплохой дополнительный доход без отдачи комиссии дядьке.

Шатен с опаской открыл входную дверь. К его облегчению, мамашиных ботильонов на пороге не было. Ушла, небось, курва к новому хахалю или к подружкам-потаскухам бухать. Ну и хорошо! Чтоб её так на недельку-другую от родной хаты подальше унесло!

— Заходи, разувайся. Могу дать тапочки тебе мои, если хочешь. У меня пол чистый, если что, вчера мыл.

— Нет, не надо, — промолвила Люба, оглядывая жилище Дениса изнутри.

На Солнечном 27 комнаты были побелены извёсткой с добавлением синьки, в каждом помещении на одной из стен висел ковёр, а в зале — целых два. Девочка привыкла к своим высоким потолкам по три с половиной метра, поэтому низкий потолок у Коробкиных был для неё почти чем-то незнакомым (у Дениса он оказался ещё ниже, чем в опрятном домике Кати Лыткиной). На стенах — обои: в коридоре — одни, в маленьком зале — другие, на кухне — третьи, с рисунком плетущегося растения, явно свежие (парень их летом переклеивал). Мебели мало, но зато самая необходимая. Чисто, опрятно. Пахло духами и домашней едой.

Ровесник провёл знакомую на крошечную кухню и поморщился от досады: на обеденном столе, усыпанном крошками, гордо стояла пустая бутылка из-под водки, рядом — тарелка с заветрившимися остатками колбасы. В гостях у матери кто-то был. Раковина захламлена грязной посудой и пустой кастрюлей из-под рассольника.

«Чёрт! Только вчера приготовил! Всё сожрала вместе с какими-то уродами, тварь ненасытная! И посуду как всегда не помыла, неряха!».

— У мамани были гости… Я сейчас уберусь! Пошли в зал, я включу тебе телевизор.

— Не надо, Денис, я тебе помогу! Это можно выбросить? — сверстница схватила бутылку со стола и отправила в мусорку. — Колбасу можно ещё пожарить, не обязательно выкидывать! Давай посуду помою. Где тряпка для стола?

— Ну уж нет, Люба! Ты моя гостья. Я уберусь сам. Садись! Я сейчас чайник поставлю, — Коробкин закатал рукава и шустро, по-хозяйски, помыл посуду. — Есть хочешь?.. А то я голоден, с утра не ел, не хочу жевать в одиночку.

— Немного. До этого в гостях была у знакомой бабушки и пирожков поела. У меня, кстати, в пакете они! Знаешь, какие вкусные?.. У бабушки Таси всё вкусное: Сэро тоже её выпечку ел и хвалил!

— А он когда успел?

— Когда я вместе с ним к Паше пришла. Мы с тобой тогда как раз познакомились!

— Ааа, понятно! Зачем на водонапорку с ним ходила?

— Он мне обещал заброшки показать. Парк тот был первым. Ещё Сэро говорил про кирпичный завод…

— Там стрёмно. Ворон много и диких собак. Завод сторожат. Хоть и сквозь пальцы, но дробь соли в булки можно схлопотать! Нечего девчонке там лазить. Опасно.

— А ты сам что там делал?

— Лом тянул. Вместе с Сэро. Деньги нужны были, — школьник открыл холодильник и испытал второй раз неловкость перед гостьей. На полках остались только яйца, банка кисляка и квашеные огурцы. Видимо, мать купленные им вчера продукты прихватила с собой в гости, чтобы изобразить из себя щедрого человека за счёт сына. У шатена появилось нехорошее предчувствие.

— Посиди, я сейчас приду.

Денис быстро прошёл в свою комнату и прикрыл дверь. Залез под кровать, чуть приподнял лист фанеры — деньги были на месте. Не нашла, значит! Интуитивно мальчик засунул купюры ещё глубже в щель между листами, чтобы пронырливая женщина физически не смогла их достать.

«Ей придётся разворошить кровать, скинуть матрас и отодрать прибитую гвоздями фанеру. Силёнок не хватит. Хоть бы не хватило!» — подросток осмотрелся. Точно лазила! Вещи на столе и полке сдвинуты, тетрадь выставилась из общей кучи — он утром не так оставлял.

Парнишка не знал уже, куда прятать заработок. Раньше он сохранял его у дяди, но мать приходила к нему в отсутствие сына на работе и горько плакалась о долгах, тяжкой доле жены уголовника — и дядя уступал, жалел родную сестру, отдавал честную зарплату племянника. Ушли тогда денежки немалые, но урок Денис усвоил. Никому вообще доверять нельзя.

Засвистел чайник. Десятиклассник вернулся на кухню. Люба уже достала из шкафа блюдо и выложила на него пирожки.

— Яйца пожарю, будешь?

— Да, с удовольствием!

— К ним есть только солёный огурец.

— Буду. Твоя мама крутила?

— Ага, щас! Это меня тётка родная вчера угостила несколькими банками с зимними салатами. Салаты сейчас хорошо у кого-то на зубах хрустят вместе с купленными продуктами… Неважно, забудь!.. Яйца любишь всмятку или глазунью?

— Всё равно. Я чаще всмятку делаю. В глазунье у меня жидкий желток не получается.

— Тогда готовлю глазунью, — Денис улыбнулся Любе и задорно подмигнул. — Полакомлю тебя жидкой серединой!

Тихоня уже без стеснения, открыто улыбнулась в ответ, и Коробкин решил проверить границы дозволенного.

— Ты хорошо выглядишь, Люба! Красивая очень!.. Парень есть?

Поспелова покраснела до корней волос и опустила очи долу.

— Нет у меня парня.

— Это как так?!.. Такая хорошенькая, и без парня! В «Торнадо» не ходишь. Знаю, что предки не пускают. Я б тебя там сразу заметил!

«Ёпрст, и этот знает про родителей!.. Хоть не смеётся, и на том спасибо!», — поджала губы школьница.

— Ну в школе-то точно за тобой толпа бегает? — продолжил заигрывать ровесник.

— Никто за мной не бегает, — девочка, помрачнев, отвернулась к окну.

Денис подошёл ближе, обнял гостью и погладил рукой по девичьей спине сверху вниз.

— Ну и хорошо! Мне же лучше: конкурентов меньше бить придётся, — шатен наклонился к одеревеневшей Любе, чтобы поцеловать, и запустил руку девочке под кофту.

— Денис, пожалуйста, не надо меня трогать, очень тебя прошу! — переполошилась тихоня и истерично отпрыгнула от парня к окну. — Не поступай так со мной! Я ведь тебе ничего плохого не сделала!

Коробкин, внимательно глядя на ровесницу, осознал, что деваха сейчас отнюдь не гримасничает. Она реально испугалась, потому что не жаждет интима. Можно на неё надавить, взять силой: другие всегда сдавались, потому что отнекивались только для виду. Денис ещё раз оглядел гостью и решил, что такой вариант не прокатит. Надо возвращать доверие.

— Я не хотел тебя обидеть или испугать! Просто ты хорошенькая и такая… Свежая, что ли? Захотелось тебя обнять и поцеловать… Ты мне ещё тогда, у Пашиного дома, сразу понравилась! Если ты против, я к тебе и пальцем не притронусь!

Люба нервно дыша, недоверчиво смотрела на Коробкина.

— Прости! Больше такого без твоего согласия не повторится. Хочешь, на колени встану или палец себе отрублю? — мальчик взял нож и для показухи поставил его на мизинец.

— Ой, Денис, не надо себя калечить! — перепугалась школьница, поверив в этот театр. — Я не злюсь, честно! Просто это было неожиданно, и я тебя едва знаю… Больше так, пожалуйста, не делай, а то я тебя боюсь!

— Не повторится, честное пионерское! А то решишь, что я извращенец… Давай сделаем вид, что ничего не было, о’кей?

— О’кей! — подумав, согласилась доверчивая Поспелова.

— Тогда давай глазунью жарить, и — к Паше! Что хотел, я уже сделал.

***

Денис подъехал к деревянной ограде, заглушил двигатель и посигналил. Из крошечного домика выглянула тоненькая, маленькая блондинка и помахала ему рукой.

— Это тётя Люся, мама Паши, — объяснил мальчик Любе, помахав в ответ. — Хороший человек!

— Молоденькая такая!

— Она Паху рано родила, лет в пятнадцать, как я понял.

— Ооо, круто! — позавидовала та. — И сама ещё молодая, и сын уже вырос!

Из дома выскочили, натягивая куртки на ходу, Павел и Саша. Оба невысокие, угловатые, худенькие. Мальчишки вышли за забор и поздоровались.

— Салют, Денисыч! И кого ты тут к нам привёз?.. Привет, милашка! Давно тебя не видел! Отлично выглядишь, красивая! Помнишь хоть меня? — Саша уставился на тихоню из-под бейсболки своими огромными зелёными глазами с длинными чёрными ресницами.

«Почему у мальчиков всегда такие красивые ресницы?.. Это несправедливо!» — Люба, смутившись от комплиментов, с восхищением глазела на Конохина.

— Конечно, помню, Саша!

— Я рад! Обычно такие хорошенькие лапули быстро забывают простых пацанов, так что мне повезло! — ровесник улыбнулся и подмигнул девочке.

Поспелова раскраснелась и вконец растаяла от слов юного балабола. Ей часто грубили в школе и дома, обзывали нехорошими словами, унижали и не считались с её мнением, а на проявление доброты, наоборот, никто особо не раскошеливался. Девочка настолько привыкла к плохому обращению, что любой нежный, участливый взгляд, поддержка, трепетное слово легко пробивали выстроенную защиту и недоверчивость, как пуля — картонную стенку.

Александра Григорьевна даже не догадывалась, насколько, убеждая каждый раз дочь в глупости и недалёкости, оказывалась права: запуганный, всего боявшийся ребёнок, страстно желавший быть замеченным и любимым, мог запросто довериться любой ласковой лапше, повешенной на уши, лишь бы испытать удовольствие от своего признания! Особенно когда теплоту и внимание оказывал противоположный пол. Если бы Коробкин не поторопился с действиями у себя на кухне вслед за комплиментами, а выдержал бы, подкармливая девочку любезностями, недельки с две, то у него был бы весьма высокий шанс зайти в отношениях с Поспеловой достаточно далеко. Только привыкший быть грубым с женским полом шатен об этом не подозревал.

— Случайно увидел Любу на Таманской и привёз к тебе, — прокомментировал Денис.

— Спасибо, друг. В дом зайдёте? Мама пончиков напекла, чаю попьём, — предложил Паша.

— Ой, нет! Стемнеет скоро! Я только поздороваться, чтоб ты не обижался… Не обижаешься же? — встревожилась девушка.

— Обижаюсь, конечно. Шутка! Жаль, что ты в другом районе живёшь, далеко от нас!

— И не в нашей школе, — добавил Конохин и улыбнулся.

Люба вконец смутилась.

— Сэро и Имиру зато повезло, поганцам! С ними каждый день, наверно, тусуешься?

— Нет, не тусуюсь. И в школе я их редко вижу. С Имиром в понедельник на каникулах в библиотеке была, а Сэро уже, может быть, недели так с три не видела…

— Ого! Я думал, ты и Сэро — хорошие друзья! — показушно всплеснул руками Санёк. — Он рядом с тобой был тогда такой весь… Эм!.. Воспитанный…

Старшеклассники многозначительно переглянулись и прыснули со смеху. Тихоня занервничала.

— Не обращай внимания! — успокоил её Денис. — Это мы о своём, о мужском! Просто все, кто здесь сейчас стоит с тобой рядом, знают Сэро с немного «другой» стороны. Надеюсь, ты никогда не узнаешь…

Шатен намеренно подкинул ровеснице ложку дёгтя в её личную характеристику цыгана. Десятиклассница многозначительно хмыкнула.

— Если вы о его куче «невест», то я в курсе!

— Да ну!!! — выпучили глаза парни. — Он с тобой своими шашнями делится?!

— Фууу, нет! Я об этом и слушать не собираюсь! — возмутилась Поспелова. — В школе рядом с ним всегда какая-нибудь девушка, или девушки… То он обнимает кого-то, то заигрывает, то целуется! Сэро популярен. С ним многие встречаться хотят.! Считается у нас одним из самых красивых парней. Как и Имир.

У Дениса от услышанного заходили ходуном скулы.

— Тебе не прилетает от девок из-за дружбы с ним? — фривольно полюбопытствовал нахальный Конохин.

— Мы не дружим. Общались пару раз, — грустно вздохнула собеседница. — А сейчас Сэро стал встречаться с одной моей одноклассницей, тоже популярной в школе, поэтому общение наше сойдёт на нет. Уже сошло.

Парни обменялись насмешливыми взглядами и оглушительно заржали.

— Кто?!.. Сэро?!.. Встречается?!.. Да ни в жизнь!!! Он же бегает от отношений, как чёрт от ладана! Хоть пусть тёлки ему целый выводок нарожают и в гарем объединятся, толку не будет!

— Весь класс мой обсуждает, что Сэро только с Камиллой на дискотеках танцует да часами целуется, — пожала в недоумении плечами Люба. Услышанное от пацанов её успокоило и обнадёжило.

— Я понял, о ком речь! Видел её. Сэро с ней кучу медляков на прошлых выходных перетанцевал, — заметил Паша.

— Да ну и что?!.. Много с кем он отплясывал и зажимался, а толку! Всех сучек в «Торнадо» перетрах… (пардон, мадмуазель) уважил! Скорее, небо на землю упадёт, чем этот цыган объявит, что занят! — картинно закатил глаза к небу ржущий Санька.

— Имир раньше остепенится, наверное, — поделился мнением Коробкин.

— Имир?!.. Ещё чуднее! Если уж Сэро — ещё тот вольный волчара, то Имир, скорее, в монастырь уйдёт, чем в отношения серьёзные вступит! — раскритиковал мысль Дениса Конохин.

— Либо Сэро всё-таки влюбился в твою одноклассницу, — задумался Паша. — Как её там зовут?

— Камилла.

— Если влюбился от всей души, тогда верю! Хотя влюблённый Сэро — это что-то новенькое…

Мальчишки замолкли и задумались.

«Хоть бы не влюбился! Ну пожалуйста, Боженька!.. Хоть бы не влюбился!» — взмолилась про себя Люба, вновь расстроившись от Пашиных слов.

С темневшего неба сорвались первые капли дождя. Пора возвращаться домой.

***

Люба пришла домой усталая, с глубоким желанием где-нибудь потеряться, и без пирожков.

Из коридора слышался исступлённый ор матери:

— Да вы без меня все тут передохнете, сволочи вы неблагодарные! В нищете сгниёте! Скот ленивый! Ты как был алкашом, так им и остался, хоть и пить перестал! Потому что ни на что не годен! Если б не я, и дома этого бы не было, и Шурик бы без военного высшего образования, с каким-нибудь свидетельством вшивого ПТУ остался! Тебе лишь бы, дураку стоеросовому, ничего не делать, жопу вонючую на кровати мять да поганые газетки почитывать! Вечно еле чешешься, пока нормальные мужики всё в дом тащат да семью обеспечивают!

— Шура, если мы купим у соседки двадцать уток, чем кормить будем?.. Запас зерна для зимы я рассчитывал только на наше хозяйство. Она птицу продать пытается потому, что у самой зерна мало, а рубить там нечего: я ходил смотрел — тушки совсем за лето не отъелись. Мяса нет, одни кости! Зачем нам эта обуза? Они за зиму передохнут хоть у неё, хоть у нас, так мы ещё и зерно зря потратим, и деньги потеряем!

— Придурка ты кусок, нам лишняя еда не помешает! Чуть подкормим, а там зарубим — и в морозилку! Где ты такую цену за взрослую особь на рынке весной видел и тем более сейчас, когда зима уже за жопу кусает?!

Люба нехотя прошла мимо взбешённой матери помыть руки в котельной. Господи, хоть бы её не приплели! Если мама переключится на неё — прилетит знатно.

Мать исходилась криком — вывести её из себя не составляло никакого труда. Нужно было всего лишь помедлить с выполнением поручения, отказаться что-то делать или не согласиться с мнением хозяйки дома. Александра Григорьевна позволяла себе вести конструктивный спор только с посторонними людьми, перед которыми не хотела ударить в грязь лицом, или попросту побаивалась. И то лицо её со сжатыми челюстями и взглядом из-под бровей выдавало подавляемое усилием воли, рвущееся наружу несогласие.

Что касается близкого круга или родни — тут толерантность к чужому мнению зависела от крепости характера человека и его умения жёстко ставить на место. Львиная доля родственников держалась от Шуры Поспеловой подальше только благодаря её неуёмному нраву командовать, дурной манере совершенно не считаться с другими взглядами на жизнь, иным мнением, ну и, конечно, желанию бесцеремонно влезать и комментировать чужую жизнь.

Испытав на себе тяготы послевоенного детства и научившись бороться за всё: репутацию, человеческое отношение, образование, безопасность — женщина настолько привыкла воевать с людьми, что не могла расслабиться и остановиться даже с мужем и детьми в родном доме. Правило «бей или беги» для Григорьевны не работало — только бей. И била она всех, первая, без разбору, только знак подай, потому что когда-то били её, маленькую девочку. Маленькая обиженная девочка выросла, научившись для защиты от человеческой низости, злобы, хамства и нападок драться так, что её стали серьезно опасаться. Она выучила все преподнесённые жизнью жестокие уроки предательства — и поэтому никому не доверяла. Поднялась из грязи Поспелова благодаря колоссальной силе духа, желанию жить, нечеловеческому трудолюбию и мечте показать всем обидчикам, где их место.

Василий Михайлович тоже был послевоенным ребёнком-сиротой. Его отец также не вернулся с войны, и их осталось в живых пятеро детей у матери. Василий вырос хоть и тоже в нищете, но, в отличие от жены, другим человеком: тихим, мягким, уступчивым, способным жертвовать собственным благополучием ради других. Так он в молодости бросил университет, чтобы обеспечивать семью, пока Шура получала образование. В благодарность за эту жертву мужчина потом неоднократно упрекался собственной женой в необразованности, слабости характера и глупости.

Отцу не надо было для счастья ни огромного дома, ни всех благ бренного мира. Ему достаточно было простого человеческого тепла, скромного уютного жилища и мирного неба над головой. Доказывать что-то кому-то или жадно хватать все звёзды с неба Поспелов не собирался.

Когда Александра Григорьевна, чтобы продавить свою точку зрения, не гнушаясь никакими средствами, налетала на мужа, тот никогда, пытаясь отстоять свою позицию, не отвечал ей подобным. Не орал, не кидался вещами, не срывался на унизительные оскорбления. И в итоге уступал, чем обеспечивал себе ещё более неуважительное отношение в дальнейшем.

***

Люба залезла в постель и спряталась под одеяло с книжкой. Из окна возле кровати неприятно дуло прямо в голову. Девочка бросила на окно подушку, и сквозняк перестал создавать дискомфорт.

Скандал утих. В Любину комнату зашла Александра Григорьевна.

— Доченька, можно, я с тобой посижу? — женщина присела на кровать поближе к дочери и погладила одеяло. — Любонька, если я с отцом разведусь, ты на меня обидишься?.. Что я семью разрушила и тебя отца лишила?

— Не обижусь! Ты будешь счастлива. Папа — тоже! Наверно, всем будет хорошо.

— Отец с тобой тогда жить не будет…

— Я буду к нему в гости ходить, если он пригласит. Хочешь — разводись! Сама же говоришь всегда, как папа тебя достал…

— Всё с тобой понятно! — недовольно вздохнула мать. — Ты на стороне отца. Что будет со мной, никому не интересно! Но что ещё Шурик скажет?..

— Он ещё не вернулся?

— Нет, вещи забрал. Какую-то новую кралю подцепил и уехал жить к ней.

«Есть в этом мире сила Божья! Пусть брат женится на ней, нарожает детей и не возвращается!» — обрадовалась Люба прекрасной новости, но виду не подала. Можно снова слушать музыку в комнате брата, благо он ей разрешал.

— Отец твой бесхребетный, не думает головой, впрочем, как всегда! Всё поперёк, назло мне делает! Всегда так было, с самой молодости… Что ни попрошу: всё против, всё несогласен, всё не так! Пил молодой как проклятый, пока я работала, постоянно знакомые в канаве находили его вместе с велосипедом… Позорил меня своим пьянством! Плевать ему на меня было, лишь бы ографиниться! Шурик, забытый в садике, из-за него у воспитательницы ночевал или со сторожем! Вспоминать стыдно!..

Мама вздохнула и умолкла. Люба ждала продолжения. Комментировать не хотелось.

Родители ругались часто. Не ругались, так зло спорили. Девочка привыкла и воспринимала их разборки в доме как нечто само собой разумеющееся. Мама постоянно жаловалась дочери на отца, бранила его, попрекала в ошибках прошлого, обвиняла в своём трудном замужестве. Говорила о разводе — и не разводилась. Отец молчал, с дочерью чувствами не делился и обиды на голову ребёнка не выплёскивал. Мать воспринимала молчание мужа как признание вины с поличным и жалилась дочке ещё больше.

Любе же слово «развод» было как бальзам на душу и бессознательно ассоциировалось с покоем. Ей казалось, что, когда родители расстанутся, ей станет хорошо. Но их развод оставался разводом только на словах матери, и то пока женщина злилась.

— А когда я тобой беременна была, что творил он!.. Знаешь?.. Чуть к моей подруге с двумя дочерьми не ушёл! Хотел бросить меня беременную… Целыми днями у неё пропадал! Не нужна ты была ему. Лучше б ушёл, чем остался! Всем нам без него хорошо бы было!

— Мама, мне жаль, — тихо вымолвила десятиклассница.

Женщина печально посмотрела на дочку и погладила её по голове.

— Я лягу с тобой, полежу немного…

Александра Григорьевна примостилась рядом, накрылась одеялом и продолжила свои жалобы. Почитать книгу не удалось. Так и уснули вместе мать и дочь под одним одеялом.

***

Солнце вернулось на небосвод, хоть и грело уже по-зимнему. Ноябрь подходил к концу, приближая декабрьские деньки и Новый год.

Все огороды вскопаны, сараи для скотины утеплены. Жизнь шла своим чередом.

Поспелова практически перестала злиться на Сэро и Камиллу, решив отпустить свои наивные мечты и бесплотные надежды. Пусть всё будет как будет. Пусть Камилла наслаждается отношениями с Сэро, а Люба продолжит жить дальше. Она пару раз видела их болтавшими в коридорах школы — сердце тогда горестно ёкнуло, но Люба задушила тоску в зачатке для собственной душевной стабильности.

Девочка позволила себе сходить в гости к Овчинникову. Паша встретил её радушно, напек вафель и вообще оказался весьма гостеприимным хозяином. Пашина мама Людмила очень понравилась Любе, как и Люба — ей. Юркая маленькая приветливая женщина оказала тихоне тёплый приём, когда та первый раз пришла в гости. Людмила уважала личное пространство единственного сына и не стала напрягать своим присутствием молодежь, уйдя к подруге.

Пашин домик состоял из крошечного коридора, крошечной кухни, крошечного зала, где спала мать, и крошечной комнаты самого Паши. В низком старом жилище от силы было квадратов тридцать, если не меньше. Он достался приезжим Овчинниковым в качестве благодарности. Людмила доходила одинокую бабульку, бывшую хозяйку, а та переписала на неё хату.

Люба пригрелась у Паши в гостях: тепло, приятно, чисто, ей тут рады — чего ещё для счастья надо? Ей нравились маленькие домики — они казались ей почему-то более гостеприимными и уютными, чем огромные махины с её переулка. Ребята прочесали языками весь день: одна тема перетекала в другую, потом — в третью, потом они шли кушать, смотрели телевизор, опять болтали — и так до вечера.

На следующие выходные Люба, встав пораньше и переделав все хозяйские дела, опять рванула к Овчинникову, который её ждал. Они валялись вдвоём на Пашиной кровати и разговаривали. Потом пришёл Сашка Конохин, нажарил гренок на кухне, организовал стол с чаем и конфетами, и толпа потопала в зал на материн диван смотреть ужастики.

Когда ты не одинок, все тяготы и невзгоды переносятся намного легче! Люба брела в школу и размышляла, не замечая ничего вокруг. Впрочем, как обычно. Поспелова никогда не интересовалась внешним миром и не была наблюдательной. Ей всегда по пути было над чем подумать, поразмышлять, помечтать. Девочка так погружалась в себя, что, очнувшись от грёз, замечала, как на неё пристально косятся прохожие. Видимо, ловили её на болтовне вслух с самой собой.

«Даже если из-за Камиллы мне будет закрыта дорога на компанейские собрания, то к Паше я всегда могу прийти в гости или погулять с ним! Надеюсь, Камилла не постарается меня вытравить от Паши подальше и оставит мне хотя бы его», — Люба вспомнила, как нехорошо бывшая подружка Виноградова с ней обошлась несколько лет назад, и ей поплохело.

Тихоня остановилась, потрясла слегка головой, пытаясь выбросить вернувшиеся непрошеные воспоминания, и увидела метрах в пяти-семи от себя Сэро, стоявшего на углу перекрёстка под фонарём.

«Вот чёрт! Не ждали — не гадали, называется! Кого он, интересно, ждёт?.. Один, без Имира… Виноградова тут не ходит! Обойти его по дороге поздно — слишком явно будет… А пофигу, пройду мимо, типа не вижу! Быстро так… Бывало и хуже, переживу!.. Ой, божечки, Люба, будь храброй!!!».

Школьница для смелости набрала в грудь побольше воздуха и быстренько, широкими шагами пересекая тротуар, отвернув лицо, прошла мимо.

— А здороваться со знакомыми тебя родители, что, не научили?! — прилетело ей в спину, когда Поспелова прошла уже несколько шагов.

Люба остановилась, боясь обернуться.

— Или не царское это дело — открыть рот и сказать «здрасьте» хотя бы из вежливости?.. Совсем заелась у Паши?!

Девочка повернулась к цыгану, решив дать сдачи.

— Я поняла, что наше знакомство закончилось, — церемонно заявила она. — Мы не общаемся уже давно. К чему все эти раскланивания?..

Ибрагимов борзо подошёл к ровеснице вплотную и зло посмотрел прямо в глаза.

— А не ты ли мне, дорогая моя, говорила, чтобы я держался от тебя подальше?!.. Не подходил в школе, не здоровался, у калитки твоей не отирался и в гости не заходил?!.. Или мне это почудилось, а?..

Люба, не ожидав такого расклада, в замешательстве глядела на брюнета.

— Что если нас увидят знакомые твоих предков, у тебя на жопе и спине от лазины живого места не останется?.. Говорила ведь мне это?!.. Твои слова были, не так ли?!.. Что тебе запрещено даже общаться с парнями?.. Общаться, значит, нельзя, но от Пахана ты уже вторые выходные подряд не выкисаешь! Сидишь у него с утра до вечера!

— Паша — это другое, он мой друг! — попыталась оправдаться покрасневшая Люба.

— То есть он друг, потому что не парень, как я?..

Ловушка захлопнулась. Ответить на это замечание у тихони слов не нашлось. Цыган победно усмехнулся.

— Оставаться с Овчинниковым один на один в чужой хате — это ничего страшного, а со мной и моим братом тупо поздороваться в школе и дойти до дома, погулять по станице — это конец света?!.. Если брезгуешь, то так бы и сказала!

— Сэро, ты всё не так понял!.. Я просто подумала, что мы больше общаться не будем, потому что мы не виделись давно! — виновато блеяла ровесница, раздавленная всмятку аргументами нахала.

— А где нам видеться?! — Ибрагимов навис над собеседницей. — В школе — не подходи, в гости — нельзя, здороваться — не здоровайся, и вообще держись подальше, а то меня маманя убьёт!.. Люба, не ври ни мне, ни себе! Мать твоя знает, что ты с Пашей тусуешься?..

Резкий порыв промозглого ветра обдал колючим холодом подростков, застывших на углу безлюдного перекрёстка.

— Ясно! — мстительно усмехнулся парень, получив в ответ от растерянной девочки сдавленное молчание. — Не знает. Просветить её?..

Люба задохнулась от ужаса. Не в силах пошевелиться, она стояла, будто примёрзшая к тротуару, и боялась отвести от лица разъярённого цыгана свои перепуганные, широко распахнутые глаза.

Сэро зло смотрел на неё и читал в серых глазах нарастающую истерическую панику. Носик «зубрилки» шумно дышал, губки дрожали. И вот по щекам её стремглав покатились слёзы, но Люба боялась даже руку поднять, чтобы вытереть их.

Ярость Ибрагимова чуть поутихла. Он убрал взгляд с Любиного лица, поправил лямку рюкзака на плече и сухо произнёс:

— Пошли уже в школу, а то опоздаем. Я и так тебя минут двадцать ждал на перекрёстке… Околел уже от ветра!

Повеса прошёл чуть вперёд, Люба — следом. Приступ паники догнал школьницу окончательно, и слёзы полились градом. Попутчица задыхалась от судорожных всхлипов, вытирала поспешно мокрое лицо и пыталась проглотить сопли.

Цыган внезапно остановился и рывком повернул рыдающую сверстницу лицом к себе. Поспелова, стыдясь собственного плача, начала вырываться, пытаясь отвернуться.

— Так, всё, успокойся!.. Хватит, говорю!.. Твою ж мать… Успокойся, Люба!.. Я ничего никому не скажу. Впрочем, и не собирался, — старшеклассник полез в карман рюкзака и достал чистенький, аккуратно сложенный мужской носовой платок. — На, дарю! Приведи себя в порядок. Хорошо, хоть не красишься — щас бы вся в потёках туши была… Делай это на ходу только. И да, из школы мы вместе домой сегодня идём. Попробуй только убежать от меня!.. Встречаемся на перекрёстке Набережной и Красной. У тебя шесть уроков, у меня — тоже. Дежуришь сегодня?

Тихоня отрицательно замотала головой.

— Вот и прекрасно! Заодно и проясним кое-что. Как ты там сказала?.. «Я поняла, что наше знакомство закончилось. Мы не общаемся уже давно. К чему все эти раскланивания»! — слегка передразнил попутчицу брюнет. — Так, или я что-то упустил?.. Чего молчишь?!.. Не слышу ответа, Люба!

— Ничего не упустил, — еле промямлила та.

— Точно?!..

— Да.

— Ну слава богу! Опять дураком благодаря тебе выглядеть я больше не хочу!

Девочка ничего не ответила. Подростки подошли к территории школы. Ибрагимов увидел одноклассника и помахал ему рукой. Тот остановился в ожидании.

— До встречи после уроков, Люба! Не вздумай от меня удрать, пожалеешь — напоминаю на всякий случай! Ах да, забыл сказать: с твоей Виноградовой я не встречаюсь, так что не смей больше никому из моих друзей такое говорить! Меня подобные сплетни совсем не подбрасывают, поняла?! — Сэро нагло усмехнулся, игриво подмигнул Любе, шокированной услышанным, и исчез вместе с приятелем в проёме школьных ворот.

***

После неожиданно-неприятного утреннего диалога Поспелова тряслась все уроки подряд от страха перед разборками с Сэро, предстоящими после обеда.

Люба видела прекрасно и раньше, что Сэро далеко не подарок. Что красавчик может быть вполне агрессивным и опасным. Наблюдая не раз его манеру поведения в коридорах, тихоня почему-то наивно умудрилась решить, что именно её цыган обижать наверняка не будет.

«Ты забыла, как перепугалась тогда от его первого налёта на мосту после злополучного урока химии?.. Забыла, да?.. Эх, дурёха!» — отчитывала школьница сама себя. — «Вот поэтому я сейчас так крепко налипла!.. Он, оказывается, не встречается с Камиллой и злится, что я растрындела обратное его друзьям. Блин горелый! Теперь Сэро будет принимать меня за сплетницу! Но ведь я просто услышала чётко в классе, что у него с Виноградовой отношения. Илютина и Бутенко не сочиняли же на ходу специально для меня!.. Что плохого я сделала, когда гостила у Паши? Он вполне безопасный и такой добрый!».

Девушка чувствовала себя виноватой перед цыганом, запуталась в собственных мыслях, выводах и чувствах. Все уроки напролёт она пыталась предугадать, о чём будет разговор и чем закончится. В голову лезли всякие ужасы, заставляя ещё больше паниковать. Чем ближе подходил конец учебного дня, тем сильнее Поспелову пробивала крупная дрожь.

Злость Ибрагимова на самом деле была легко объяснимой. Искушённый жизнью, наглый матёрый старшеклассник свысока посчитал наивную ровесницу эдаким любопытным запуганным зверьком-диковинкой и самоуверенно записал неопытную тихоню в своё собственное средство от скуки. Его устраивало, что хорошенькая, миловидная Люба сидит дома, остерегается парней и носу за калитку не показывает. Повеса бы с девочкой не церемонился, если б не боялся, что Имир и Алмаз ему по шапке больно настучат.

Доверчивая и пугливая Поспелова умудрилась зацепить цыгана странными, непонятными выходками и непредсказуемым поведением. Потехи ради красавец решил держать её при себе, но на расстоянии, чтобы девчонка в себя не поверила и губу на большее ненароком не раскатала.

Ибрагимов настолько крепко уверовал, что Люба является его имуществом, что, когда услышал о регулярных посиделках тихони в Пашкиной хате с утра до вечера, здорово обалдел. Добыча уходила из рук к Овчинникову — мелкому тощему коротышке, которого цыган вжизнь не воспринимал за конкурента.

Сэро о быстро развивающейся дружбе двух книголюбов неизвестно когда бы пронюхал, если бы не трепливый Конохин. Пока Санёк балаболил о проведённом выходном с Любой и Пашей, повеса поглядывал с плохо скрываемым неудовольствием на блондина, стоявшего рядом.

— Злишься, что Люба ко мне ходит? — спросил прямо Овчинников, заметив нехороший взгляд Ибрагимова.

— Нет, конечно! — хитро улыбнулся Сэро. — Хочет если она и ты не против, дружите.

— Я так тоже решил, — спокойно заметил Павел. — Ты с Любой, как я понял с её слов, не общаешься. Значит, она свободна.

— Ну да. Видов на неё не имею, — равнодушно пожал плечами брюнет и коварно добавил. — Только я немного переживаю за вас обоих…

— В честь чего? — насторожился Овчинников.

— У неё очень строгие предки, ну ты в курсе. Маманя типа домостроевских взглядов: до свадьбы — никаких парней, ни на полшишечки. Дочку бьёт как скотину! Я поэтому и решил не приводить её часто, чтоб не унюхали. А тут Люба, оказывается, к тебе зачастила! Ты, Пахан, чувак серьёзный, так что заруби себе на носу: если её бешеные родаки прохавают о ваших выходных тусах один на один в твоей хате — ей башку оторвут к чертям собачьим. И тебе — тоже, кстати. Я не шучу! Мамка — гавкучая кочерга, может легко прискакать в твою школу к диреку или классухе, разораться, что ты маньяк сексуальный, дочку её изнасиловал… У Имира спроси, если не веришь! Когда я с Любой только познакомился, она сразу попросила меня держаться подальше, потому что расправы пипец как боится! Родаки там — реально атас!

— Охренеть! — впечатлился блондин.

— Так что если тебе не всё равно, что с ней случится (ну и с тобой — тоже), соблюдай дистанцию! — подытожил Сэро. — Лучше в библиотеке с ней сиди. Там для вас обоих всё же безопаснее.

***

Поспелова была так сильно занята собственными переживаниями, что не заметила, что в классе был ещё один человек, не походивший на самого себя с раннего утра.

Хмурый, притихший Тимофей молчал со времени прихода в школу, толком ни с кем не разговаривал и не поднимал взгляда. Его сегодня не интересовала Люба, ему не чесалось заигрывать с Виноградовой или Рашель. Парнишка хотел раствориться в воздухе, стать как можно незаметнее, поэтому пропустил столовую, не выходил на перемене из кабинетов, а в туалет просился посреди урока, минут через двадцать после звонка.

На прошлой перемене в их кабинет влетел, утекая от погони, заигравшийся ученик из 10 «Д», шумный, вспотевший и ржущий. Пацан тот оглядел весь класс, и Степанченко не на шутку перепугался, что тот — засланный казачок по его душу. Но парень снова выпрыгнул в коридор как ни в чём не бывало, и Тимон позволил себе расслабиться.

Десятиклассник уже много раз прокручивал в голове ту неприятную ситуацию и в ужасе осознавал, что если бы он не вышел из дома почесать языком с двумя идиотами из шестой школы, припёршимися к нему вчера от нечего делать, то сегодня бы не прятался по кабинетам да тёмным углам, как вошь от ногтя.

Один из поциков — незнакомая совершенно рожа! — ему сразу не понравился. Взгляд странного чувака отдавал гнильцой, да и харя откровенно придурковатая. Оказалось, почуял Тим недоброе не зря, да ничего уже не исправишь!

Парни, присев на бордюр подъездной дорожки, курили и обменивались новостями, когда за калитку хаты Ибрагимовых вышла на зов подружек Роза — восьмилетняя сестра Сэро и Имира. Оливковая кожа, ярко-синие круглые глаза с пушистыми чёрными ресницами, густые распущенные пепельные волосы струились кудрями до середины бёдер. Заливистый смех малявки зазвенел серебряным колокольчиком.

«Смазливая, как и старшая Русланка! Вырастет — всех мужиков с ума сведёт!» — разглядывая щебетавшую у калитки девочку, улыбнулся шатен.

— Кто это такая? — спросил странный пацан у Тимона, кивнув в сторону Розы.

— В смысле кто?!.. Девочка. Не видишь сам, что ли?! — с издёвкой бросил Степанченко.

— А чего смуглая?

— Цыганка.

— Цыгане там живут? — нехорошо оживился стрёмный собеседник и плотоядно оскалился. У Тимона от такой поганой морды нехорошо засвербело под ложечкой.

— Эй, кудрявая! — свистнул мутный тип. — Иди сюда! Да иди же, не обижу! Или чё, трусливая?..

Роза, не ожидавшая подвоха, оставила подружек и подошла к психу. Видимо, не побоялась, потому что рядом был сосед Тимофей, да и калитка в родной двор открыта — убежать всегда можно.

— Я тебя хочу вкусняшкой угостить! Закрывай глаза и давай руку! — хмырь, противно ухмыляясь, достал из кармана маленькую железную коробку из-под зарубежных леденцов.

Цыганка доверчиво покосилась на Тима, сидевшего подле, и послушно протянула старшаку свою смуглую крохотную ручонку. В раскрытую ладошку из коробки вылетело какое-то крупное насекомое и тут же впилось жвалами в кожу, приподняв от ярости пузо кверху. Роза завизжала от ослепляющей боли и затрясла в ужасе рукой, пытаясь сбросить кусачую дрянь. Насекомое, продержавшись пару секунд за место укуса, слетело, а девчонка, захлебываясь слезами от обиды и неожиданности, побежала сломя голову, к себе в дом.

— Какого хрена ты устроил, скотина?! — заорал Тимон на хохотавшего шутника, не помня себя со страху.

— Что такого?!.. Клёвый прикол же!.. Чё ты орёшь на меня?!.. Жалко соплю стало?..

— Пошли вон отсюда, уроды!.. Оба!.. И никогда не подходите ко мне больше!.. Убью!

— Тим, ты чё, сбрендил?!..

— Убью, сказал!!!.. Валите нахрен! — Степанченко нервно косился на цыганский дом, понимая, что через пару мгновений оттуда выпрыгнут близнецы, жаждущие отыграться за обиженную младшую сестру. На собственной шкуре ученик 10 «А» когда-то хорошенько запомнил, как больно может бить Ибрагимов Сэро.

Мальчик развернулся и пулей влетел к себе во двор, закрыв наглухо калитку. Но ни через пять минут, ни через час, ни вечером, ни на следующий день никто не пришёл. Тимон постоянно поглядывал в окно, его трясло ночью и с утра, а пока шёл в школу, то постоянно озирался, выглядывая силуэты близнецов и их прихвостней. Шатен толком не был знаком с тем бараном и не представлял, как объяснит братьям ситуацию с Розой. Пока что единственным выходом было скрываться и не показывать носу за пределы кабинетов.

Терпеть в туалет уже не было мочи. Тимофей не сводил глаз с часов, висевших над доской, и как только минутная стрелка отсчитала пол-урока, попросился в туалет.

В коридорах — тишина. Со двора уже удалились прочь все любители покурить, не боящиеся выговоров за опоздания. Хорошо!

Школьная уборная находилась во дворе на приличном удалении от самого учебного здания. Степанченко, ёжась от холода, гуськом бежал через весь двор, опасаясь, что из окон его могут увидеть те, кого лично он встречать сейчас на своём пути совсем не хотел.

Добравшись до отхожего места, старшеклассник облегчённо выдохнул, нырнул за поворот внешнего кирпичного ограждения и в дверном проёме столкнулся с выходившим из сортира цыганом.

Удар под дых прилетел так быстро, что у Тимона почернело от боли в глазах. Мальчик почувствовал, как в паху потеплело. Его мигом схватили за шиворот и зашвырнули пинком в помещение.

Тимофей упал, нырнув правой рукой в вонючую лужу. Сэро опять ударил, не дав ровеснику подняться, затем схватил того за шею и со всей дури приложил головой об стену. Острая боль пронзила затылок шатена так ярко, что из лёгких вышибло весь воздух.

Степанченко тихо сполз по стене, пытаясь сфокусировать взгляд. В туалете было ещё человек восемь: приятели Ибрагимовых из 10 «Б», «Г» и одиннадцатых классов. Парни курили, молча наблюдая за тем, как его бьют.

К скрючившемуся у плинтуса мальчишке подошёл Имир.

— Роза не спала всю ночь, потому что место укуса на руке дёргало и болело. А с утра на ладони образовался гнойный нарыв, несмотря на принятые врачом меры, — отличник смотрел на Тимона холодно, свысока, засунув руки в карманы брюк. — Ты наивно решил, что если мы не пришли поговорить к тебе домой вчера, то не держим обиды?.. Что мы проглотили то дерьмо, что ты и твои дружки сделали с нашей младшей сестрой?..

— Я ничего не думал, Имир, отвечаю!.. Я тут не при чём, — из-за саднившего горла и головокружения Степанченко еле смог подобрать слова.

— Не при чём?! — Сэро присел на корточки, грубо схватил шатена за лицо и потряс из стороны в сторону. — Хочешь сказать, брехло, что те два урода не с тобой у твоей хаты сидели?!.. Пойди-ка освежись!

Повеса схватил ученика 10 «А» под грудки, поднял с полу и стал крутить руки. Степанченко попробовал сопротивляться и получил по почкам. Цыган подтащил школьника к одной из отхожих дыр и насильно начал склонять голову того к клоаке. Тимофей заорал, задёргался изо всех сил от такого унижения. Толпа сзади ехидно посмеивалась.

— Что, Кабан, не хочешь рожей в дерьме искупаться?! — по-садистски рассмеялся Сэро и наотмашь ударил ногой пацана по икрам; тот тут же упал на колени. — Если б я знал, что за тварь вы Розе подсунули, поверь, заставил бы тебя целый выводок живьём сожрать!

— Сэро, успокойся!!!.. Отпусти меня! — вопил десятиклассник от ужаса не своим голосом. Отверстие неумолимо приближалось, а сопротивляться сил становилось всё меньше. В лицо бил убийственно зловонный сквозняк.

— Они шли мимо, позвали меня посидеть!.. Я не дружу с придурком, который обидел, клянусь!!!.. Второй — Женька Пасечник из шестой школы!.. Я не хотел!!!.. Всё быстро так…

Щека Степанченко мазанула по облепленной фекалиями стенке дыры.

— Отпусти его, — спокойно произнёс Имир.

Железная хватка исчезла. Тимофей упал назад, на ягодицы, угодив джинсами в тёмно-жёлтую лужу застоявшейся мочи.

— Я действительно не хотел… Это всё они… Пасечник тоже не при чём, он просто рядом был!.. Во всем тот псих виноват… Он мне сразу не понравился!.. Это он Розу позвал… Я их тут же прогнал… Я не виноват… Извините меня, мне жаль!!!

Шатен потрогал свою щёку, измазанную горчично-жёлтыми испражнениями. Рвотный порыв накатил мгновенно, и Тимофей согнулся в спазме. Остатки еды из желудка обрушились на грязный бетонный пол, обдав брызгами ноги побитого мальчишки.

— Слушай внимательно, Тимофей, — ледяной голос Имира звучал в полной тишине. — Если бы ты действительно «не хотел», то пришёл бы к нам домой с извинениями и предложением посильной помощи сразу после этой свинской выходки со стороны твоих дружков. Так поступают порядочные люди, которые вправду хотят исправить случившееся или загладить вину. Но ты не пришёл. Ни сразу, ни вечером, ни утром. Ты прятался на переменах в кабинетах, пропустил столовую, хотя всегда очень даже любил крутить там понты. Даже сортир сегодня на переменах остался без твоей персоны. Знаешь, о чём это говорит?..

Шатен, боясь издать звук, пугливо таращился на близнецов, нависших над ним.

— Это говорит о том, что тебе ни хрена не жаль! — продолжил вместо брата Сэро. — А ещё о том, что ты водишься с говноедами. Надо быть последним ублюдком, чтобы обидеть маленькую девочку, да ещё и так подло!

— Я же сказал, что не знаю его!

— Это не имеет значения, — ответил Имир. — Имеют значение конкретно твои поступки.

— Я могу помочь найти его, — попытался реабилитироваться школьник.

— Ты думаешь, мы в этом нуждаемся?! — язвительно расхохотался Сэро. — Кабан, всё, что ты можешь сделать, это не попадаться никогда больше мне под руку!.. Потому что третий раз я от тебя мокрого места не оставлю.

Ибрагимов подошёл к наблюдавшим парням, взял у одного из них свой рюкзак и прикурил сигарету.

— Пошли отсюда, пацаны!.. Воняет сильно: дерьма много развелось!

Приятели заржали, и близнецы вместе с сопровождавшей их компанией вышли на воздух. Тимон через силу приподнялся с пола. До него донёсся обрывок диалога уходивших прочь близнецов.

— Имир, иди сегодня сам. У меня важная дипломатическая встреча с одной нежной фиалкой.

— С кем это?

— С Любой.

— Ну так пошли втроём, в чём проблема?

— Мне с ней поговорить надо с глазу на глаз. О своём, о личном. Прояснить кое-что.

— Что случилось?

— Ничего серьёзного, не парься! Это чисто дружеский разговор. Гарантирую!

«Что ещё за Люба?.. Мокрощёлка какая-нибудь!» — шатен брезгливо поморщился. — «Твою ж за ногу, как больно!».

По икрам от удара как будто ножом резанули. Солнечное сплетение и почка стреляли снопами мучительных колик.

Цыган не просто бил, лишь бы кулаками махать сдуру. О нет, этот упырь знал, куда метить и как бить! И самое страшное — Ибрагимов умел наносить удары так, чтобы противника сразу парализовало от шока и боли. Быстрый, ловкий, сильный и профессионально натренированный гад.

Это был второй раз, когда Тимон отгрёб от Сэро. С Имиром он не сталкивался, но был уверен: этот заносчивый, высокомерный козёл ещё опаснее, чем его обаятельная копия.

Послышалась трель звонка. Последний урок окончен. Сейчас в туалет набегут всякие рожи, а Тимофею очень не хотелось, чтобы школьники увидели его в таком виде: джинсы в моче и брызгах блевотины, левая щека и волосы в дерьме. Мальчишка руками отёр следы кала и рвоты и вышел наружу.

«Пойду встану у ворот. Илюха и Мот должны догадаться, что что-то произошло! Принесут туда мои шмотки и куртку из раздевалки захватят… Хоть бы об этой стычке другие в школе не прознали!.. Чёрт! Вот позорище будет!» — хромая и держась за живот, раздетый Степанченко, сжавшись от холода, поплёлся к выходу со школьной территории.