Гусь

Олеся Валерьевна Кущак, 2016

В Аскерии – обществе тотального потребления, где человек находится в рабстве у товаров и услуг и непрекращающейся гонки достижений, – проводится научный эксперимент. Стремление людей думать заменяется потребительским инстинктом. Введение подопытному гусю человеческого гена неожиданно приводит к тому, что он начинает мыслить и превращается в человека. Почему Гусь оказывается более человечным, чем люди? Кто виноват в том, что многие нравственные каноны погребены под мишурой потребительства? События романа, разворачивающиеся вокруг поиска ответов на эти вопросы, унесут читателя далеко за пределы обыденности. Таинственный Мистер Гавер, летающие по небу клаеры, жуткий горбун, пожар и погони заставят переживать, смеяться, бояться и радоваться за героев романа.

14

Короткие встречи Гуса и Горбуна в дубовой роще стали регулярными. Промозглая поздняя осень сыпала первыми несмелыми снежинками, таявшими под ногами на прелых опавших листьях. Два странных человека, совершенно разные и нелепо смотревшиеся вместе, прячась от посторонних глаз, сливались с этим островком естества. Всё больше сближаясь, узнавали друг друга. Законы природы не подчинялись ни гаверам, ни Достижениям. Они существовали независимо от придуманных систем. Из рассказов Горбуна перед Гусом открывалась иная сторона жизни Аскерии. Каждый день он подводил его к главному открытию — своей тайне.

Я родился не сказать что в счастливой, но в очень благополучной семье. Мой отец сделал прекрасную карьеру финансиста, работая в Главном Гаверодоме Аскерии. Трагедия моего рождения быстро поутихла. Родители поняли, что мой физический недостаток будет с лихвой компенсирован незаурядным умом. К трём годам я научился читать и считать. В пять лет перед моим упорством пала царица всех наук — математика. Родители хвастались мной, когда я в уме складывал, множил трёхзначные числа.

— У нас гений в семье! — восклицал отец. — Я убеждён, что дети должны достичь большего, чем родители, перерасти их. Он станет Главным Аскерийским Финансистом.

Матери велели оставаться дома, заниматься воспитанием детей. Появление моей младшей сестры стало второй попыткой отца и матери родить физически полноценного ребёнка. Маленькое, очаровательное чудо с двумя большими белыми бантиками явилось настоящим спасением для семьи. Она завораживала! Её красота ещё больше выпячивала моё уродство. Лишь одиночество на мгновение позволяло мне не сравнивать себя ни с кем. Запираясь в своей комнате, я становился её узником и в то же время освобождался от чужой жалости и отвращения.

Просторное помещение выходило окнами в сад. В раскрытое окно пытались заглянуть пушистые шапки лип. По утрам их запах наполнял комнату и тонко щекотал ноздри, заставляя пробудиться ото сна. Прозрачные шторы цвета топлёного молока подрагивали от ветра. Разноцветные игрушечные кубики, конусы, шары и другие геометрические фигуры стояли на полках, стульях, на полу, высились в центре комнаты в виде причудливых башенок и замков. Цифры находились повсюду: на постельном белье и обоях, деревянных прямоугольниках лото, многочисленных красочных книжках и в виде отдельно лежавших пластмассовых изваянияний в большой синей коробке. Даже колючий кактус, скромно занимавший своё место на подоконнике, согнулся в виде зеленой шипастой двойки. И только добротный буковый стол был девственно чист. На нём аккуратной стопочкой располагались тетради для занятий и подточенные цветные карандаши в стаканчике.

Погружаясь в этот яркий мир, я растворялся в нём целиком, забывая о том, кто я есть.

В нашем доме часто устраивали приемы гостей. Отец, как это принято в Золотом районе Аскерии, любил хвалиться своими Достижениями перед многочисленными гостями. Меня усаживали на специально сделанное маленькое креслице, выносили на середину зала и заставляли решать сложные математические задачи в уме. Я никогда не ошибался, срывая восторженные аплодисменты гостей. Они хлопали, отводя глаза в сторону.

Часто у отца бывала женщина с высокой прической, в маленьких прямоугольных очках с золотой оправой. Она хлопала громче всех, но смотрела презрительно и свысока.

— Никогда не думала, что такой ум может сочетаться с такой омерзительностью, — наклонившись к своему мужу, шёпотом, который показался мне громом среди ясного неба, произнесла она.

Всю ночь я пытался спрятаться от этих слов, они меня душили, раздирали, приговаривая к безысходности. Впервые я ощутил силу слов, а не цифр. Цепляясь закорючками за логичные правила, цифры оставались моими единственными друзьями, которые не могли предать. Люди навешивали на других ярлыки, как ценники на выставленную на продажу вещь. Убивали не цифры, убивали слова!

Слова-убийцы рождали во мне ненависть. Зеркала! После этой кошмарной ночи я перебил в доме все зеркальные поверхности, в которых отпечатывалось моё уродство. Это не принесло облегчения. Рассыпавшись на окровавленные осколки, мои отражения множились и смеялись надо мной.

Прижавшись к матери, я долго плакал. Её глаза смотрели печально и задумчиво. Крепко обнимая, и слегка покачивая, она успокаивала меня.

— Я люблю тебя, сынок. Ты особенный, не такой как все, — она гладила мой горб и мягким тихим голосом шептала. — Знаешь, что там? Там растут твои крылья. Крылья твоей души. Доверься им. Делай то, что у тебя хорошо получается. Поверь, наступит время, и ты расправишь свои крылья и высоко взлетишь!

Я услышал слова-надежды. Натянув их как снегоступы, я постепенно выкарабкивался из ущелья, вырубленного словами-убийцами. С этого дня мои занятия математикой приобрели характер остервенения.

Я стал единственным аскерийцем, закончившим Климадост за семь лет вместо десяти. Теперь уже я смеялся над своими одноклассниками, не просто опережая их по всем предметам, а издевательски создавая интеллектуальную пропасть между нами. Великий Аскерийский Климадост запомнился мне восхищёнными, но завистливыми взглядами преподавателей, многие из которых понимали превосходство горбатого студента над ними. Крылья успеха несли меня вперёд, но всё больше отдаляли от людей. Умственное первенство лишь подтверждало многочисленные фразы отца, которые я впитывал с раннего детства.

— Стремись к вершинам! Но помни, там, на самом верху, ты всегда будешь один. Судьба первого — одиночество, — пытаясь превратить мой физический недостаток в необходимое условие для Достижения, повторял отец.

Мне нравились многие женщины, но их постоянно отворачивающиеся лица не оставляли шанса на построение отношений. Я топил свою нераскрывшуюся любовь в математике, заглушая её цифрами и уравнениями.

Моя карьера развивалась стремительно. Сразу после окончания Великого Аскерийского Климадоста меня пригласили работать младшим специалистом в Гаверодом. Я поражал начальство быстротой действий и мысли. Любые, даже самые сложные задачи получали решение. Я шагал по карьерной лестнице, переступая через две, а то и три ступени. В рейтинге Достижений намечались рекордные для Аскерии показатели, а мой личный баланс рос с каждым днём.

Предсказание отца начало сбываться — вскоре мне предложили стать Главным Аскерийским Финансистом. Я хорошо помню тот вечер, когда сам Мистер Гавер прислал мне электронное письмо на гаверофон:

«Оценивая заслуги перед Аскерией и отдавая должное незаурядному финансовому таланту, предлагаю вам стать Главным Аскерийским Финансистом».

Я летал по комнате, семья ликовала. Мечта стала реальностью. Я ярко представлял себе свою миссию. В моей голове бурлили и сталкивались идеи. Я хотел изменить жизнь Аскерии к лучшему. Математика должна прийти на службу людям. За первые дни я разработал более десятка предложений по оптимизации финансовой системы Аскерии. Отправляя их в электронном виде в адрес Мистера Гавера, я ожидал ответа. Настанет тот день, когда Главный Аскериец вызовет меня к себе чтобы обсудить их. Десятки раз я представлял себе эту встречу. Я мечтал увидеть Мистера Гавера. Проходили недели, месяцы без ответов. Главный Аскериец молчал. Однажды меня пригласил к себе глава Службы Защиты Аскерии Рэйф.

Он стоял спиной ко мне, когда я вошёл в его кабинет. Резко обернувшись, он предложил мне присесть, сам продолжая нервно ходить по кабинету.

— Мистер Гавер просил меня поговорить с вами! — начал глава СЗА. — Вы прекрасный математик, гениальный специалист, но ЗДЕСЬ, в ЭТОЙ должности речь идёт об исполнении указаний Мистера Гавера.

— А что конкретно надо исполнять? — не понял я.

Рэйф остановился, просверлил меня взглядом, не отводя его ни на секунду. Глава СЗА присел напротив.

— Вы что, действительно так и не поняли, в чем состоит система Мистера Гавера?

— Я привык разговаривать языком цифр. Я математик.

Рэйф встал, отошёл к окну, закурил.

— Раз вы математик, то должны понять, что финансы — это главный инструмент управления людьми в Аскерии.

Рэйф достал из стола банкноту с изображением Мистера Гавера.

— Эта бумажка управляет ВСЕМ в Аскерии! Это понятно?

— Я не спорю!

— Так и считайте эти бумажки, не лезьте со своими предложениями к Мистеру Гаверу.

— Но ведь жизнь аскерийцев можно сделать лучше!

Рэйф смял сигару в пепельнице, превратив её в груду отжившего своё материала.

— Всего доброго, продолжайте свою непосредственную работу, — проговорил он, заканчивая разговор.

Последующие после встречи с Рэйфом дни я болел. Впервые стало очевидно, что вершина, упоминаемая отцом, оказалась не тем местом, о котором мечталось. Суть системы Мистера Гавера оставалась мне непонятной. Не прописанная ни в одном документе, она пропитала всю Аскерию, управляла ВСЕМ, не будучи озвученной. Она доставала из самых глубин человека его комплексы и тайные желания и цинично использовала их, делая поведение большинства легко прогнозируемым. Я пытался говорить об этом со многими людьми, меня никто не понимал.

Миссия оказалось не миссией, я ни на что не мог влиять. Мой мозг пульсировал, готовый к решению задач, но они отсутствовали. Достигнув всего, поднявшись на неприступную для большинства высоту, я оказался близок к профессиональному краху. Привлекательная картинка Аскерии рухнула как карточный домик, рассыпавшись под словами Рэйфа. Я пал жертвой глобальной иллюзии. А теперь и от меня хотели получить исполнительность в копировании множества иллюзий под прикрытием гаверов. Заблуждался не только я, но и все жители Аскерии.

Последней надеждой оставалась встреча с Мистером Гавером. Я хотел с ним поговорить. Это стало навязчивой идеей. Пробиться к нему лично не представлялось никакой возможности. Ум математика наконец-то увидел задачу. Через некоторое время мне удалось разрушить сложные системы защиты и вычислить рабочее место Мистера Гавера, откуда посылались сообщения на служебные гаверофоны.

В то утро шёл снег, островки замёрзших лужиц, ухмыляясь, смотрели на меня расцарапанным морозом узором. Я заметно нервничал. Решать математические задачки оказалось куда легче, чем планировать несанкционированное проникновение в кабинет Главного Аскерийца. Несколько раз я останавливался, смотрел на редкие пролетающие по небу клаеры. Холодный ветер пробирался за воротник. Нужно действовать. Я должен лично ему рассказать. Он поймёт.

Из освещенных витрин магазинов меня провожали пустыми неподвижными взглядами манекены. Упакованные в праздничную блестящую бумагу товары призывно выглядывали из-под ценников. Цифры… Теперь они не казались мне безобидными. Цифровая лихорадка под названием гаверомания опутывала аскерийцев, потуже затягивая узлы несвободы. При этих мыслях все привилегии Золотого района превращались в дешёвую мишуру.

Я шёл, привычно таща свой горб, но с каждым шагом он становился тяжелее, придавливая меня к земле. Богатые дома и кричащие баннерами и огнями рекламы улиц остались позади.

Ветер усилился. Кутаясь в пальто, я продолжал пробираться к намеченной цели. Строящиеся дома и пустыри сменяли друг друга. Наконец, я нашёл его. Невысокое здание из красного кирпича ничем не выделялось среди куч строительного мусора и редких, еще не вырубленных деревьев.

Никаких вывесок. С гулко колотящимся сердцем я достал запрограммированный пластик и приставил его к запертой двери. Сработало. Холл оказался небольшим, пахнуло затхлостью. Я снял запотевшие очки и размял замерзшие пальцы.

Расстегнув пальто, я огляделся. Справа у стенки громоздился большой пыльный диван. Повсюду стояли горшки и кадки с искусственными цветами. Гигантский аквариум от пола до потолка занимал левую часть помещения. Я подошёл ближе. Ни одной рыбины, ни одного живого существа. Водоросли и коряги уныло застыли в неподвижной мутной воде. Мертвечиной и заброшенностью отдавал каждый предмет. «Неужели ошибся?» — думал я. Мистер Гавер и запущенное помещение никак не связывались в моей голове. Ум лихорадочно работал, ища объяснение.

В углу зияла чернотой лестница, призывно маня и одновременно пугая. Осторожно ступая по ступеням, я стал подниматься, тревожа слежавшуюся пыль. В тёмном закутке второго этажа меня встретила тяжелая металлическая дверь. Синий свет сочился в узкую щель. Я закашлялся, вытащил баллончик. Мне не хватало воздуха. Переждав приступ, я решился войти. В пустой комнате без окон одиноко мигал бегающими цифрами огромный монитор. Потрясённо я стоял и смотрел на него. Это и есть Мистер Гавер? Система проводов и программ? Машина, безжалостно управляющая Аскерией? Но кто? Кто придумал эту систему? Кто за этим стоит?

Мои размышления прервал шум на первом этаже. Несколько пар ног быстро и шумно поднимались по лестнице. Служба Защиты Аскерии чётко выполняла свою работу. Беседа с разгневанным Рэйфом ничего не прояснила. Я стал опасен для системы, и она меня исторгла, объявив странным, изолировала от правильных, слепо подчиняющихся людей. С этого момента моим пристанищем стал Дом.