Стрела, монета, искра. Том III

Роман Суржиков, 2021

Полари – мир фантастического Средневековья. Суровые и жестокие нравы здесь соседствуют с диковинными ростками будущего, мечи и арбалеты – с первыми электростанциями и железными дорогами. Император Адриан ведет государство нелегким путем реформ и прогресса. Могущественные феодалы плетут изощренные интриги, поднимают мятежи в борьбе за власть. Церковь также пользуется огромным влиянием, ведь в мире Полари никто не сомневается в существовании богов. Боги не стоят в стороне: они шлют людям дары – непостижимые Священные Предметы. Писание гласит: в Предметах таится великая сила, способная исцелять болезни, управлять стихиями, разрушать преграды. Секрет этой силы утерян много веков назад…

Искра

20 июня 1774 года

Фаунтерра — Бледный Луг — Фаунтерра

Как чувствует себя подсудимый перед объявлением приговора?

Вероятно, так. Он — она — лежит на спине, поминутно вздрагивая от боли. Судья — лысеющий старик, одетый в жилет и сюртук, несмотря на летний зной, — вдавливает сучковатые пальцы в живот подсудимой. То выше пупка, то ниже, то правее, то левее. Под правым ребром нажатие отзывается резкой болью, заставляя подсудимую морщиться. Судья давит вновь и вновь — предъявляет боль под ребром, как уничтожающую улику, и требует признания:

— Что чувствуете, миледи? Вот здесь — плохонько, да?

Ночная блуза подсудимой поднята аж до груди. Судья глядит сквозь пенсне на белый плоский животик, отчего девушка чувствует себя унизительно обнаженной и беззащитной. Впрочем, ничего другого ей, подсудимой, и не полагается. Она выдавливает признание:

— Больно… Здесь, под вашими пальцами, да…

— Какая боль? — уточняет судья и мечет пригоршню юридических терминов, малопонятных для подсудимой: — Режущая боль? Колющая? Тупая или острая? Пульсирующая или продолжительная?

— Иглы… — говорит подсудимая. — Как будто иглы.

— М-да, миледи… Дело понятное…

Она не может понять, почему судья медлит. Ведь он уже знает приговор! Зачем тянет время, почему не скажет напрямик? Пытка ожиданием — это часть приговора? Или судья хочет, чтобы она унизилась и стала умолять. Что ж, подсудимая вряд ли может позволить себе гордость.

— Что со мною, сударь? — спрашивает она.

Впервые судья отрывает взгляд от ее живота, сверкает ей в лицо холодными стекляшками пенсне:

— Миледи, вы страдаете печеночной хворью.

Сказав это, он умолкает с таким видом, будто краткою фразой выражена уже вся ее дальнейшая судьба. Зачем он издевается над нею? Ведь она — не закоренелый преступник, впервые за недолгую жизнь предстала перед судом. Откуда ей знать смысл подобных слов?

— Что это значит?.. — спрашивает она.

Судья отвечает многословно — работает на публику. В первом ряду зрительского зала — выскородная дама, северная графиня. Законник поворачивается к ней и принимается блистать ученым красноречием:

— Изволите видеть, ваша милость, в тело юной проникли болезнетворные миазмы и расположились в печенке — вот здесь. — Подсудимая вздрагивает, когда он тычет ей под ребро. — Теперь печень окутана хворью, как будто паутиной. Она вырабатывает излишек желчи, каковая и отравляет тело.

Подсудимая силится понять, но не слышит в речи судьи главного: что с нею будет? Какая судьба ждет впереди?

Графиня спрашивает — невпопад, не о главном:

— Какое лечение требуется?

Судья с радостью разворачивает ответ:

— Печеночная хворь весьма непроста, миледи. Поскольку не имеется прямого лекарственного доступа к пострадавшему органу, придется действовать опосредованно. Основою нашего лечения станет кровопускание. Вы понимаете, миледи, что кровь протекает через все органы тела. Она вымывает хворь из печени, но загрязняется сама. Нашею задачей будет убрать из тела как можно больше грязной крови, а для ее замещения пить утром и вечером красное вино. Помимо того, применим и травяные снадобья, как то…

Подсудимой хочется взвыть. Скажите наконец главное! Оставьте ваш птичий язык, ответьте на один-единственный вопрос!

— Я умру?

Судья снисходительно улыбается: что взять с наивной дурехи!

— Юная леди, ваше выздоровление в руках богов, а их деяния нельзя предсказать. Однако из медицинского опыта, каковой у меня, смею заметить, весьма велик, скажу следующее: при надлежащем уходе и точном следовании указаниям весьма вероятно, что хворь отступит через три дня после того, как вы совершенно ослабеете. Если же говорить полностью точно, то вы будете сперва опускаться в глубину хвори, затем проведете три дня в наихудшем состоянии, а потом пойдете на поправку ровно с той же скоростью, с какой прежде шли на убыль.

Приговор подразумевает всего лишь пытку, но не казнь? Подсудимая боится поверить, робко переспрашивает:

— Вы имеете в виду, что эта хворь не смертельна?

— В высшей степени! — грозно вещает судья. Окуляры блещут, затеняя глаза. — В высшей степени смертельна, юная леди!

Подсудимая холодеет, даже графиня испуганно ахает. Судья удовлетворенно покачивает головой. Он дает себе время насладиться моментом, а затем проявляет снисхождение:

— Это если брать без учета влияния медицинского ухода. Но если же с требуемой регулярностью применить те процедуры и снадобья, какие я предпишу, то риск смертельного исхода сделается пренебрежимо минимальным.

Подсудимая переводит дух. Она помилована! В сердце вспыхивает столь пламенная радость, что девушке становится стыдно. Это низко — так дрожать за свою жизнь! Замирать от животного ужаса в ожидании приговора — недостойная трусость.

— Вы предписываете кровопускание, сударь?

— Конечно, юная леди! В нем — основа всего процесса.

Она осмелела настолько, что позволяет себе крохотное возражение:

— Раненые воины слабеют, когда теряют кровь. Правильно ли, сударь, совершать те действия, что приведут к потере сил?

Судья одаривает ее новой снисходительной улыбкой:

— А то как же, юная леди! В этом и смысл! Вам предстоит сперва ослабнуть, и лишь потом, когда хворь отступит, заново набраться сил. Из полнокровного и сильного тела хворь нипочем не уйдет. Она тянется к жизненным силам, будто мухи к патоке. Когда вы ослабеете — вот тогда появится возможность изгнать ее. Но учтите, что необходимы также снадобья и красное вино. Это весьма важное дополнение, и горе вам, если проигнорируете его, юная леди.

Графиня удовлетворенно кивает. Судья, почему-то взявший на себя роль палача, извлекает из саквояжа кожаный сверток, раскрывает, вынимает нож с треугольным лезвием. Служанка приносит таз и кувшин воды, судья-палач закатывает рукава и деловито омывает ладони.

— Приступим же к первому кровопусканию. Будем повторять их один раз в два дня, и так до тех пор, покуда хворь не достигнет своего дна. Дайте-ка вашу ручку, юная леди.

Подсудимая откидывается на подушку, верная своему решению: терпеть без малейшего стона. Ей по-прежнему стыдно за пережитый страх. Палач взмахом лезвия вскрывает ей запястье.

— Вот, взгляните, ваша милость, — обращается он к знатной зрительнице, пока кровь девушки струится в таз. — Изволите видеть, ваша дочь побелела лицом. Это верный знак, что мы на правильном пути: дурная кровь, что имеется в ее теле, отхлынула от кожи.

Графиня кивает, довольная объяснением.

— Простите, сударь, — осторожно спрашивает осужденная, — вы говорите, хворь обитает в печени. Не странно ли, что сперва у меня заболела голова, а лишь потом — печенка?

Старик склоняет голову и хмурится, не веря слуху. Пигалица рискнула оспорить приговор?!

— Неужели вы ставите под сомнение мои знания, юная леди? Я имею честь носить звание лекаря уже двадцать девять лет! Мне довелось лечить епископа города Маренго, благородного графа Блэкмора с его женою, и маркиза Эверглейд, и маркизу Фламерс, и…

— Сударь, простите, если обидела. Я лишь пытаюсь понять, как такое случилось, что хворь живет в печени, но заставляет страдать голову?

— Юная леди, — поджав губы, цедит судья, — печеночная хворь приводит к избытку желчи, а та, в свою очередь, нарушает все внутренние потоки и балансы, так что боль может возникнуть в любой части тела. Вот, полюбуйтесь-ка.

Он извлекает из саквояжа крохотное зеркальце и подносит к лицу девушки.

— Видите, юная леди, каков цвет кожи?

Подумать только! Прежде она не замечала этой вопиющей улики: под глазами вырисовались грязно-желтые треугольники.

— Цвет желчи. Вот вам сигнал, что источник напасти следует искать в печени. Если уж не верите мне, то поверьте собственным глазам, юная леди!

Этот цвет грязной выгоревшей бумаги напоминает подсудимой картину столь жуткую, что она вздрагивает. Полумертвая восковая старуха на грязном тюфяке. Осознание накрывает девушку ледяным дождем.

— Сударь, не скажете ли, как хворь могла попасть в тело? Передалась от другого больного, верно?

— Юная леди, относительно передачи моровых болезней, таких как сизый мор, гирма или язвенница, нет единого понимания. Но в случае печеночной хвори дело совершенно ясное: носителем хвори являются миазмы — болезнетворный смрад, выдыхаемый одним человеком и вдыхаемый другим.

«Холодная тьма! Старуха — ее смрад был ужасен! Зловоние мертвеца! Неужели и я… — Подсудимая боится даже додумать мысль до конца. — Неужели и я… стану такой?!»

— Сударь, скажите… от печеночной хвори человек начинает… пахнуть?

— Когда хворь достигнет своего полного развития. Сейчас, юная леди, вы не источаете запаха, а значит, находиться подле вас вполне безопасно. Но когда дыхание сделается смрадным, я назначу вам носить маску, пропитанную луковой эссенцией. Без этого вы создадите опасность для леди-матери и всех домочадцев.

Он оканчивает экзекуцию и принимается бинтовать рану.

— Вот и все, юная леди. А вы боялись.

Девушка не боялась… по крайней мере, не кровопускания. Но она не спорит, все мысли заняты видением из богадельни. И своею собственной преступной глупостью. Лишь теперь она понимает, в чем провинилась, почему предстала перед судом! Грядущие пытки, унизительная слабость, отвратительные изменения в теле, что начнет желтеть и смердеть… Все — расплата за глупость. Зачем она пошла в госпиталь? Зачем сама?!

А ведь ее предупреждали: и графиня, и заботливый Итан… О, боги! Итан! Ведь и он мог заразиться!

— Не забывайте, ваша милость, — приговаривает старичок в пенсне, собирая инструменты, — утром и вечером юной леди следует принимать по чаше красного вина для очищения крови. Также требуются травяные снадобья — я пришлю их всенепременно. Полынь усмиряет печень и снижает количество желчи, а зверобой и ромашка противодействуют дурным миазмам. При каждой еде, непосредственно после питания.

Он обменивается еще парой фраз с графиней, получает оплату и уходит, бодро пришаркивая подошвами.

— Как твое самочувствие, дитя? — ласково спросила графиня, выслав служанку проводить лекаря.

— Я так глупа… — прошептала Мира. На глаза просились слезы.

— Отчего же? Ты не виновата, что захворала! Ведь слышала, что сказал лекарь: кто-то дыхнул на тебя — и дело сделано. Наверное, на этом представлении чудо-машины был хворый. Подлец! Необходимо ввести закон и жестоко наказывать любого, кто разносит свои миазмы!

Леди Сибил сказала еще много утешительных слов. На душе у Миры потеплело достаточно, чтобы отвлечься от мыслей о своей ничтожности.

— Миледи, вы так добры! Прошу, не сидите со мною. Не прощу себе, если вы тоже заразитесь.

— Не говори глупостей! Лекарь же сказал: сейчас это безопасно. Вот когда будет запах…

Миру передернуло от омерзения.

— Какая гадость!..

— Ну-ну! Мой муж-граф, знаешь ли, тоже не благоухает. Но ничего в этом мерзкого нет, такова уж природа естества.

Девушка даже усмехнулась.

— Если уж о том пошло, сам лекарь тоже не лишен… миазмов.

— Он стар, но хорош, — заверила графиня. — Один из лучших лекарей Фаунтерры. Уж не думаешь ли ты, что я привела бы к тебе шарлатана?

— Благодарю вас, миледи. Так много делаете для меня. А я приношу вам одни хлопоты.

— Пустое, — отмахнулась леди Сибил широким жестом, — все пустое! Не думай ни о чем, не забивай голову — и поправишься скорее. Мне следует идти, есть дела в городе. Элис принесет тебе вина, а потом ложись и спи — это самое лучшее.

— Конечно, миледи.

Графиня ушла, а служанка явилась с чашей вина. После кровопускания наступила слабость, Миру клонило в сон. Однако она ясно понимала: лечь спать — худшее, что можно сделать. После новых процедур она станет еще слабее. Если действовать, то прямо сейчас — позже попросту не хватит сил. А сделать кое-что нужно: довести до конца дело, за которое она заплатила так дорого.

— Элис, принесите перо и бумагу. И пришлите ко мне Вандена через четверть часа.

Получив в руки перо, Мира быстро вывела записку.

«Милый Итан, я должна предупредить. В ближайшее время Вам следует обратиться к лекарю. Жуткая старуха в госпитале Терезы, как мне довелось выяснить, страдала печеночной хворью. Хворь могла передаться и Вам, потому прошу: немедленно примите меры. Простите за то, что не послушала Вас. Я была безнадежно глупа. Простите».

Затем принялась одеваться. Это оказалось нелегким делом: движения были замедленны, в глазах туманилось. Одеждой для этого случая Мира запаслась заблаговременно. Памятуя о том, чем обернулось появление дворянки в госпитале Терезы, приобрела коричневое платье, какие носят небогатые мещанки, деревянные башмаки, чепец и грубые чулки. Стоило видеть лицо лавочника, когда Мира примеряла все это, отложив в сторону свои шелка…

В дверь постучали.

— Миледи, вы меня звали?.. — спросил Ванден и с удивлением воззрился на ее наряд.

— Я прошу вашей помощи, сир. Мне следует побывать за городом, в местечке Бледный Луг — семь миль пути. Будьте добры, сопроводите меня.

— Миледи… — Ванден растерялся. — Говорят, вам нездоровится… похоже, так оно и есть. Стоит ли пускаться в дорогу?

— Стоит или нет — мое дело, не так ли? — отрезала Мира. — Можете помочь мне, сир, или отказать. Но я поеду в любом случае.

— Миледи, ваша матушка будет недовольна.

— Еще меньше радости ей доставит, если вы отпустите меня одну.

Ванден кивнул:

— Слушаюсь, миледи. Я велю подготовить экипаж.

Бледный Луг был почтовой станцией, разросшейся до размеров городишки. Сорок лет назад здесь была лишь конюшня, таверна и точка имперской курьерской службы. Некий предприимчивый купец сообразил, что можно подзаработать, построив рядом гостиницу. Жилье в столице дорого, а сама Фаунтерра, переполненная шумом и движением, многим внушает робость и тревогу. Для крестьян и приезжих мещан оказалось удобно и выгодно — остановиться в тихом уютном местечке осторонь столицы, днем наведываться в Фаунтерру по делам, а на ночлег возвращаться в Бледный Луг. Благо семь миль — не такое большое расстояние.

Примеру первого купчины последовал второй, а там и третий. К курьерской станции приросла пара улочек, заполненных гостиницами и кабаками. Затем выстроили церковь, она-то и закрепила за Бледным Лугом статус городка. Сейчас здесь жило около пятисот человек: они служили в гостиницах, занимались извозом, а также держали огороды, что пятнистым одеялом устилали земли вокруг городишки.

Все это Мира узнала от кучера — он был уроженцем Фаунтерры, а не северянином, как Ванден. Кучер и обнадежил ее:

— Найти леди в Бледном Лугу? Ничего нет проще! Леди и лорды не живут в Бледном Лугу, так что ваша дамочка будет приметна. Любого спросите — он вам скажет. К тому же, если она поселилась двадцать лет назад, то домов тогда было совсем немного. Узнайте, какие дома стоят с тех пор, — в одном из них ищите. Или дайте монетку — я сам порасспрошу.

И вот они стояли на центральной (и единственной) площади Бледного Луга под пекущим июльским солнцем. По одну сторону — та самая почтовая станция, по другую — церковь, прямо в середине площади — коновязь и поилка.

— Так я разузнаю насчет дома, миледи? Я это мигом.

— Да, прошу вас. — Мира протянула кучеру агатку, он шустро привязал коней и исчез.

Горстка горожан остановились рядом, с интересом поглядывая на экипаж: крупный, золоченый, разукрашенный медведями Нортвуда. А Мира еще пыталась одеться по-мещански! Пока они сидят в этой драгоценной телеге, ее маскировка немногого стоит.

— Начнем со станции, сир Ванден, — сказала девушка. — Наверняка там знают всех жителей городка.

В помещении почтовой точки находились смотритель и мальчишка-слуга. Вандена, с его северными чертами лица, опоясанного мечом и одетого в дублет, смотритель принял за курьера.

— Скажи свой номер и маршрут, служивый. Сдавай груз, иди поешь, а мелкий займется лошадьми.

— Я не курьер, — пожал плечами Ванден.

— Но мы здесь по почтовому делу, — быстро солгала Мира. С каждым днем в столице она все лучше овладевала этим навыком. — Везем послание для леди Лейлы Тальмир. Она живет здесь, в Бледном Лугу. Не укажете ли ее дом?

— Леди Тальмир?.. — Смотритель помял подбородок. — Ума не приложу, кто это.

— Как же! Она давно у вас — уже лет двадцать! Возрастом около сорока. Имя могла сменить.

— Что же это за леди, которая меняет имя? Чтобы вы знали, девушка, благородные никогда так не поступают. Имя — это их гордость.

Мира порадовалась, что смотритель принял ее за простолюдинку, а значит, бурое платье и уродливый чепец делали свое дело.

— Но все же, сударь, если положить, что леди Лейла все-таки сменила имя…

— То я все равно не знаю, о ком вы говорите. Нету здесь никаких леди, ясно? Тут селятся те, кому Фаунтерра не по карману, да еще купцы-домовладельцы.

Они вышли на улицу, и Ванден предложил:

— Идемте в церковь, миледи. Священник знает свою паству.

В храме застали только служку, который мыл полы.

— Святой отец у себя, не велено тревожить, — сказал паренек и с ненавистью поглядел на свое ведро. Гости были хорошим поводом отвлечься от унылого занятия. — А что вам от него?..

— Мы ищем одну даму, имеем к ней срочное дело.

— Святой отец не женат. Он, знаете ли, совсем дамочками не интересуется, только теми, что на иконах.

— Мы не жену его ищем, а прихожанку. Очень важное дело, прошу тебя!

— Ладно уж, идемте со мной, — паренек радостно отбросил тряпку, вытер ладони о штаны и подался вглубь церкви.

Через задние двери они вышли к домику священника, с тыльной стороны примыкавшему к храму. Служка потарабанил в двери и покричал:

— Отче, тут люди явились! Какие-то странные, вроде с Севера…

Ванден примерился дать ему тумака, Мира вовремя удержала. Распахнулось окошко, священник высунул голову, щурясь от яркого солнца. Вопреки ожиданиям, он был молод.

— Служба будет позже, при вечерней песне. А если хотите помолиться, то храм открыт.

— Отче, простите, — кротко сказала Мира, — мы не хотели вас тревожить, однако дело у нас срочное. Мы ищем даму по имени леди Лейла Тальмир. Прошу вас, отче, помогите нам.

От жары и слабости Мира едва держалась на ногах. Она позволила своему голосу дрогнуть, и это возымело действие. Молодой священник воскликнул:

— Вижу, вы устали с дороги, сударыня. Не хотите ли чаю?

— Я не смею утруждать вас. Укажите нам дом леди Лейлы — о большей помощи и не мечтаю.

Священник нахмурился:

— Сударыня, мне так жаль… Среди моих прихожан нет леди Лейлы. Но все-таки будьте моими гостями, зайдите на чашку чаю. Вам же нужен отдых, я вижу…

Дорога под палящим солнцем действительно нелегко далась Мире. Однако именно поэтому девушка не желала задерживаться: неизвестно, как долго еще она продержится на ногах и сохранит ясность мысли.

— Благодарю вас, отче. Вы очень добры, но я не могу. А может ли так быть, что вы видели леди Лейлу, но не знаете ее имени? Дама около сорока лет, благородного сословия…

— Милая барышня, если сюда и заезжают благородные, то не жалуют мою церквушку. — В голосе священника слышалась обида. — Дворяне предпочитают храмы Праматерей, а наша церковь носит имя Праотца Кристена. Высокородные леди не жалуют ее своим вниманием.

Да, верно… Праматеринская Церковь несет святое слово со всеми тонкостями и нюансами, за что ее и любят дворяне. Праотцовская упрощает и смыслы, и ритуалы — грубовато, но доступно для мужицких умов. Мира сама бы вспомнила об этом, если б не жара.

— Что ж, мы все-таки продолжим поиски. Прощайте, отче.

— Постойте, барышня, а как же чай?..

Проходя сквозь церковь, Мира бросила три агатки в чаши подаяния и задержалась у алтаря — перевести дух в тени.

А на площади их уже ожидал кучер.

— Миледи, я выведал кое-что. Извозчики знают всех, кто может заплатить за проезд. Про леди Лейлу не слыхали — видать, съехала уже. Но я узнал, что девятнадцать лет назад — точно после заговора — здесь поселилась одна купчиха. Приобрела дом вон там — в середине второй улицы. Зовется Дом с Плющом, а сама она — Грета Элоиза. Спросите ее, должна знать. Коли они с леди Лейлой в один год приехали, то непременно свели дружбу.

Дом с Плющом получил название благодаря буйным зарослям, оплетавшим арку над входом во двор. Среди плюща болталась деревянная вывеска: «Гостиный двор». Любопытно. Хозяева других гостиниц не уповали на грамотность постояльцев и вместо надписей вешали изображения кроватей и подушек. Здешние, выходит, решили выделиться.

Под аркой сидел на земле чумазый полуголый мальчонка. Лениво попросил монетку, Ванден переступил через него. Дорожка привела ко входу. Слева ютился огородик, справа под навесом стояли столы. Их было с полдюжины, но лишь за одним сидели люди: плюгавый мужичок и двое парней покрупнее.

— Миледи, позвольте выпить пива, — попросил Ванден. — Больно жарко.

Мира кивнула, они свернули под навес. Плюгавый проводил девушку сальным взглядом, а когда она поравнялась с ним, ущипнул за зад.

— Как вы смеете!

— Сядь со мной, круглая попка.

Ванден схватил его за волосы и впечатал рожей в стол. Двое остальных рванулись было, воин покачал головой и опустил руку на эфес. Парни утихли.

Мира с Ванденом сели подальше от них.

— Эй, барышня, мне бы пива.

Там, где навес примыкал к зданию, в стене имелось окно. Оно было раскрыто и выполняло роль стойки. По ту сторону окна стояла, упершись в подоконник, темноволосая женщина, а по эту — молодая девчонка в переднике и чепчике, здешняя служанка. Они вели меж собою перепалку громким шепотом. Слов было не разобрать, но голоса сочились ядом. Подводя итог спору, женщина махнула рукой в сторону Миры и рявкнула громче прежнего:

— Что застыла? Гости! Иди, работай!

Служанка фыркнула и с большой неохотой подошла к ним.

— Чего вам?

— Не больно ты любезна, — буркнул Ванден.

— Любезничать не нанималась. Так чего хотите?

— Пива принеси.

— Две кружки?

— Одну.

— Всего-то? Да уж.

Она ушла к стойке.

— Скверно идут дела у этой Греты Элоизы, — сказал воин.

— Почему так считаете?

— Служанка распоясалась — видать, давно ей не платили. Да и дом маловат для гостиницы.

Дом имел всего два этажа и был аккуратен, но скромен. Сколько комнат в таком поместится? Четыре? От силы шесть. Кабак вынесли на улицу, чтобы выгадать место внутри дома. А вон там, справа, уродливая дощатая пристройка — видимо, прибавили еще одну комнату. И огородик у парадного входа. Каждая монетка на счету…

— Здание не строилось под гостиницу, — догадалась Мира. — Это был ее собственный дом. Когда дела пошли плохо, стала сдавать комнаты.

Служанка принесла пиво.

— Полторы звездочки с вас.

— Сразу?

— Нет, в День Изобилия.

— Нахальная ты. Сказать бы хозяйке, чтобы проучила.

— Ой, умоляю! Вон она, хозяйка. Идите, жалуйтесь.

Мира сунула ей три звездочки.

— Твою хозяйку зовут Грета Элоиза?

— Ее и спросите.

Служанка отошла, уселась за стол к мужикам. Спустя минуту деланно и грубо захохотала. Мира присмотрелась к хозяйке. Худая женщина, волосы завязаны узлом на затылке, руки костлявы и морщинисты. Ворот блузы расстегнут, открывая шею: дряблая бледная кожа. Старость уже поймала эту даму в свои объятия — неестественно рано, ей вряд ли больше сорока. Впрочем, глаза женщины — огромные и карие — были дивно красивы. Такие же и у служанки…

— Сир Ванден, дела у них еще хуже, чем думаете. Служанка — дочь хозяйки.

Рыцарь хмыкнул. Мира собралась с духом и направилась к стойке. Хозяйка встретила ее хмурым взглядом исподлобья.

— Доброго вам здравия, сударыня.

— И тебе…

— Позвольте спросить. Знакома ли вам леди Лейла Тальмир?

— Не слыхала.

Она лгала: Мира успела поймать миг, когда зрачки женщины расширились.

— Сир Джон Корвис, сир Клайв Стагфорт. Эти имена вам также ни о чем не говорят, сударыня?

— Ни о чем.

В этот раз ничто не отразилось на лице.

— Сударыня, прошу вас, помогите мне. Я должна поговорить с Лейлой Тальмир.

— Нечем тебе помочь. Я ее не знаю. Ступай.

— Будьте добры, выслушайте. Сир Стагфорт был моим отцом. Он погиб в марте — убит. Я ищу тех, кто это сделал. Думаю, у отца и капитана Корвиса были общие враги.

— Твои заботы, сиротка. Меня это не касается. Не знаю этих людей.

Слишком жестко она резала и слишком быстро. Бледный Луг — крохотный городишко, люди в таких местах обычно разговорчивы. Мира навидалась гостиничных хозяев за месяц дороги из Нортвуда. Эта женщина была необычна, странно спешила избавиться от расспросов. Имелась причина…

— Миледи, помогите мне, — сказала Мира. — Мой отец — не единственная жертва, идет череда убийств. Вы можете спасти невинных людей, и даже самого…

— Оглохла, что ли? Я сказала: ничего не знаю. Убирайся!

Мира глубоким вдохом уняла раздражение. Боль в висках проснулась и принялась точить когти.

— Миледи, я не хочу ничего плохого и ничем вам не угрожаю…

— Еще чего не хватало! Думаешь, твой молодчик с зубочисткой меня напугает? Я крикну — полный двор слуг сбежится.

Вранье. В лучшем случае, кроме дочери хозяйки здесь был еще один слуга.

— Простите, миледи, если выразилась грубо. Выслушайте. Капитан Корвис погиб по вине герцога Альмеры. Герцог убил его. Неужели вы не хотите расквитаться?

Гримаса исказила лицо хозяйки, карие глаза налились злостью.

— Ну-ка теперь ты послушай, что скажу. Убирайся отсюда немедля, не то горько пожалеешь! Прекрати заливать мне уши этой мерзостью! Я не знаю ни про какие убийства и знать не желаю! Ты хорошо поняла?

Мира сжала пальцами виски. Медленно проговорила:

— Леди Лейла. Мужчина, которого вы любили, погиб на пыточном столе. Ему ломали кости и сдирали кожу, жгли каленым железом. Он умер в мучениях, которые сложно вообразить. Вы живете в жалком городишке, в нищете, боясь даже назваться собственным именем. Ваша дочь прислуживает всякому отребью. А виновник всего, герцог Айден Альмера, купается в славе и роскоши, выдает дочку замуж за императора!

— Убирайся прочь, — выдавила хозяйка, краснея от ярости. И с треском захлопнула ставни перед носом Миры.

Девушка помедлила, ошарашенная этой вспышкой. Сделала шаг назад, другой… согнулась от внезапной боли в печени, ахнула. Тошнота подступила к горлу, Мира сплюнула желчь, наполнившую рот. Ванден заметил и рванулся на помощь.

— Нет, сидите, у меня все… ох… хорошо. Я еще… не закончила.

Мира подняла глаза. Ставни на окне закрылись неплотно и оставили узкую щель. Хозяйка гостиницы выглядывала в нее. Мира заставила себя выпрямиться, вынула медяк, прицелилась и швырнула в щель. Изобразила на лице милейшую улыбку:

— Возьмите за вашу неоценимую помощь, добрая госпожа.

Она сделала два шага, когда ставни распахнулись, и хозяйка прошипела:

— Иди-ка сюда, мелкая дрянь. Зачем ты явилась? Потешаться надо мною? Каково — хороша ли забава? Ты, с твоими янмэйскими щечками, лукавыми глазенками, блестящими ноготками — думаешь, не вижу, кто ты такая?! Дочь сира Стагфорта? Врешь! Сир Стагфорт был эмилиевцем, а ты — из высшей знати! На твоем лбу это написано! Думаешь, можешь явиться сюда и втоптать меня в грязь, посмеяться над бедою, поковыряться в старых ранах?! Думаешь, весело — напоминать, как умер мой жених? А ты потеряла хоть кого-то? Переживала когда-нибудь смерть близкого человека?! Нет, не убегай, ответь!

Мира приблизилась, заговорила тихо и ровно, стараясь не замечать боли:

— Меня зовут Минерва Джемма Алессандра рода Янмэй, леди Стагфорт. Мой отец, сир Клайв Стагфорт рода Эмилии, сделал предложение Джемме Алессандре Гортензии, троюродной сестре владыки по материнской линии. Они заключили помолвку за месяц до Шутовского заговора, а после суда вынужденно бежали на Север. Там мать умерла от чахотки. Я немногое помню об этом, тогда мне исполнилось всего три года. Зато хорошо помню, как погиб отец: получил арбалетный болт в висок, острие вышло сквозь левый глаз. Он упал в пяти шагах от меня. Я удовлетворила ваше любопытство, леди Лейла?

Хозяйка гостиницы покачала головой.

— Твой отец говорил, что помолвлен, но не сказал, с кем. Он предлагал мне ехать на Север, в Предлесье. Говорил, там буду в большей безопасности. Что я забыла на Севере? Родилась в Фаунтерре, моя душа здесь…

— Понимаю вас, миледи.

— Ты думаешь, этот подонок Альмера убил сира Клайва?

— Не уверена, миледи, — призналась Мира.

— Тогда зачем тебе старые кости? Какое твое дело до того, что было между Джоном и Айденом?

— Если я узнаю, что сделал Айден тогда, двадцать лет назад, то смогу понять, виновен ли он сейчас. Если он способен на убийство…

— Любой лорд способен на убийство. И ты будешь. Такая порода.

Девушка раскрыла рот, леди Лейла вскинула руку.

— Не перебивай. Джон знал какую-то тайну герцога. Он виделся с Айденом за месяц до смерти и стал сам не свой. Узнал о герцоге нечто, а может быть, они вместе узнали. С тех пор Джон не знал покоя. Это была тайна из тех, за которые убивают без колебаний. Джон молчал со мною, но я чувствовала. Сложно было не ощутить… Я допытывалась. «Герцог скрывает ради дочери», — вот все, что сказал Джон. Скрывает ради дочери. Затем Айден вызвал к себе, и Джон заподозрил, что его ждет. В последний день мы…

Леди Лейла сбилась, на миг застыла, прикрыв глаза. Решительно мотнула головой:

— Тебе это не нужно.

— Миледи, вы можете…

— Того и боюсь, что могу. Тебе эти сопли ни к чему. Айден убил Джона, поскольку тот знал тайну. Это все, что есть для тебя. Прочее — только мое.

— В чем состояла тайна?

— Джон не сказал. Если б сказал, Айден нашел бы меня.

— Джон узнал тайну месяцем раньше?

— Верно.

— Откуда?

— Не знаю.

— Герцог скрывает ради дочери? Это точная фраза?

— Да, слово в слово.

— Не знаю, как вас благодарить, миледи.

— Никак. Ступай и дай мне снова забыть.

— Я могу вам помочь?

— Не смей даже заикнуться о деньгах!

— Конечно, миледи.

— Ступай.

Мира пошла к столу, где ждал ее встревоженный воин. Леди Тальмир сказала вслед:

— Если Айден Альмера падет… просила бы тебя написать мне, но я и так узнаю. У нас почтовый городок, новости приходят быстро.

— Я напишу, миледи.

Едва они прошли арку с плющом, Мира вцепилась в руку Вандена.

— Поддержите меня, боюсь упасть.

— О, боги! Что с вами, миледи?

— Ничего страшного, пройдет… Только помогите забраться в экипаж.

Она скорчилась на заднем сиденье, пытаясь изогнуться, чтобы раскаленные иглы не так глубоко впивались в печень. Солнце сжигало платье и кожу, но, несмотря на это, Миру бил озноб. Ванден, бледный от волнения, все повторял:

— Что с вами? Свернем с дороги, миледи. Найдем лекаря. Что с вами, миледи?

— Просто не обращайте внимания, — отвечала Мира. — Это скоро пройдет… Правда, пройдет.

Болезнь набирала сил. Прежде приступы боли занимали минуты, этот же продлился больше часа. Хворь скрутила ее и выжала, как прачка — стираное белье. Мира ничего не знала о пытках, но если они чем-то похожи на болезнь печени, то неудивительно, что Корвис выдал тайну заговора…

Позже она услышала, будто сквозь туман, слова кучера:

— Облака слетаются. Под вечер будет ливень!

Поглядела: солнца не было, небо затянулось серым сукном. В эту минуту боль отхлынула, и Мира смогла сесть. Экипаж въезжал в столицу.

— Видите, уже все хорошо, — сказала Мира Вандену.

— Потерпите, миледи. До дому осталось совсем немного.

И тут они встали, упершись в скопление телег и карет.

— Что не едем? — крикнул кучер.

Кто-то ответил:

— Площадь Слияния закрыли. Искровики входят в город.

Мира насторожилась:

— Армия входит в столицу? Это еще зачем?

— То есть как — зачем? — удивился кучер. — Перед летними играми будет парад!

Девушка привстала, выглядывая поверх карет. Рассмотрела только цепочку всадников в алых камзолах, преграждавшую путь.

— Ванден, идемте посмотрим! Мне любопытно.

— Вы едва держитесь на ногах, миледи.

— Вот потому вы мне поможете. Ну же!

Воин покорно подставил руку, и они двинулись к площади, огибая телеги. Простое платье Миры имело свои недостатки: никто не спешил уступать дорогу скромной мещанке. Ванден пошел вперед, пробивая путь, Мира цеплялась за его руку и не отставала. И вот они уткнулись в грудь лошади алого гвардейца, а всадник рявкнул с высоты:

— Далее нет прохода. Остановитесь.

Они стали, глядя в просвет оцепления. На дальнем краю площади располагалась дюжина всадников в блестящих нарядах, на превосходных конях. Они ждали, обратив лица к широкой Закатной улице, выходящей на площадь.

— Полководцы встречают войско, — сказал кто-то в толпе. — Там генерал Алексис Серебряный Лис.

Мира пригляделась получше и рассмотрела: вот он — на белом коне впереди группы, в парадных доспехах и сверкающем шлеме с поднятым забралом. Полная броня: несмотря на жаркий день, Алексис не сделал себе послабления. Борозды хвори на его лице не были заметны с расстояния, зато могучее телосложение притягивало взгляд. В доспехах Серебряный Лис выглядел красавцем. Знаменосец держал флаг генерала: имперские перо и меч, а ниже — две лисицы острова Смайл. Всадник по правую руку от Алексиса также показался Мире знакомым: весьма грузный мужчина, как только выдерживает его жеребец! На этом человеке не было ни фунта железа, только геральдический камзол со снопами пшеницы и какими-то еще фигурками. Его также сопровождал знаменосец.

— Идут. Идут! — послышалось в толпе.

Лишь тогда Мира поняла, что ритмичный гул, доносившийся с запада, — это грохот шагов. С Закатной на площадь выехали шестеро всадников: трое офицеров в парадных доспехах, следом трое знаменосцев.

— Полковник и батальонные командиры, — сказал тот же всезнайка из толпы.

А следом за командирами на площадь вступили пехотинцы. Они шагали рядами по восемь человек, закованные в доспехи, и первой мыслью у Миры мелькнуло: бедняги… Но вторая мысль тут же затмила ее. Боги, какая мощь!

Девушке доводилось видеть отряды Нортвудов — то были просто группы крепких вооруженных парней. Но эти, что затапливали могучим потоком площадь Согласия, — совсем иное дело. Единая тысячеглавая стальная машина! Нога в ногу, плечо к плечу, щит к щиту. Мира не представляла, что множество людей способно действовать так слаженно. Они печатали шаг, и звенели оконные стекла, вздрагивала земля. Раздвоенные наконечники копий тянулись к небу, словно колосья на изобильном поле. Вот командиры остановились, знаменосцы взмахнули флагами, и войско замерло, ударив древками в брусчатку. Звук громыхнул раскатом грома, и тут же упала тишина.

Командиры приблизились к всадникам, ожидавшим на площади. Те сделали несколько шагов навстречу. Генерал Алексис отсалютовал обнаженным клинком, тут же и мечи командиров вылетели из ножен, взметнулись в салюте.

— Долгих лет его величеству Адриану! — в один голос выкрикнули офицеры.

— Да славятся перо и меч! — зычно ответил генерал.

— Полк Теодора Великого, в составе батальонов Бесстрашный и Неудержимый, прибыл под ваше распоряжение.

— Алексис Франсин Лотта, барон Смайл, генерал имперской армии, по приказу его величества принимаю командование.

— Рады служить императору!

Четкость реплик тоже впечатлила Миру. Офицеры как будто обменивались заранее условленными и выученными кодовыми словами. Лишь посвященный в таинство военной науки знает этот язык, а самозванец с первого же слова будет опознан и изгнан.

Предгрозовой порыв ветра колыхнул знамена, и Мира смогла разглядеть герб толстого всадника. Снопы пшеницы и дельфины — герцогство Южный Путь.

— Морис Лабелин?.. — удивленно выдохнула девушка. — Что он здесь делает?..

Вдруг чей-то вкрадчивый голос прозвучал у самого ее уха:

— Леди Глория, вас это тоже забавляет, верно? Герцог Лабелин, сватающий за императора свою вассалку, бок о бок с первым полководцем Империи. Любопытная картинка!

Мира обернулась, вздрогнув от неожиданности.

— О, не пугайтесь, это всего лишь я, — проворковал Ворон Короны. — Во мне нет ничегошеньки интересного… в отличие от них. Лорд Великого Дома имеет право следовать за имперским генералом на параде, такова привилегия. Но лишь в том случае, если генерал позволил ему. С каких пор Лабелин сделался другом славного Серебряного Лиса? Уверен, этот вопрос занимает не меня одного.

— Вы следили за мною?

— Следил? О, нет! — Марк грубовато хохотнул. — На это есть собачонки. Я здесь не ради слежки и не из-за вас.

— Приятно слышать.

— Но когда увидел вас в наряде мещаночки, не смог устоять и подобрался ближе. Исключительно ради того, чтобы полюбоваться.

На дальнем краю площади генерал Алексис вложил меч в ножны. Офицеры последовали его примеру.

— Колонной по восемь, парадным шагом — за мной! — приказал Серебряный Лис, и полковник эхом ответил:

— Слушаюсь, милорд.

Знаменосцы подали сигналы, войско лязгнуло сталью и пришло в движение, хлынуло через площадь. Шлемы наливались свинцовым отражением туч, багровели плащи.

— Этот полк хорош? — спросила Мира.

— Лучший из всех, — кивнул Ворон. — Если вас интересует, способен ли он захватить и удержать дворец, то отвечу: более чем.

— Тайную стражу обучают читать мысли?

— Вам это неприятно? — Марк подмигнул девушке. — Тогда не думайте так громко.

Ванден потянул Миру за руку:

— Скоро будет ливень, миледи. Вернемся в экипаж.

— И вы откажетесь от беседы со мною? — вмешался Ворон. — У меня тоже есть карета, вполне защищенная от грозы.

Он указал на черный, очень скромный экипаж — коробку на колесах.

Марк низкороден, напомнила себе Мира. Я могу отшить его в любой момент. Но любопытно — что же он хочет сказать?

— Матушка не очень-то любит беседовать с вами. Она говорит: вы имеете склонность выклевывать людям глаза, прежде чем палач отсечет их головы.

Ворон Короны оскалился:

— Только если это очень красивые глаза. Как у вас, миледи.

Его дерзость — конечно, намеренна. Не привыкшие к такому обхождению дворяне злятся, теряя способность рассуждать трезво. А для лжи необходима ясность мысли. Хорош. Мастер той игры, которой Мира старалась научиться, набивая синяки и шишки.

— Подождите меня, сир Ванден. Хочу поговорить с этим человеком. Матери он знаком, так что не тревожьтесь.

— Марк, к вашим услугам, сир Ванден, — поклонился Ворон Короны и увлек Миру за собою.

Распахнул перед нею дверцу, помог взобраться. Вопреки неказистой наружности, внутри карета была просторной и уютной. Мира устроилась на мягком сиденье, Марк сел напротив. В оконце ударили первые капли.

— Вы так любезны со мною, — мурлыкнула Мира. — Стало быть, моя голова уже обещана палачу?

— Не скрою, в свое время я присматривался к вашей шейке. Она тонка и изящна, дивный вышел бы контраст с громадным топором палача! Публика обожает подобные эффекты.

— Как первородная дама, я надеялась на меч, — пожала Мира плечами, — но раз уж говорите, что топор лучше подойдет, то доверюсь вашему опыту… Почему вы подозревали меня? Зачем бы нам с матушкой докладывать владыке об убийстве, совершенном нами же?

— А откуда мне было знать, что какое-то убийство вообще имело место? Сами посудите. Северная графиня приезжает в столицу с юной дочкой. Девица — пятый ребенок, ни при каких раскладах не может надеяться на наследство. Род Праматери Сьюзен — это тоже не сказка. Все-таки седьмой род — не второй и не третий… Такую невесту дорого не продашь.

— Вы говорите обо мне, сударь, — с негодованием бросила Мира.

— Ах, вы заметили?.. Так вот. Предусмотрительная графиня привозит с собою не только дочь, но и остренькую такую сказочку: дескать, готовится покушение на императора! Случилось, мол, нападение на одну из наследниц! А незадолго до этого, как выяснила графиня, скончался от сизого мора другой наследник, что придало байке известное правдоподобие. Словом, теперь владыка должен исполниться благодарности и оказать покровительство девице. Ну, например, отдать ей первый танец на балу… Это повышает продажную стоимость невесточки, разве нет?

— Во второй и последний раз я прощаю вам хамство.

— Вы так добры, миледи.

— То, что вы описали, сударь, выглядит всего лишь манипуляцией. За такое первородных не отправляют на плаху.

— Верно, миледи. Но манипуляция не сработала: владыка Адриан отказался сплясать танец, который вы с матушкой заказали. Напротив, он выставил вас на посмешище. И тогда бедному сиру Адамару пришлось погибнуть. Так даже лучше, не правда ли? Теперь, убедившись в вашей правоте, владыка чувствует вину перед вами, делается вашим должником. Дочка становится королевой бала, мать получает место за чайным столом императора… Убийство рыцаря рода Янмэй — это уже достаточно весомо для топора? Как по-вашему?

— Тем не менее, вы избавили меня от подозрений. Когда и почему?

— Наполовину — из-за ваших дурных шалостей с медвежьей шкурой. Зачем бы вам отправляться на прогулку именно туда, где намечена засада, еще и брать с собой свидетелей? Да к тому же оставлять записку с «медвежьим заговором», который неминуемо бросит на вас тень, даже если свидетели промолчат.

— А вторая половина моего оправдания?

— Бал. Вы вели себя невероятно легкомысленно. Хохот, перепалка с леди Аланис… стоило ли убивать человека ради расположения императора, а затем так по-дурному рисковать достигнутым?

Мира поразилась его осведомленности о событиях, в которых Марк не участвовал. Ладно, хохот — об этом, наверняка, судачил весь двор. Но леди Аланис уж точно не стала бы докладывать Марку. Значит, даже среди ее подхалимов у Ворона имеются глаза и уши.

— Выходит, в обоих случаях оправданием служит моя глупость?

— Точней, ее отсутствие. Лишь очень глупая преступница повела бы себя так. А вы отнюдь не глупы. Хотя довольно неуверены в себе.

Внезапно Марк показался ей чем-то вроде зеркала. Говорят, существует такой Священный Предмет, что отражает не внешность человека, а душу.

— И что вы думаете обо мне теперь, убедившись в моей невиновности?

— Думаю, миледи, что вы более тщеславны, чем все три императорских невесты вместе взятые.

— Ого!.. — Брови Миры поползли вверх.

— Правда, ваше тщеславие особого свойства — совсем иное, чем у других аристократок. Вам плевать на блеск и успех при дворе. Но вы обожаете быть умнее всех, за это чувство готовы дорого платить. И вы не ставите свои достоинства напоказ, как делают другие. Похоже, вас забавляет, что никто не знает, насколько вы умны. Это такой секрет между вами и Праматерью Сьюзен. Смертные слишком глупы, чтобы разгадать его.

Мира долго не находилась с ответом. Расчетливая дерзость Марка показалась девушке лучшим комплиментом изо всех, слыханных ею. Было настолько приятно, что даже стыдно показать.

— Наверное, теперь вы рассчитываете на некую мою благодарность?..

— Да, миледи. Пообещайте мне кое-что.

— Что же?

— Леди Глория, — со всей серьезностью произнес Ворон Короны, — обещайте: если сумеете вычислить заговорщика раньше, чем я, то назовете мне его имя.

Мира опешила.

— Это насмешка?

— Отнюдь, миледи. Вы взялись за расследование прежде меня. Вам хватило короткого разговора, чтобы проверить и освободить от подозрений сира Адамара — единственного весомого претендента на престол. На всякий случай вы изучили и исключили также шута Менсона — пусть безнадежного, но все же наследника. Сделали вывод, что мотив убийств — не в претензиях на трон. Тогда вы потратили время, выслушивая всю ересь, с которой приходят к Адриану просители. Вы поняли, как и я, что открытые посещения — наилучшая возможность убить императора для человека, не близкого с ним. Я уже не раз пытался отговорить владыку от этого бессмысленного риска, но — увы. Мне остается только присматривать за людьми, приходящими на посещения. Затем вы беседуете с генералом Алексисом и убеждаетесь, что он поддерживает Грейсендов. А сегодня стоите тут, глядите на генерала с герцогом и думаете — просто не можете не думать: Алексис и Лабелин — на чем построена их дружба? Что дал генералу герцог, и что полководец пообещал взамен?.. Я опережаю вас, миледи, но всего на пару шагов. Может быть, лишь на шаг. Не знаю, как вы надеетесь обставить ваш триумф. Привести рыцарей матушки и схватить заговорщика прямо на месте, как это сделал Айден Альмера? Подождать, пока я схвачу его, и затем, сидя в темном углу судебной залы, тайно наслаждаться своей победой? Пообещайте, что назовете мне имя. А я дам слово, что устрою тот вариант триумфа, который вы изберете.

Огромных усилий стоило Мире не измениться в лице, не выразить радости, смущения, непозволительно острого наслаждения. Циничный Ворон не должен догадаться, какое безумное удовольствие доставили его слова!

— Даю вам слово леди, — ровно произнесла Мира.

— Благодарю. Пожалуй, мне больше не стоит занимать ваше время?..

Наполовину — утверждение, наполовину — вопрос. И вдруг какое-то озорство, азартная смелость проснулись в ней. Подобное чувство владело Мирой на памятном празднике цветов, когда она устраивала проверку сиру Адамару. Гроза со всей мощью лупила в стекло. Боль едва слышалась, голова была дивно ясна.

— Сыграйте со мною, сударь.

— Звучит любопытно. Во что же?

— Помогите мне, а я помогу вам. Я скажу то, чего вы не знаете. Вы же, в свою очередь, — то, чего не знаю я.

Марк широко улыбнулся. Сложил руки на животе, откинулся на спинку. Его поза говорила: ну же, попробуй, удиви меня!

— Начинайте, миледи.

— Леди Сибил не лгала о нападении на Минерву — оно действительно произошло. Могу рассказать в подробностях.

— Промах, миледи. Я знаю это. Мои люди побывали в Стагфорте и допросили оставшихся в живых воина и служанку. Еще попытка?

— Архиепископ Галлард Альмера не одобряет политику императора: реформы, а в особенности — исследования Священных Предметов.

— Вы меня унижаете, миледи! О своем отношении к реформам приарх заявляет с кафедры собора Праотцов каждое воскресенье! Это знает любая собака.

— Кроме того, он ненавидит своего брата — герцога Айдена.

— Всего лишь логический вывод из предыдущего. Владыка Адриан — еретик. Айден его поддерживает. А плюс В дают в сумме С: Айден — тоже еретик.

— Дело не только в этом. Архиепископ ненавидит брата не из-за реформ и исследований. Похоже, Галларда злит, что владыка возьмет в жены дочку Айдена.

— Откуда знаете?

— От него самого, — пожала плечами Мира.

— Занятная находка, — признал Ворон Короны. — Но ничего не дает в контексте нашей с вами главной цели. Священник готовит цареубийство для того, чтобы его племянница не стала императрицей? Чушь. Даже если злость приарха на брата простирается аж так далеко, то проще, дешевле и безопасней было бы убить саму Аланис. Нет, миледи, я не приму эту карту. У вас все?

Ах, вот как! Ну, а понравится ли тебе такое?..

— Отнюдь не все, сударь. Вы знаете, кто такой капитан Корвис?

— Еще бы. Алый гвардеец, вассал герцога Альмера, участник Шутовского заговора. Попытался удержать сюзерена подальше от столицы в дни переворота. Герцог заподозрил его в измене и калеными клещами выдрал сведения. В результате заговор был раскрыт.

— Так пишет герцог Айден в своей книге, — с немалым удовольствием проворковала Мира, — но это ложь. Корвис знал некую тайну, опасную для герцога. Герцог вызвал его в Алеридан, допросил и умертвил. Корвис не случайно погиб под пыткой, Айден Альмера велел своим людям замучить его насмерть. Герцог не отдал капитана имперскому суду, чтобы тот не выдал тайны.

Ворону почти удалось скрыть удивление.

— Откуда знаете?

— Знаю, — улыбнулась Мира.

— А как это связано с нынешними убийствами?

Улыбка на лице северянки сделалась шире.

— О, так это очевидно лишь для меня одной? Представьте себе, что тайна герцога бросает тень на его дочь, леди Аланис. Тогда человек, знающий тайну, может уничтожить Аланис, лишить ее малейшей надежды на брак с императором. Этот человек способен изменить всю расстановку сил: убрать фаворитку соревнований и возвести на трон Валери Грейсенд.

Марк задумчиво нахмурился.

— Вы полагаете, что дому Грейсенд или их сюзерену, герцогу Лабелину, известна тайна Аланис Альмера? И, таким образом, именно Лабелины с Грейсендами становятся главными подозреваемыми? Убрав с поля Аланис, Валери останется единственной претенденткой в императрицы, а в будущем — и единственной наследницей. Вы к этому ведете?

— Скажу по правде, сударь: я не имею доказательств, что Лабелину известна тайна. Я даже не знаю, в чем именно тайна состоит. Но она, несомненно, опасна для Дома Альмера: ради сохранения секрета герцог Айден убил своего вассала. И если теперь кто-то получил в руки такое оружие против семьи Альмера, то это достаточно весомая фишка, чтобы выстроить большую игру.

Ворон Короны медленно кивнул.

— Согласен, миледи, это важное рассуждение. Если у Айдена имеется тайна, я сделаю все, чтобы выкопать ее. Есть ли связь с убийствами или нет, в любом случае владыка захочет узнать тайну семейства, с которым думает породниться.

— В таком случае, сударь, теперь ваш ход.

Ворон Короны ухмыльнулся.

— Мотив убийств — не претензия на трон.

— Я давно это поняла. Вы сами знаете.

— Преступник — один из великих лордов.

— Хи-хи. Как вы говорите, это всего лишь логический вывод. А: мотив убийств — помешать реформам Адриана. В: землеправители не хотят реформ. А плюс В равняется С: убийца — землеправитель.

— Лорд-заговорщик — не ваша матушка.

— Благодарю, что наконец признали очевидное.

— И не герцог Десмонд Ориджин.

— А за его прекрасных деток-агаток вы готовы поручиться? За Эрвина, что вел тайные переговоры с лордами перед отъездом в Запределье? За Северную Принцессу — эту ходячую загадку с туманным личиком, преданную брату-интригану?

— Нет, миледи.

— Тогда мы не можем отбросить Дом Ориджин. Вы все еще не сказали ничего ценного. Я теряю терпение, сударь.

— Если состоится покушение на императора, то оно произойдет не во дворце Пера и Меча. Охрана усилена до крайности, никто не входит во дворец вооруженным — даже тот, чьи привилегии позволяют это. Трое гвардейцев с искровым оружием всюду сопровождают владыку, и эти трое назначаются ночью на срок с утра до будущего вечера. Невозможно определить наперед, кто будет охранять императора, и подкупить гвардейцев. Число слуг до предела снижено, они набираются лишь из давних родов, много поколений служащих Династии. Приближаться к императору позволено лишь тем слугам, у кого имеются семьи в Фаунтерре. До ведома слуг доведено, что их жены и дети будут немедленно казнены в день убийства владыки, если таковое случится. Наконец, всю пищу, которая подается на стол Адриана, предварительно пробуют три человека: один — барон Хорсинг, имеющий такую наследственную привилегию, двое остальных — случайным образом назначенные слуги. Дворец на осадном положении, миледи. Невозможно убить императора в нем.

Мира насмешливо прищурилась:

— О, вы меня успокоили, сударь. Теперь я знаю, что жизнь владыки в надежных руках. Но вы не сказали ничего нового! Будь я заговорщицей, не вхожей во дворец, я готовила бы убийство за его пределами. А будь я заговорщицей из числа придворных — тем более старалась бы атаковать вне дворца, чтобы не навлечь на себя подозрений.

— Будь вы заговорщицей, миледи, сомневаюсь, что у владыки были бы шансы выжить.

— Вы не отделаетесь комплиментом, сударь. Скажите нечто, ценное для меня.

— Что ж, миледи… Мы разыскали людей, напавших на вас в лесу.

Мира ахнула и похолодела. На полвздоха ей показалось, что Ворон говорит о нападении в Предлесье — о том роковом дне, когда погиб отец. Марк знает, кто она на самом деле!

Но в следующий миг поняла: речь о конной прогулке с Беккой, о четверых убийцах, готовивших засаду для сира Адамара. Мерзкие физиономии злодеев всплыли в памяти.

— Я могу их увидеть?

— Можете, миледи, — с едва уловимой усмешкой процедил Ворон Короны, — только не советую обедать перед свиданием. Крысы и черви изрядно потрудились над телами. Мы нашли их в канализационном стоке.

— Тогда почему считаете, что это именно они?

— У одного была рыжая борода, как вы и говорили. Всех троих зарезали в день гибели сира Адамара — нашлись люди, видевшие, как тела сбросили в сток. Не думаю, что это совпадение.

— А где же четвертый? Я видела четверых.

— Миледи, в Фаунтерре чертовски много всякого людского отребья. У них есть излюбленные места — притоны на окраинах, кабаки, бордели… Мы перерыли их все и нашли людей, видевших, как эти трое трупов пили с четвертым. Четвертый хотел подрядить их на дело, а они торговались, требовали подороже. Четвертый был в капюшоне, скрывал лицо. Но местная шваль все равно распознала, что он — не из их братии. Одежда на нем неприметная, но сапоги слишком хорошие. Говорил на жаргоне трущоб, но умные словечки нет-нет и проскальзывали. Был это подручный некоего лорда — «полезный человек», как говорится.

— Но что это дает нам, сударь? И без того ясно, что сира Адамара послал на Звезду лорд. Мы, кажется, и не подозревали купцов да лавочников.

Губы Марка расплылись в самодовольной ухмылке.

— Вам, миледи, не хватает искушенности в грязных делишках.

— Надеюсь, это придет с опытом. Что я упустила?

— Лорд нанял для убийства откровенную шваль, прежде им не проверенную. А убить следовало славного рыцаря, бывалого охотника. Имелись шансы — и немалые — что подонки не справятся с сиром Адамаром. Но нанимателя это не смущало. Понимаете, что отсюда следует?

— Что наниматель имел еще и резервный план.

— Или кое-что поинтересней, — подмигнул ей Ворон. — Поразмыслите на досуге, получите удовольствие.

Мира глянула в окно — ливень все не унимался, барабанил по стеклу. Улица опустела. Зеленая карета с гербами Нортвуда стояла поодаль, расплывчатая за пеленою дождя.

— Пожалуй, лучше подвезти вас к вашему экипажу, миледи, — сказал Марк.

— Ни в коем случае! — отрезала Мира. — Прощайте, сударь.

Она выпрыгнула под дождь и побежала по улице, подставляя лицо струям воды. Карета тайной стражи не спешила трогаться с места. Ворон Короны глядел вслед Мире и, вполне вероятно, смеялся.