Мститель Торнадо, или От провала к возмездию

Ольга Хелен, 2021

Северная Америка, Канада, западная полоса, Онтарио. Лес с выдуманным названием НоуХаус страдает все более от развивающейся промышленности. Однако на данный момент это – все еще один из богатейших природных ресурсов для населения. Лис со странным, на первый взгляд, именем Торонта, весьма созвучным названию одного из крупнейших городов Канады, получив прозвище «Мрачная туча» за свой готический стиль жизни аскета и скептика, выделяющийся среди остальных лесных жителей или аборигенов, по вине браконьерства, в один момент оказывается лишен спокойного пребывания на родине. Теперь его главная задача, которой он посвящает всю жизнь, – отомстить человечеству, доказав всю неправомерность действий, совершаемых людьми. На пути Торонта встречает великое множество событий, испытаний, а также характерных персонажей, которые сыграют ключевую роль в перемене главного героя и, быть может, в переосмотрении им собственной жизненной позиции.

Утешение

Холод. Темный, твердый, жесткий пол. Цепь более не сковывала запястья, но зато прекрасное голубое небо было исчерчено железными прутьями решетки.

Дик не ошибся. Торонту поместили именно в клетку, помещение внутри которой включало в себя жесткие нары, циновку на полу, всю обтрепанную и ободранную, обшарпанные, бурые стены, столь странным образом оббитые, что с них свисли железные трубы и турники, перила и палки.

О тепле и пище нечего было и думать. Собственно, он и не думал. Мысли Торонты кружились все еще округ того травяного настоя, что удалось приготовить по содействию Пэтси, и то жуткое впечатление его застывшего лика при виде первой пробы на змие прошлой ночью — то были те осадки, что оставили неизгладимый след в его душе. А нависающий над ним, подобно черной бездне, потолок, стены его маленькой тюрьмы, от которых гулко отражалось эхо его собственного голоса, скрипучий пол под ногами — все это было лишь дополнительным, ничего не значащим в жизни героя фоном, аурой для новых размышлений и диалога с самим собой.

Как только Торонту поместили сюда, он преспокойно прослушал все инструкции, зачитанные ему монотонно и немного в нос бульдогом-контроллером, который столь долго шмыгал и сопел, покачивая круглою головой, что под конец уже начал раздражать пленника, который собирался побыть наедине с собой.

Однако же столь смело взглянул Торонта металлическим взглядом на своего нового стража, столь же немало удивив его весьма участливым вопросом — а каково же самому бульдогу работать надсмотрщиком, ведь он, как и предполагалось, не один заключенный, а не надоедает ли сия скучная и однообразная работа, ведь он должен исполнять ее каждый день, будучи все время на посту и на чеку? После такого даже у старающегося изо всех сил подать себя как строгого и непреклонного в любых вопросах охранника, но в глубине души — добросердечного и мягкого бульдога складки, все время морщившие его лоб и отчего делавшие его старше своего возраста, невольно разгладились, и он позволил себе переброситься с лисом добрым словом, а также согласился распить с ним по кружке травяного чая, принесенного двумя серьёзными грачами.

***

Оставшись наконец наедине со своими мыслями, он долго курил сигару, одну из тех, что так заботливо предоставил ему бульдог-надсмотрщик. День неспешно шел своим чередом, а Торонта сидел, скрестив длинные жилистые ноги, на нарах и задумчиво глядел в пространство, рассматривая кольца дыма, парившие в темном захолустье ветхих стен. Разные образы начинали являться перед ним, возбуждая разгоряченное сознание и формируя знакомые силуэты.

Первой пришла на память Мира. Он ясно помнил ее солнечную улыбку с белоснежными зубками и пышную шапку золотых кудряшек.

Раз. Мира жмурится от счастья, потому как Тор берет ее, маленькую и хрупкую, и, как обещал, ставит на вершину высокого холма, откуда она любила созерцать далекие окрестности. Словно ребенок, обрадованный новою игрушкой, кою подарили ему родители на очередной праздник, она заливается звонким смехом и бросает с холма на него пушистые одуванчики и белоснежные хризантемы.

Два. Он идет, притворяясь что не чувствует, как Миранда кидает на него синие шишечки туи, а Торонта продолжает поход, заворачивает за угол, прячется и оттуда выбрасывает целы фонтан этих шишечек, чем снова вызывает бесконечную радость.

Три. Они, держась за лапы, дружно и даже будто синхронно пересекают автотрассу. Проезжая часть. Машины — это не убийцы, но одна из самых ужасных и непредсказуемых причин неожиданной гибели. Он долго, в самых различных аспектах, с настойчивостью, повторяет это ей. Кажется, Мира совсем не слышит его. Вроде бы, движение затихло. Можно перейти. Она рванула слишком быстро и вприпрыжку помчалась через дорогу, умудряясь при этом звать его, добавляя свой звонкий смех. — Стой! — Торонта напрягает все силы, пытаясь догнать ее. — Погоди! Осторожно! Можно стоять на середине! Не спеши! Стой!» Он продолжает кричать до хрипоты в голосе. Но все заканчивается благополучно: они добираются до пункта назначения, миновав еще несколько таких опасных переходов…

Он с рождения был мрачным скептиком, и окружающие вызывали в нем непереносимое раздражение, отзывающееся в нем постольку, поскольку долго он общался с собеседником. Но Мира была тем светлым и добрым лучиком надежды, неким маячком, сигналившим о том, что не все так уж плохо в этом бренном мире. А теперь этот луч погас, а его крылья, вдохновляющие на встречу каждого нового дня, сгорели…

***

Солнце дивно освещало

Крышу дома моего,

Вот лучи его потухли —

Нету в доме никого…

Но недаром говорят же

В этом мире мудрецы:

Встретив новый лик надежды,

Не отбросишь ты концы.

В темном затхлом подземелье

Проживу, быть может, век,

И умру, возможно, тут же,

Не открыв внезапно век.

Не сломить тебе, неволя,

Независимой души —

Жить могу и в шуме, и в покое,

В гармоничной, нужной мне тиши.

Лишь найти полоску света,

Чтоб горел он маяком —

И тогда тюрьма чужая

Станет вмиг как отчий дом.

Вдохновение от света

Духам нужно получать,

Чтоб могли парить по стенам

И спокойно выживать.

***

Он ходил, словно вымеряя каждый шаг, пристальным взглядом пронзая кирпичные стены. А там, за железными прутьями, все не смолкали шумные крики, поднятые грачами, недовольство коих выражалось по поводу найденного крупного пера, неизвестной птице принадлежащего. Торонта подошел ближе, начав разглядывать предмет столь живленной и кипучей дискуссии. Здесь он никогда бы не прогадал. Черное перо, обрамленное бархатными ворсинками, указывающими на густоту оперения, несвойственную щуплым грачам, могло принадлежать лишь одному персонажу, до боли в глазах знакомому и близкому Торонте.

Ворланд был здесь. И, скорее всего, далеко улететь он не мог: волоски точенной длинного пера все еще хранили ароматы смолы, еловых шишек, к коим примешивался запах скошенной травы и опалой листвы. Он долго рассматривал это напоминание о пернатом приятеле, не обращая внимания на возмущенные покрикивания грачей, требовавших вернуть им найденный предмет.

С вороном у него были дружеские, но сложные отношения, что выражалось в подшучивании друг над другом, иронии слов, метко брошенных, но не с целью обидеть или осквернить, а лишь затем только, чтобы подчеркнуть родство этих столь близких и метущихся душ.

Да и не всегда Вор и Тор подходили к приходили к компромиссу в своих дискуссиях — скорее, напротив, каждый оставался при своем, ценном для него мнении, однако ж прислушивался к совету приятеля и выделял для себя ту главную суть замечания, необходимость которого была выявлена и доказана с самых разных сторон рассматриваемого вопроса.

Конечно, порою лиса могли раздражать насмешки ворона, но и он отвечал не менее колким выражением на них, потому как именно в этих фразах, разговорах и затяжных философских беседах и заключалось все наслаждение, духовное удовлетворение, без коего жизнь теряла нужный ему ритм, превращаясь в монотонное движение, в котором нет более музыки, а царила лишь скука….

Ворланду же, не только как главному летописцу НоуХауса, была интересна жизнь Торонты, но и сам лис, его пытливый ум, и еще многие его духовные качества, действительно, были важны и ценны в вороньих очах. Мудрый птах понимал Торонту, сочувствовал ему, в глубине души испытывая восхищение перед его настойчивостью и силой воли, и надо сказать, испытывал тайне от друга некую гордость от осознания того, что может принимать участие в непростой судьбе друга.

Таким образом, близость этих двух типажей играла определенно значительную роль в столь оригинальном и загадочном союзе.

***

Перо он сложил на твердые нары, предварительно накрыв его маленькой циновкой, с целью защиты от сурового ветра, дождя и, возможно, скорого снега, который мог ожидаться в следующем месяце. Вот и подошло к концу твое правление, осень!

Нет, сколь бы ни ворошила ты еще яркими, но уже дырявыми в некоторых участках и вялыми листьями, смятым полотном лежащими в земле, сколь бы ни поливала ты с неба прохладным дождем лесную почву, сколь бы ни выл ветер — твой преданный слуга, а зима все же потихоньку подступает к твоим границам. Прощай же, о, осень!

Торонта открыл за серебристую канву маленький мешочек, где лежали запасные улиточьи панцири, наполненные смертельной отравой, смешанной с травяным настоем. Он еще раз взглянул на небо — не хмурится ли оно, вызывая грозовые тучи? Однако на сей раз там царила девственная, нежная молочно-голубая чистота, ясность которой умиротворение в тихий, серый пейзаж.

Остается ждать. Времени у него теперь хватает: пленников навещают здесь лишь по одному разу утром и вечером. Сутки здесь будут течь по-другому, наполняясь своим, монотонным ритмом, ведь расписание заключенных не меняется на протяжении десятка лет. Деятельный мозг Торонты никогда не отдыхал. Он работал, посылая герою самые неожиданные, дерзкие и смелые мысли, и сложная многокомпонентность идей и размышлений создавала некую систему, не дававшую покоя ни днем, ни ночью натруженному телу. Даже здесь, в этом замкнутом, холодном и чужом пространстве, он нашел себе несколько занятий, из которых стали постепенно складываться его дни в заключении.

Пользуясь железными турниками, зиявших из темных отверстий, Тор прыгал, поднимался, пробегал и подтягивался, одновременно успевая при этом запустить пару камней в определенную мишень — крест, изображенный на прутьях решетки.

Такое своеобразное развитие собственного тела приводило к усталости, но моментально убирало находившую порой мерзкую скуку, коей он не выносил.

После того, как ощущение перенапряжения совсем утомляло его, Торонта ходил взад-вперед, затем медленно опускался на колени, садясь в позу лотоса, медитировал и выкуривал по одной папиросе. Лишь по одной, поскольку не известно было, принесет ли добродушный бульдог-контролер еще изящно свернутые в трубочку сигары из бересты для приятного проведения досуга.

А еще Тор рисовал. На стенах его темницы, таких темных и шершавых, контрастно смотрелись его чертежи. Под нарами лис нашел белую кальциевую известь — и несколько заточек с помощью карманного ножа произвели на свет пару-тройку хорошо пишущих мелков. Рисуя с помощью новых материалов сложнейшие схемы своих задумок, Торонта садился в позу лотоса и медитировал, весь обращаясь в слух, и тогда ни единой конечностью не шевелило его тело, лишь кончики ушей напоминали иногда о присутствии в нем живого и чуткого к любому звуку духа.

–Хмм…Кааррр! — знакомый голос, бархатное ворчание и глуховатый тон коего вывел Торонту из очередного нирванноподобного состояния. — Ты теперь и йога любопытную профессию решил освоить? — Лис поднял голову, затем обернулся и раскрыл глаза.

— Я так и думал, — только произнес он, и улыбка, светлая и слегка насмешливая, но отнюдь не такая коварная, кою читатель, наверняка, помнит по предыдущим главам, озарила его черты.

— Думал о чем? Каар! Летать научиться? Видел-таки я твои трюки вечером. —

— О том, как тебе (естественно!) станет скучно, и ты нанесешь-таки мне визит. —

Металлическим взглядом он скользнул по самодельной полке, на которой элегантно расположился, сложив свои черные крылья, Ворланд, почти одновременно начав чистить клювом перья смоляного галстука…

***

Родство двух душ — это приятно,

Как хорошо, что есть о чем поговорить

И пригласить на чашку чая и беседу.

Пройтись о лесу, трубку закурить…

Наш диалог никто нарушить не посмеет,

К чему мешать тому, в чем мыслим мы одни?

И два шагают вместе силуэта,

Украдкой оправляя сапоги.

Бывает же, что встретятся два друга

И заведут вмиг разговор об этом и о том,

А философствовать и созерцать природу

Там, где есть место, вот он — отчий дом.

Сидеть и наблюдать за тем, как жизнь течет…

Кто знает, может быть, судьба нас разведет.

Однако ж есть надежный способ, верный,

Вмиг с другом встретиться скорей, наверно.

Что жать? Тебя я захотел проведать,

И как твое идет житье, разведать.

И я явлюсь, быстрее, чем бежит река,

Чем ветер, что развеет облака.

И мы опять пожмем друг другу

Крыло ли, лапу ли, а может, руку…

И вновь наш разговор заводим

И осень мудрым взглядом мы проводим.

Сколь разные два друга могут быть:

Один свою судьбу так резко изменил,

Другой же блик перевоплотил…

И отличаемся происхожденьем,

Но черпаем друг в друге вдохновенье.

Сколь разные два друга могут быть,

Но есть всегда о чем поговорить.

***

Через час или около того — ему казалось, прошло так много времени с их встречи — Торонта и Воланд, попивая чай из жестяных заржавевших кружек, раскладывали на полу деревянные карточки, кои мудрый ворон предварительно захватил с собой.

Утешение пришло само по себе. И это бы не заключалось в столь крепкой духовной связи между приятелями, если в один из моментов очередной дискуссии Ворланд бы не задал ему следующий вопрос:

— Ответь, как выживаешь ты, друг мой, в столь тесном для твоей души заточении?

— Мне занятость моя несет удовлетворенье. А когда я задумываюсь о том, сколь трудна и велика духовная работа над собой — утешение приходит само.

После этих слов воронье крыло вновь накрыло жилистую шерстяную лапу в знак уважения и вечного союза. Сумерки создали ауру густой темноты, а Ворланд отправился в следующий полет, обещая, так или иначе, в скором времени вернуться.