Поэзия на европейских языках в переводах Андрея Пустогарова

Сборник, 2023

Эта книга – результат более чем двадцатилетней работы члена Союза «Мастера литературного перевода» Андрея Пустогарова. Отбор для перевода проводился по следующим критериям: произведение должно содержать новое для русской поэзии, то, что у нас еще не освоено, и быть интересным современному читателю.

Из английской поэзии

Джон Донн

Уильям Блейк

Роберт Бернс

Вальтер Скотт

Томас Мур

Перси Биши Шелли

Джон Китс

Альфред Теннисон

Льюис Кэрролл

Роберт Льюис Стивенсон

Джозеф Редьярд Киплинг

Ральф Ходжсон

Томас Эрнст Хьюм

Дэвид Герберт Лоуренс

Луис МакНис

Уистан Хью Оден

Дилан Томас

Битлз

Джон Донн

(1572–1631)

На рассвете

О, не вставай! Пусть свет

твоих очей не погасает, нет!

Пускай рассвет не разрывает тучи,

ведь сердце разорвется в неминучей

разлуке. Погоди! Без твоего участья

не выживет грудной младенец счастья.

Daybreak

«Человек — не остров…»

Человек — не остров,

но каждый, целиком —

обломок континента,

часть простора.

И если море смоет глину,

Европа станет меньше,

как будто смыло мыс,

или усадьбу друга,

или твою усадьбу.

Любая смерть,

ты убавляешь и меня —

я сросся с остальными.

Не посылай слугу узнать,

о ком бьет колокол^[4] —

он бьет и о тебе.

No Man Is An Island

Уильям Блейк

(1757–1827)

Тигр

Грозный тигр, во тьме ночей

ярок жар твоих очей.

Чьей бессмертною рукой

кован гибкий остов твой?

В безднах иль среди зарниц

жег огонь твоих зениц?

Чья бесстрашная ладонь

в кузницу внесла огонь?

Чье сплетало мастерство

жилы сердца твоего?

Кто, отбросив молоток,

твой наладил кровоток?

Кто, зажав тебе клещами

лапы с острыми когтями,

раздувая горна пыл,

внутрь сознание вложил?

Кто, звезд копья отведя,

в чащу выпустил тебя?

Улыбнулся ли вдогон?

Агнца тоже сделал он?

Грозный тигр, во тьме ночей

ярок жар твоих очей.

Чьей бессмертною рукой

кован гибкий остов твой?

The Tyger

Подсолнух

Подсолнух, как устала голова твоя

отслеживать шаги светила,

чтоб отыскать те сладкие края,

где странники скитанья завершили.

Здесь юноша зачахнет от желаний,

и дева бледная повита в саван снега,

но ты из их могил восстань и —

куда подсолнух хочет, в золотую негу!

Ah! Sun-flower

Мошка

На солнце мошка пляшет,

но прервет

моя бездумная рука

ее полет.

А разве я —

не мошка тоже,

и разве ты

на человека не похожа?

Я тоже пью,

пою, порхаю,

и крылья оборвет и мне

рука слепая.

Но если в мысли —

жизнь, и дух, и сила,

а смерть лишь там,

где мысли не хватило —

тогда я мошка,

радостно жужжащая мотив,

неважно

умер я иль жив.

The Fly

Роберт Бернс

(1759–1796)

«Когда б застал буран тебя…»

Когда б застал буран тебя

среди лугов, среди лугов,

тебя укрыл бы пледом я

от злых ветров, от злых ветров.

А коль беда заступит путь,

как бури стон, как бури стон,

беду моя разделит грудь

и даст заслон, и даст заслон.

И если б жил в пустыне я,

где лед иль зной, где лед иль зной,

была бы раем жизнь моя

с одной тобой, с одной тобой.

Глядел бы, правя всей землей,

в твои черты, в твои черты.

Мне драгоценностью одной

была бы ты, была бы ты.

O wert thou in the cauld blast

Девушке в церкви

Святоша, требник теребя,

пусть грешников стращает рой —

угрозы те не про тебя,

о светлый Ангел мой.

Epigram To Miss Ainslie In Church

Who was looking up the text during sermon

Молитва перед едой

Проголодались мы, бедняжки.

Господь, как было б здорово —

послал бы каждому барашка!

Ну хоть баранью голову!

Grace before Meat

Вальтер Скотт

(1771–1832)

Даме

вместе с пурпурными цветами с римского вала

Я сорвал тебе цветы вот эти,

где ветшают старые валы.

В древности, свободы бравой дети,

там стояли римские орлы.

Но теперь опасные прорывы

лавров не приносят на венок.

Странник для тебя неторопливо

обрывает за цветком цветок.

To a Lady

with flowers from a roman wall

Томас Мур

(1779–1852)

«И снова день над морем догорает…»

И снова день над морем догорает,

и память тебя видит все ясней,

хоть тонет солнце, на воду бросая

дорожку золотящихся лучей.

Когда-нибудь, по ней легко шагая,

к далеким островам я отдохнуть пойду.

К тебе летит мой вздох, моя родная,

колебля в небесах вечернюю звезду.

How dear to me the hour when daylight dies

Перси Биши Шелли

(1792–1822)

Доброй ночи

Что? Доброй ночи? Зол тот час,

что от тебя уводит прочь.

Вот если б вместе свел он нас,

тогда бы доброй стала ночь.

Ведь если двое влюблены

и разлучиться им невмочь,

тут пожеланья не нужны,

но доброй делается ночь.

И от заката до утра

стучат сердца, не гаснут очи.

Тогда лишь станет ночь добра,

когда не скажешь «доброй ночи».

Good-Night

Рамзес

Мне путешественник, прошедший смело

сквозь древнюю страну, сказал накоротке:

две каменных ноги огромные без тела

стоят в пустыне. Полускрытая в песке,

отдельно голова лежит, властительные губы

кривя презрительно в насмешливой тоске.

Оттиснуть скульптору на камне было любо

страсть уцелевшую, что в сердце у царя жила.

— Я вождь вождей — Рамзес! — написано на пьедестале.

— Цари, отчайтесь, глядя на мои великие дела!

Но и следы его побед пропали.

До горизонта голые безлюдные владенья.

Вокруг обломков колоссального крушенья

лишь одинокая пустыня пролегла.

Ozymandias

Джон Китс

(1795–1821)

У моря

Звучит упорно древний ропот моря

у берегов пустынных — снова воды

затопят тысячу пещер до свода,

заклятиям Гекаты темной вторя.

А ракушки на дне, не зная горя,

лежат недвижно в ясную погоду —

пока ветра не вышли на свободу,

не начали буянить на просторе.

Уставшие от суеты угрюмой

глаза ты этой ширью приласкал.

От приторных мелодий и от шума

очисти уши — погруженный в думу,

сядь, жди — и вздрогни у пещер и скал,

как будто хор наяд вновь зазвучал!

On the Sea

Кузнечик и сверчок

Поэзия земли всегда жива.

Пусть стихли от жары тяжелой птицы,

но голосок сквозь всех оград границы

дойдет с лугов, где скошена трава.

Кузнечик это! У него права

на роскошь лета. Нет, ни на крупицу

его восторг чудной не сократится —

сорняк приют даст, загрусти едва.

Поэзия земли останется всегда.

В молчании мороза, ближе к ночи,

сверчок за печкой остро застрекочет,

сквозь дрему ты почувствуешь тогда:

зеленым стал наряд холмов —

кузнечик вновь поет среди лугов.

On the Grasshopper and Cricket

«День кончился, ушла пора услад…»

День кончился, ушла пора услад.

О, где вы, руки нежные и грудь,

и губы сладкие, и взгляд?

О талии томительной забудь!

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

4

английский колокол ни о ком не сожалеет, а системой ударов передает информацию, кто именно умер: мужчина, женщина, девушка, каков возраст покойного.