Мститель Торнадо, или От провала к возмездию

Ольга Хелен, 2021

Северная Америка, Канада, западная полоса, Онтарио. Лес с выдуманным названием НоуХаус страдает все более от развивающейся промышленности. Однако на данный момент это – все еще один из богатейших природных ресурсов для населения. Лис со странным, на первый взгляд, именем Торонта, весьма созвучным названию одного из крупнейших городов Канады, получив прозвище «Мрачная туча» за свой готический стиль жизни аскета и скептика, выделяющийся среди остальных лесных жителей или аборигенов, по вине браконьерства, в один момент оказывается лишен спокойного пребывания на родине. Теперь его главная задача, которой он посвящает всю жизнь, – отомстить человечеству, доказав всю неправомерность действий, совершаемых людьми. На пути Торонта встречает великое множество событий, испытаний, а также характерных персонажей, которые сыграют ключевую роль в перемене главного героя и, быть может, в переосмотрении им собственной жизненной позиции.

Ворланд

Старые вороны вещали, будто бы и время было другое. Нет, не радостнее, не печальнее, не мрачнее, не таинственнее — оно было иным. Люди тогда еще только-только маленькими группками забредали, опасливо озираясь, на территорию НоуХауса, но совсем не затем, чтобы как-то посягнуть на права аборигенов. Ни разжигания костров, ни загрязнения почв, ни вырубки деревьев, ни охоты на зверей — НИЧЕГО. Прогулки, беседы, проводы каждого сезона (ведь каждая пора прекрасна по-своему, да-да!) и, упаси боже, устроить некий бесцеремонный пикник, начав танцевать вокруг костра, на котором бы жарились белоснежные и мягкие зефирки…

Итак, как передавали в старых потрепанных уже временем вестях мудрые вороны, перекаркиваясь между собой и украдкой насмехаясь над иным неудачником-туристом, удивленно поднявшим голову, на которую один из умных птиц успел забавы ради кинуть увесистый орех, тщетно пытаясь разглядеть среди густых деревьев виновника происшествия, в то самое время весь огромный, широко раскинувшийся лес, а ныне лишь одна его четвертая, ведь остальное успела превратить рука человек в развлекательный парк со всеми стрижеными кустиками вместо величественных дубов, и прямыми, плиткой выложенными дорожками — вместо длинных, загадочных тропинок, извилистых, подобно змейкам, так вот, тот самый лес, НоуХаус Канадский, был тогда нехоженым, нетронутым и стоял себе, торжественно покачивая деревьями, словно большими руками великана и раскатисто хохоча чернокрылыми стаями ворон.

Но именно тогда и был тот знаменательный день. Тогда-то и совершены были первые попытки проникнуть туда, в самую глубину, окунуться в дремучесть мрачноватого, пугающего леса, познакомиться с новою землею, и заявить, наконец, о своих правах.

И поход запланирован был не сразу, а вороны уже недовольно взирали вниз, на священную для них почву, словно бы предупреждали: «Не стоит, пожалеете в скором времени о содеянном. Все в этом мире неспроста, каар! Отрубивши хвост кому-то, сам можешь оказаться без хвоста! Боль, человек, боль, нанесенная тобою кому-то, отзовется еще в твое сердце, глухом сейчас ко все просьбам…»

Но разве сомнения, закрадывающиеся порой в душу, разве каждый момент, указывающий на принятого решения, разве знак, посланный свыше, останавливал когда-либо жаждущий все испробовать в жизни своей человеческий мозг?

И огонь, прежде бывший маленькой искоркой, а сейчас уже подобный пламени, охватившему яростно ищущую душу, от азарта, предвкушения, становится тою единственной указующей стрелой, с помощью которой и свершаются все дела человеческие…

Что же ты, ворон черный, собрат мой, смоляной, как шерсть мрачного Торонты, так распаляешься, ругая невнимательное небо, все никак не рождающее стол желанный всеми лесными жителями дождь?

Что кричишь, ненавидя всем своим чутким вороньим сердцем, всех людей, от мала до велика, ведь поздно уже, не воротишь назад ту эпоху, не поможешь ничему словами, не остановить уже веселую ярость собак охотничьих, разнюхавших чьи-то норы, не помешать заряжавшим ружья браконьерам…

А дороги разысканы, а тропинки расчищены, а собаки натасканы, а оружие — в бой…

Взгляд в прошлое

У него была семья. Как и у всякого порядочного, законопослушного аборигена — дом, дети, конечно, подруга и спутница жизни, скрашивающая порой самые мрачные ее моменты, любимая супруга.

Глуховатая нора под корнями раскидистого ясеня — как же чудно находиться там было осенью, особенно в момент, когда наблюдаешь за карнавалом опавших с ветвей листьев и группами улетающих в теплые страны птиц-мигрантов, и сидеть на корневой вершине, одновременно заканчивая осмотр своего «подворья»*, закуривая табак из березовой ветви**.

Иногда они сидели вместе. Долгое время, почти в одном и тоже положении, поджав ноги, не шевелясь, глядели на ясное небо, лишь изредка покрываемое черными стаями ворон, либо же грачей, а возможно, пестрыми каскадами летевших перепелок, ястребов и дроздов.

Можно и ничего не говорить, а просо созерцать. Ведь и так получается весьма и весьма неплохо провожать взглядом насыщенную событиями жизнь.

Он практически всегда предпочитал общаться молча. Говорил немного, бросая пару фраз, зато сколь значительную роль играли многозначительные взгляды металлических глаз, брошенных иногда, словно бы в пустоту, но запоминаемые навеки…

У Миранды были солнечные рыжие кудри, так похожие иногда на яркие листья клена. Пожалуй, это было одним из самых ясных воспоминаний о ее облике, если не принимать во внимание духовных качеств, хоть она обладала, в целом, всем тем, что подолгу заставляло смотреть на красивую фигурку металлические глаза. Заряд энергии, такой большой для маленького, хрупкого тела Миры, окружал ее всю, подобно ореолу, сопровождал везде, куда бы она ни шла, за какое дело бы ни бралась. А настойчивость, иногда казавшаяся такой забавной во многих вопросах, непомерная подвижность делали ее похожей на солнечного зайчика, залетевшего в ночную мглу и осветившего в мгновение ока весь, бывший дотоле сумрачным, пасмурный осенний день. Наивность, действительно, так часто поражавшая Торонту, уже ставшая совсем привычной, в те моменты, когда это могло быть осязаемо, превращалась в одну из причин контрастности их отношений. Впрочем, надо заметить, это совсем ничему не мешало.

А еще качели. Висевшие на ветвях прекрасного ясеня, освещаемые то солнечной улыбкой, то задумчивым лунным ликом, постоянно терялись они в лесной роще, точно образ вечно юной, играющей в веселую и озорную жизнь души.

Она подарила ему дочь и сына. Несмотря на то, что даже характеры, самые души Тора и Миры столь разнились по своему устройству — совпадали они в одном: игра жизни в любой сезон била в них обоих сильным ключом, словно звенящий горный родник, да и дети изумительно охожи были на родителей, если можно было так выразиться.

Обладающий черными, как и у отца, только короче, волосами, отрок Тобиас с самого детства научился «ходить в рощи» и стрелять по ветвям берез, с помощью изящного лука. А рыжеволосая Мегара, имевшая не такой высокий рост, но довольно-таки высокий голосок, так любила заваривать чай, что могла даже забыть расплести свои кудри к вечеру, тогда Мира заботливо брал на себя эту функцию.