Стрела, монета, искра. Том III

Роман Суржиков, 2021

Полари – мир фантастического Средневековья. Суровые и жестокие нравы здесь соседствуют с диковинными ростками будущего, мечи и арбалеты – с первыми электростанциями и железными дорогами. Император Адриан ведет государство нелегким путем реформ и прогресса. Могущественные феодалы плетут изощренные интриги, поднимают мятежи в борьбе за власть. Церковь также пользуется огромным влиянием, ведь в мире Полари никто не сомневается в существовании богов. Боги не стоят в стороне: они шлют людям дары – непостижимые Священные Предметы. Писание гласит: в Предметах таится великая сила, способная исцелять болезни, управлять стихиями, разрушать преграды. Секрет этой силы утерян много веков назад…

Стрела

Конец июня 1774 года от Сошествия

Восточнее Реки, окрестности ложа XVIII Дара Богов

До чего странно, когда время течет толчками. То возникает, то гаснет, будто огни в окнах.

Свет. Джемис Лиллидей, морщась, разглядывает рану Эрвина.

— Милорд, из вас целитель не лучше, чем мечник…

Развязывает мешочек с каким-то снадобьем.

— Вы решили прикончить меня медленно? — спрашивает Эрвин.

— Это надежное средство, милорд, — с обидой отвечает Джемис. — Отцовский лекарь дал.

— Я испробовал пять надежных средств — видите пузырьки?.. До Звезды оставался примерно один шаг, когда я бросил эту гадость и применил змей-траву.

— Змей-трава?.. Это же яд!

— Да неужели? Как вы догадались!..

Джемис нюхает жидкость в миске, брезгливо трогает пальцем, кончиком языка.

— Пекучая дрянь! Хуже красного перца.

В сомнении покачивает головой:

— Не лучше ли мое снадобье? Отцовский лекарь знает толк…

— Захотите отомстить врагу — отдайте его лекарям. А хотите помочь — делайте, что я скажу. Или хотя бы не мешайте, я сам сделаю.

Джемис берется за кисточку, осторожно подносит к ране.

— Выдержите, милорд?

— Конечно, нет. Буду рыдать и звать мамочку, я же неженка. Делайте уже!

Воин смазывает рану. Эрвин скрипит зубами и улыбается. Ничего не нужно делать самому — только лежать и ждать. В сравнении с прежними процедурами это почти блаженство.

Темнота…

Свет.

Точнее, запах. Сочный, аппетитный, с дымком. Воин жарит зайца.

— Я могу надеяться на косточку-другую? — спрашивает Эрвин, глотая слюну.

— Косточку?.. — удивляется Джемис. — Вы хотите кость?..

Пес сидит у огня, поминутно облизываясь.

— Ах, все кости обещаны Стрельцу! — догадывается Эрвин. — Какая жалость… Что ж, тогда я сбегаю на охоту.

Эрвин делает попытку встать, Джемис испуганно подскакивает к нему:

— Вы тронулись умом? Какая охота? И трех шагов не пройдете, милорд! Лежите, не шевелитесь, я вас накормлю!

— Это называется ирония, Джемис. Я пошутил.

— Странные у вас шутки, милорд.

— Ну, куда мне до вашего изящества! Колючки под седлом — вот была умора. Или, например, неделями следить за мной, чтобы однажды подстеречь и прирезать, — тоже довольно забавно.

Джемис возвращается к костру в угрюмом молчании. Позже приносит Эрвину аппетитную заячью ножку, истекающую жиром. Эрвин съедает ее так быстро, что едва успевает ощутить вкус.

— Какая-то маленькая. Это был заяц или тушканчик? Дайте еще.

— Больше нельзя, милорд. Вы отвыкли от плотной еды.

— Знаю… — досадливо скрипит Эрвин. Глядит, как пируют воин с овчаркой. Спрашивает: — Джемис, вы ведь следили за нами от самого болота?

Воин нехотя кивает.

— Отставали на день, чтобы мы вас не заметили? Шли по следам?

— Да, милорд.

— И на что же вы рассчитывали? Что я как-нибудь пойду прогуляться без эскорта? В одиночку отправлюсь на охоту?

— Милорд, вам нужно отдыхать. Поспите лучше…

— Чего вы ждете? — восклицает Эрвин. — Какой еще случай вам нужен?!

Джемис выходит. Эрвин смыкает веки. Темнота.

Огонь в груди. Боль отдается в сердце, в легкое. Дыхание сбивается. Лихорадка.

Эрвин просыпается среди ночи, дрожа в холодном поту. Хочется орать от обиды: неужели хворь вернулась?! После всех стараний? Опять?!

— Джемис, — зовет он, — Джемис!

Воин подхватывается, словно по тревоге.

— Да, милорд.

— Принесите змей-травы.

— Ночь, милорд. Не дождаться ли утра?

— Нет. Сейчас.

Джемис уходит. Стрельца нет в землянке — он спит на улице, охраняет лошадь воина от волков. Тянется время. Лихорадка не утихает. Эрвин боится притронуться к ране и ощутить снова ту жуткую, тугую и горячую плоть.

Когда Джемис возвращается и зажигает факел, Эрвин спрашивает:

— Вы были у ложа?

— Да, милорд.

— Видели место, где на нас напали?

— Да, милорд.

— Вы… Джемис, вы похоронили их? Я был ранен и не мог…

— Похоронил.

— Благодарю…

Джемис садится возле лорда, готовит ядовитый сок, смачивает кисть. Говорит:

— Почему вы спросили об этом, милорд?

— Просто хотел знать, похоронены они или все еще… лежат.

Джемис медлит, трогает лоб Эрвина, снимает повязку и осматривает рану.

— Скажите, милорд, эти люди — нападавшие — кто они были?

— А почему вы спросили об этом? Точнее, почему сейчас?

— Раньше не думал, что вы мне ответите.

— Правильно, не ответил бы. Но почему сейчас?

— Сомневаюсь, что вы доживете до утра.

— Доживу, уж поверьте.

Эрвин и сам не слышит веры в своих словах. Воин касается раны кистью, в тот же миг падает темнота.

В ней мертвецы, коршуны, волки. Все жрут: и Эрвина, и друг друга. Толпятся вокруг него — лежащего, — огрызаются, выдирают друг у друга клочья мяса. Эрвин орет… нет, шепчет:

— Я выживу… Я увижу сестру…

Мертвецы растаскивают его по кусочкам, швыряют лакомство волкам. От туловища остаются лишь голые ребра, сквозь них прорастает змей-трава…

Свет.

Вода льется с потолка. Джемис сидит в землянке, возле Эрвина. Ждет, когда лорд проснется. Точнее, проснется ли.

— Видите, — тихо произносит Эрвин, — я же обещал.

Джемис подает ему воды, протирает влажным платком лицо и шею.

— Кто это сделал с вами?

— В основном я сам… Но начал дело механик Луис.

Джемис недоверчиво склоняет голову.

— Этот сопляк пытался вас убить?

— Он всадил нож на ладонь левее сердца. Может, хотел почесать мне грудь — кто знает. Чужая душа — потемки.

— Луис, этот южный мышонок! Ему достало духу убить Ориджина!..

— Ну да, он же не кайр, куда ему…

— Вы не в том состоянии, чтобы так шутить, милорд.

Эрвин облизывает губы: они так приятно прохладны от дождевой воды.

— Я должен попросить у вас прощения, — говорит Эрвин.

— За что?

— Луиса наняли расправиться со мною. Он хотел замаскировать убийство под несчастную случайность. Попытался сделать это на болоте: шел передо мною и надрезал сеть. Я ничего не заподозрил. Затем Луис украл змею у Кида и подкинул в мой шатер. Тогда я заподозрил вас. Вот за это прошу прощения.

— Пустое, милорд, — говорит Джемис. Он лжет. Заметно, что этих слов воин ждал очень давно.

— И еще я благодарю вас, — говорит Эрвин.

— За что, милорд?

Эрвин усмехается.

— За ваше идиотское чувство юмора! Полдороги Луис был в центре внимания солдат: вы с Хэнком следили за ним, чтобы устроить очередную пакость, а все прочие хотели видеть его реакцию. Если бы не такое пристальное наблюдение, Луис имел бы больше возможностей подстраивать ловушки. Вероятно, я не дожил бы даже до Реки.

Джемис взвешивает услышанное и наконец понимает, что Эрвин не шутит.

— Вы знаете, кто нанял Луиса? Кто и почему хотел вашей смерти?

— Думаю, что знаю.

— Скажите, милорд.

— Не сейчас. Потом… Не думайте, я выживу.

Темнота.

Возврат.

Джемис приносит воды, дает Эрвину напиться, вложив в губы горловину бурдюка. Кормит мясом с орехами и лесными ягодами. Снимает повязку, придирчиво оглядывает рану.

— Становится лучше, милорд. Гноя почти не осталось. Еще раз обработаем дрянью, и можно будет зашить.

— Вы умеете зашивать раны?

— Нет, милорд. Как и вы.

— Прекрасно.

— Прекрасно, милорд?

— Освоить новое дело — разве не прекрасно? Да еще такое полезное, как шитье!

Джемис смазывает рану соком. Находит среди вещей лорда кривую медицинскую иглу, заправляет нить, примеривается. На его месте Эрвину было бы сложно воткнуть иглу в живую плоть человека, однако Джемис не испытывает таких затруднений. Его пальцы движутся спокойно и твердо. Эрвин кривится от боли и впивается ногтями в собственные ладони, чтобы сдержать стон. Впрочем, ясно, что воин справился с делом наилучшим образом.

— Благодарю вас, Джемис. У вас явный талант к швейному ремеслу.

— Приятно слышать, милорд, как высоко вы меня цените.

Он уходит, и Эрвин взвешивает на языке слова: «Это была шутка». Не сказав их, теряет сознание.

Темнота заполнена тревогой и болью. Рана пульсирует и жжет, а сон почему-то все длится, не прерываясь, и боль пробирается все глубже, до самого сердца. Биение становится тяжелым и гулким, будто гонг. Ход марширующего войска. Сапоги по мостовой: гвардейские сапоги, какие носит имперская пехота. Алая кровь бьется в груди, ища отверстие. Алые рубахи — в тон фамильного цвета Династии. Алые очи в искровых копьях. Боль все острее, все больше напоминает удар искры — не мгновенный, но растянутый во времени, нарастающий до визга.

Эрвин пытается проснуться, открыть глаза, и веки поддаются, и он видит тронную залу. Огромный лазурный престол на мраморных ступенях, и владыка Адриан — такой огромный, что еле помещается в кресло, — лукаво произносит:

— Думаете, мне нужна ваша помощь, чтобы править моей империей? Вы так наивны, лорд Эрвин. Глупый, глупый человечек.

Он поднимает руку и указывает пальцем в грудь раненому. Там, внутри, жжение становится невыносимым, и Эрвин впивается пальцами, силясь выцарапать из тела огонь…

— Проснитесь, проснитесь!

Свет. Джемис крепко держит Эрвина за руку.

— Вы повредили швы, открылось кровотечение. Придется наложить заново.

— Холодная тьма…

— Сочувствую.

Джемис берется за иглу.

Темнота…

Свет…

Темнота…

Мир, возникший из темноты на этот раз, чем-то отличался.

Потолок из замшелых бревен, сырая земля вместо пола, свет сквозь оконце во входном щите. Все прежнее… только на полтона ярче.

Эрвин встал — ноги удержали его. Отодвинул щит, вышел в лес.

Сквозь перекрестье ветвей стреляло солнце, рассыпая повсюду искры росы. Ближний куст покачивался, встревоженный ветерком, и ронял блестящие капли. Запах хвои и смолы вливался в легкие. Прохладный воздух щекотал спину, трава ласкала ступни. Эрвин растворился в ощущениях, пораженный: все ново! Все иначе! Не та поляна, не тот лес… не тот мир!

Рыжая тень бесшумно скользнула со ствола, метнулась меж кустов, замерла мордочкой к человеку. Глазки из темного бисера, кисточки на ушках, распушенный хвост, выгнутый, как буква S. Эрвин смотрел на белку, она не трогалась с места, и он смотрел… и в этот самый миг пришло осознание.

Рана больше не болит!

Эрвин София Джессика никогда не считал, что судьба несправедлива к нему. Он знавал множество радостных дней. Испытал любовь, пробовал успех на вкус, заводил умных друзей, бывал в центре внимания, наслаждался красотою в разнообразнейших ее обличьях. Умел ценить терпкость вина, остроту фразы, изящество мысли, искру девичьего смеха. Его жизнь — особенно годы в столице — была полна прекрасного, тонкого, сладкого, драгоценного…

Эрвин глядел на белку, в бисерные ее темные глазки, и точно знал: сейчас — лучший миг его жизни. Такого не было в прошлом и никогда не будет впредь. Все радости, пережитые прежде, — тусклы, крохотны, смешны. Он не хотел шевелиться, боялся даже дышать, чтобы не спугнуть этот миг вопиющего, бесстыдного, умопомрачительного счастья.

Да пошлют боги когда-нибудь еще хоть один такой же миг!

Когда Джемис вернулся с охоты, неся на плечах тушу олененка, лорд Эрвин Ориджин сидел возле горящего костра. У воина даже челюсть отвисла.

— Как вам удалось?..

— Пункт первый: я поднялся на ноги. Пункт второй: нашел сухих веток. Пункт третий: разжег огонь. Знаете ли, мне по вкусу масштабные планы.

— Вы… — Джемис сбросил тушу на землю и оглядел Эрвина с ног до головы. — Вы здоровы?..

Эрвин искривил губы.

— Ни капли не здоров. Задыхаюсь после десяти шагов и с трудом поднимаю хоть что-то тяжелее собственной руки. Но я больше не умираю, вот в чем штука.

— Рад это слышать, милорд.

— Рады?.. — переспросил Эрвин.

— Вы сомневаетесь, милорд?..

— Садитесь, Джемис. Есть разговор.

Воин сел возле лорда, пес улегся между ними.

— Кое-что нам с вами нужно прояснить. Я выскажу свои догадки, вы ответите, прав ли я.

— Слушаю, милорд.

— Вы шли за нами, чтобы убить меня, верно?

Джемис глубоко вдохнул.

— Да, милорд.

— Но вас опередили. Вы услышали звуки битвы, а когда пришли на место, увидели братскую могилу. Вы решили, что я тоже погиб?

— Сперва — да, милорд. Но позже нашел ваш меч, и рядом с ним не было вашего тела.

— Тогда вы сочли, что я бежал с поля боя.

Воин не смотрел ему в глаза.

— Милорд…

— Не смейте лгать. Вы не кайр, но все еще дворянин!

— Да, я решил, что вы сбежали.

Эрвин кивнул.

— Благодарю за честность. Дальше вы поняли, что вам не составит труда нагнать меня и убить — ведь с вами был Стрелец, он легко взял бы след. Однако вы не двинулись в погоню сразу же, а провели еще несколько дней на месте сражения. Похоронили тела — тяжелое и благородное дело. Чем еще вы там занимались?

— Спускался в ложе Дара.

— Из любопытства? Я понимаю.

— Не только из любопытства, милорд. Я нашел ваш меч, когда бродил по краю ложа. Видите ли… вы все-таки Ориджин, и я подумал…

Эрвин усмехнулся:

— Вернее сказать, понадеялись, что я все же не спасся бегством, а был убит и упал в пещеру.

— Да, милорд. Подумал: вдруг так и было. Тогда я смог бы найти в ложе ваше тело и доставить его светлости.

— Доставить моему отцу?!

— Да, милорд.

Эрвин ужаснулся:

— О, боги! До Первой Зимы два месяца пути, тело превратилось бы в жижу. Герцог стерпел бы, но бедная матушка лишилась бы рассудка от такого зрелища!

— Да, милорд, я немного поразмыслил и решил поступить иначе. Подумал, если найду останки, то похороню здесь, а доставлю его светлости только ваш меч. Позже его светлость сможет прислать за вами людей.

— Если сочтет меня достойным места в родовой усыпальнице, вы это хотите сказать?

— Милорд…

— Отвечайте!

— Да, милорд.

— Прекрасно. Ваша честность радует все больше. Итак, вы полезли в ложе и не нашли там никакого тела.

— Верно, милорд.

— Вы вернулись к изначальной версии: лорд-неженка бежал из боя.

— Да, милорд.

— Тогда вы пустили по следу Стрельца, и пес легко привел вас сюда. Вы нашли меня полумертвым, лежащим на этой вот поляне, и весьма удивились тому, что я ранен. Недолго поколебавшись, решили помочь мне, что и выполнили со старательностью, за которую я вам весьма благодарен.

— Да, милорд.

Воин выглядел хмурым и напряженным. Пес, всегда понимающий его настроение, тревожно навострил уши.

— Полагаю, понятия о чести не позволили вам зарезать раненого. Вы решили подождать, пока моя хворь отступит. И вот мы подходим к самому насущному вопросу: что вы намерены делать теперь, когда я способен стоять на ногах?

Джемис опустил голову и долго, долго молчал.

— Я выполню то, что вы скажете, милорд.

Эрвин усмехнулся. Какая странная привычка выработалась: реагировать смехом на угрозу смерти.

— Хотите сказать, у меня будет выбор между мечом, кинжалом и арбалетом? Премного благодарю.

— Нет, милорд, вы ошибаетесь.

— Ошибаюсь?

— Не во всем. В большинстве правы. Да, я пришел ради мести. Лишиться плаща — никто в моем роду не знал такого позора. Да, я не убил бы раненого. И действительно я хотел дождаться, пока заживет ваша рана. Вы все поняли правильно, милорд. Кроме одного: я раздумал мстить.

— Неужели?

— Я сделаю то, что прикажете, милорд. Захотите — останусь с вами, буду служить всю дорогу до Первой Зимы. Дорога нелегка, вам пригодится помощь. Захотите — уйду сейчас, и больше вы меня не увидите. Сомневаюсь, что вы потерпите рядом с собою такого вассала. Я бы не терпел.

Эрвин озадаченно свел брови.

— В чем причина столь разительной перемены?

— Я был к вам несправедлив от самого начала. Вы не таков, каким кажетесь. Мне стыдно за все, что думал о вас.

— Как вы пришли к такому мнению?

Джемис закатал рукав рубахи. Вдоль предплечья шел глубокий порез.

— Изо всех своих поединков я выходил победителем, — сказал воин. — Мне не доводилось быть тяжело раненым. Глядя на вас, я захотел узнать, каково это.

У Эрвина отвисла челюсть.

— Вы порезали руку и посочувствовали мне?! Что за чушь! Вы — Джемис Лиллидей или Праматерь София?!

— Нет, милорд. Я влил в рану несколько капель сока змей-травы. И понял одно: тот человек, каким я вас считал, не дожил бы до моего прихода.

— Ах, вот оно что!..

Они помолчали.

— Мне бы пригодился спутник на обратном пути, — сказал Эрвин. — Если готовы служить лорду-неженке, у вас есть такая возможность.

— Рад служить Дому Ориджин, милорд.

— Имейте в виду, — отметил Эрвин, — я не верну вам плащ, пока не уверюсь, что вы его достойны.

— Ничего другого и не жду.

С Того Самого Мига прошло десять дней.

Хворь отступала — бежала с поля боя. Лихорадка больше не возвращалась. Рана ныла на закате и перед рассветом, и в дождь, и чесалась во все остальное время, но это не шло ни в какое сравнение с прежней болью. Левая рука действовала плохо, с трудом сгибалась в плече, но с каждым днем все лучше слушалась приказов.

Эрвин приобрел аппетит дворовой собаки. Всякий раз, как что-нибудь съедобное попадалось на глаза, рот наполнялся слюной, в желудке урчало, а мозг начисто лишался способности думать о чем-то, кроме еды. Время, когда Джемис поджаривал на костре куски зайчатины или оленины, распространяя вкуснейший аромат, становилось подлинным испытанием выдержки. В такие минуты Эрвин и Стрелец глядели в костер совершенно одинаковыми тоскливыми взглядами и боролись с общим соблазном: сожрать мясо сырым.

Эрвин заново научился ходить, от чего получал немалое удовольствие. Пройти за какие-то две минуты от землянки до поляны змей-травы, минуя волчью ягоду и ореховый куст, — это просто сказка! Эрвин хорошо помнил время, когда этот маршрут занимал пару часов.

Он стал упражняться в стрельбе из арбалета. Это давало тренировку и рукам, и глазомеру, и ногам: болтов имелось не так уж много, хочешь стрелять — будь добр, ходи и собирай. Об охоте на белок, как и прежде, он мог лишь мечтать, однако научился всаживать болты в тонкие сосны шагов с сорока.

Общение с Джемисом вызывало неловкость. Ни он, ни Эрвин вовсе не были молчунами, но вот общие темы оказались в большом дефиците. Все их знакомство сводилось к походу, так что любое общее воспоминание непременно упиралось в недавнюю вражду или, того хуже, в гибель сослуживцев. К тому же Эрвин был для Джемиса живым напоминанием об унижении. Неудивительно, что воин почти все светлое время пропадал на охоте, возвращаясь лишь к сумеркам. Однажды у вечернего костра Эрвин, изнемогающий от нехватки общения, сказал напрямик:

— Поговорите со мной, прошу вас.

— Да, милорд, — подчинился Джемис и принялся ждать темы, какую предложит Ориджин.

О чем можно поговорить с кайром? О чем угодно, лишь бы не пахло смертью! Этого запаха Эрвину уже хватило с головой. Он выбрал наугад первое воспоминание, до крайности далекое от войны:

— Мне в детстве нравилась дочка Флеминга. Знаете, почему? Она всего боялась. Высоты, темноты, подземелий, оружия, кладбищ, пауков — всего, что только можно выдумать. Чуть что, пронзительно взвизгивала и впивалась в мою руку, могла и спрятаться за спиной… так мило! И самое забавное: она сама любила пугаться. «Ах, Эрвин, говорят, в Первой Зиме много старых подземных ходов… не покажете ли мне?» Она — первая девушка, кого я поцеловал, и было это в усыпальнице Ориджинов.

Джемис ухмыльнулся — давно Эрвину не доводилось видеть на его лице улыбку.

— Значит, нам с вами повезло, милорд.

— Вам тоже доводилось целоваться в склепах?

— Нет, я тоже спасся от брака с Молли Флеминг. Меня сватали за нее… и я сбежал в поход. А когда вернулся, она была замужем, родила сына и растолстела, как бочка.

— Неужели?

— Ага. Думаете, почему она не показывается в Первой Зиме?

— Стыдится предстать перед сюзереном?

— Не нашлось кареты, которая бы ее выдержала.

Дурная шутка, но Джемис сказал это с таким серьезным видом, что Эрвин хохотнул. Джемис вдохновился и рассказал про девчонку из Лида, что вздыхала о нем, когда Джемису было лет этак девять. Эрвин описал свое знакомство с дочкой Нортвудов: благородная леди Глория столкнула его с крыльца в огромнейший сугроб, уверенная, что это впечатлит гостя. Позже графиня Сибил отпаивала орджем мокрого до нитки Эрвина.

Конец ознакомительного фрагмента.