Гуси, гуси – лебеди

Татьяна Немшанова (2024)

«Гуси, гуси — лебеди» — иллюстрированный сборник современных произведений малой прозы: охотничий рассказ, очерк, таёжный дневник — эссе. Написан не прожжённым ветрами мужем, а хрупкой женщиной — геологом, краеведом, учителем географии, журналистом в прошлом и опытным охотником, таёжником в настоящем. Иллюстрирована авторскими фотоснимками, полученными во время странствий по сибирским лесам. Ориентирована на обширную аудиторию охотников и любителей экстремальных путешествий, таёжников, сибиряков и уральцев — людей разных «северных» профессий, чья жизнь связана с природой: работников лесоохраны, пожарников и спасателей, рыбаков и географов, экологов и геологов, туристов и фотографов — людей, не понаслышке ведающих о красоте и суровости огромных территорий именуемых: «Север», «тайга», «Сибирь», «Урал». Книга представляет интерес и для тех кто, не желая сидеть в духоте городов, однажды решается отправиться в неизвестность.

Гуси, гуси — лебеди.

Дневник таёжницы

2.10.2020. Вечер.

Пришли с Дымком под вечер с села. Ветер раскачивает тайгу. Холодно. Обрадовало, что палатка цела и в ней — порядок, будто ушла отсюда вчера, а меня здесь не было с весны. Ощущение такое, словно кто-то тут пребывал без меня, только прибрался, не наглел, — всё чисто! — Постельное сложено, посуда помыта, аккуратно расставлена по местам.

Стемнело после шести. День световой стремительно уменьшается, а ночь растягивается. Дошли в аккурат к темноте — точив — точь! Повезло! — в чаще не затемнали. Тропинка густо подсыпана опавшей листвой, позарастала травами и плохо видна. Шла и непрерывно искала старые зАтеси на деревьях, чтобы точнее выйти и не крутить круги по оврагам в кромешной темноте, блуждая. Дымка заметно беспокоится, — лает. Показалось, будто в ответ выла собака. — Лишь бы ни волк! — Волчья семья много лет, как обосновалась недалече и сельских собак непрерывно таскает с цепи, — во дворах и хороших охотников. Ко мне тоже приходил в огород ночью волчара, хорошо, — мои хвостатые подняли такой лай, что проснулась и вышла в огород. Общими усилиями прогнали наглеца, так бы с Пулькой пришлось расстаться. А живу в центре села! — в окружении больших домов, машин, техники и прочего!..

Продукты за год не испортились, медведь и мыши не поели, — обрадовалась. Бежала за нами до озера собака — дворняжка, соседи её кормят, а своей не считают, — так говорят, — не хотят взваливать на себя ответственности за псину. И хозяева существуют, только из националов, а у них не принято самим собак кормить. О прививках речи и не идёт, приплод щенков тем более не контролируют. Сука щениться, когда приспичит, пополняя двор проблемами и щенками, которые никому не нужны, но все хотят есть, требуют заботы и внимания. С озера чужая собака развернулась и убежала обратно в село, чему несказанно рада. — Хуже нет, чем чужие голодные собаки, приблудившиеся в тайге: испортят и настроение, и охоту, да ещё и обворуют.

Принесла радио, а оно не ловит волну. Жаль! — не послушать Югру, — новости, музыку. В тайге, ночью, испытывается особое блаженство, когда поёт печь, ветер гудит и льётся хорошая мелодия. Здесь, вдали от телефонов, котелен, телевизоров звук особенный — он — чистый! Без помех и искажений.

Неизменно перед входом в палатку развожу костёр. Сжигаю опад, мусор, сухостой подчищаю вокруг. Приятно и посидеть у огня. А дым разгоняет гнус. Поели, сидя у костра. Угостила Дымка, — дала псу вкусный кусок филе щуки. Он выголодался. Нам здесь жить несколько суток, поэтому делимся едой поровну. Так поступаю всегда. От собаки зависит моя и его жизнь напрямую. Собака — и кормилец, и защитник от зверя, от человека чужака. Дымка не подпускает к хозяйке ни тех, ни других.

Позвонила своим, сообщила: «Нахожусь в лесу — не дома, позвоню по возвращению, — необходимо батарейку экономить». Дымка взлаял сильнее и убежал на мыс сосновой гривы. — Лишь бы не волки!.. — Боюсь за пса. — Волки — хитрые, отвлекут, заманят к стае и порешат. С медведем проще сладить, тот идёт на «Вы», напрямую таранит, не хитрит. От него собака вполне способна убежать при необходимости, а вот от лютых врагов — соплеменников, собаке не отбиться. Они ловко отжимают лаек даже от опытных звероловов мужиков.

Дымок вернулся, — успокоилась. Угостились, обрадовавшись, сообща печеньем и жаренной рыбкой, которую принесла в рюкзаке с дома. Перед уходом в лес, напекла, нажарила — печенюшек, рыбки. Идти оказалось крайне сложно: топи переполнены водой, мох разросся, кругом завалы поваленных деревьев. Шла медленно. Думала, — от палатки ничего не осталось, — раздавило упавшими соснами. Пришла и удивилась: всё в порядке, не разорено даже медведями. Сейчас сижу в тепле, — вокруг ночь, гудит ветер в сосняке; уютно. Устала сильно: путь выдался крайне непростым и физически, и психологически. Утомилась! Ягод нигде нет, — ни брусники, ни черники, ни голубики, а планировала набрать на зиму. Встретились только белки. — Пусто! Тайга пуста.

Дымка заскочил в палатку, запрыгнул ко мне на спальник, ластится, клянчит вкусненького, а я прислонилась к стенке спиной и пишу огрызком карандаша в тетрадке. С детства выработана привычка вести дневниковые записи, переняла отчасти у отца. Он постоянно записывал всевозможные расходы, сколько земли на тачке привёз в сад, засыпая топь. А ещё, изучая родословную, выяснила, что Прапрапрадед вёл записи, дневники. И они до сих пор служат историей жизни старинной Уфы времён крестьянской смуты Пугачёва. Вероятно, тяга к писательству ежедневному пошла по генам, и сравнима с чашечкой кофе по утрам.

Дымка заскочил ко мне на постель, прижался, положив лохматую голову на ноги хозяйке; блаженно прикрыл глаза и дремлет. Высоко в небе прокричал лебедь. Они останавливаются при пролёте на соседнем болоте подкормиться до рассвета, отдохнуть.

3.10.2020. Утро.

Ветер пробегает по макушкам кедров, гудит. Взошло солнце, — поднялось над логом. Единственное живое существо — первое, которое здесь увидела, — кедровка. Пила кофе в палатке и услышала шум крыла птицы, вышла посмотреть, — не рябчик ли?.. — Оказалось, — кедровка. Кедровка прилетела в поисках еды и из любопытства — посмотреть, — кто тут поселился?.. — Села на сосну, глядя сверху вниз на меня, удивлённо просвистела: «Фью — ю-ю-ю!..», — и улетела. Подумалось: «Чем она питается?.. — лес гол и пуст; ягод нет, шишки — нет…».

С утра поразила тишина, — маленьких птах и тех нет. — Нет копалух, рябчиков, косачей. Шла сюда, — сплошные кругом завалы из деревьев! За тридцать с лишним лет, что брожу тут, — лес пребывал в чистоте, а тут… — за год, понавалило дровИн! Тропу во многих местах завалило. Приходилось подлазить под деревья, обходить кругами. Кедры, сосны поломало, многие вывернуло с корнями. Последние годы Север лихорадит, — то заливает ливнями, то тайга засыхает, — то сушь, то потоп, оттого и птицы нет. Выводки гибнут.

Ночью непрестанно топила печь. — Нельзя лишнее полено подбросить, — разгорятся дрова, можно погореть. И не получается обходиться малым: потухнет, — придётся растапливать, что канительно, — хочется спать. Легла почивать рано, — с семи вечера, как пришли с Дымком. Вчера не выспалась. Утром позавтракали сообща с Дымком щучкой и домашними печенками.

Сегодня с раннего утра клин за клином летят гуси. Видно, — на Севере, в тундре, сильно прижало, — завьюжило. Каждую осень вижу улетающие стаи гусей. За ними летят на югА, последними, лебеди. Не могу привыкнуть к отлёту лебедей, всегда, провожая, охватывает тоска и ощущение одиночества, брошенности, будто сама принадлежу миру перелётных стай, и мои родные улетают, а я остаюсь посреди холода, теряя близких. Неизменно возникают мысли о предстоящей многомесячной стыне. В довершении… — завывает совсем по-зимнему ветер. Чёрные облака мчатся, как и гуси, с севера, с Ледовитого океана. Тоскливо скрипит сосна, точно старец с больными костями. Дома… — полный разлад! Пьянство! В село и до нас дошла наркомания. Соседство поголовно пьёт, курит, дебоширит, — жуть! И ничего не изменить! — Нереально противостоять всеобщему хаосу. Вымотаны нервы, здоровье на нуле из-за непрерывного противостояния людским порокам. Никаких сил на противоборство с тёмными силами зла не хватает.

Дымка с утра облаивает соболя. Тот сидит в дупле на самой старой сосне. Дупло многие годы неизменно кем-то занято: то белками, то соболюшками. Мастерили квартирку дятлы. Белки, дятлы, соболюшки, совки — все — свои! Живут возле балагана, и мною по мере сил оберегаются от пришлых наглых браконьеров. Такие редко, да захаживают. Приятно просыпаться под пересвист семейки рябчиков и засыпать под мелодичное бубнение сов сплюшек — плюшевых совят. Белки — веселят, прыгая деловито по соснам, а юные соболята, котятами, вращаются в вершинках сосенок, шипят с верхотуры на лаек.

Соболь надёжно спрятался от пса в дупле. Сидит и чуть изредка фырчит, точно кот, загнанный на дерево. Дымка — юнец, впервые осознанно лает, как и положено охотничьему псу. Пёс возмужал, понял своё предназначение; дома же, — изображал малолетнего кутёнком. Собака, взрослея, меняется на глазах, подобно человеку, расстающемуся с детскими забавами. Из смешного подростка формируется промысловая лайка, — мой защитник и напарник. Замечаю: целенаправленно берёт власть в свои окрепшие лапы, чему только рада. — Собака должна сознательно защищать хозяйку. Нынешнюю ночь Дымок охранял мой сон от хищников. И с ночи лёг на улице сбоку от палатки. В жильё, прячась, не полез. Свернулся калачиком на опавшей листве и время от времени, как положено, лаял, оповещая тайгу: «Мы тут! И он стоит на защите, — отпугивает волков, медведей, да нежелательный иной люд от хозяюшки.

С вечера задувало, гудело, а в полночь — враз стихло! Вышла на юге Луна — круглая, жёлтая, с маленьким огрызком сбоку — меткой начавшегося убывания. Рядом, необычно близко, словно вторая луна, лампой горит жёлтая планета, — то ли Сатурн, то ли Юпитер. Взаполночь, чуть-чуть передохнув, с новой силой загудел тоскливо ветер, — вот-вот завьюжит! А вчера ещё утром царило настоящее лето! — Верно гуси — лебеди на крыльях принесли зиму с ледовитого острова, или та — гонится за птицами, злится, что не удаётся догнать. Вот и вымещает зло.

Дымка куда-то убежал, — похоже, исчез по охотничьим делам. В лесу наплодилось множество мышиных. Пёс успешно мышкует, — развлекается. Иногда поедает грызунов, — свежатинкой питается. Лайки, подобно диким животным тайги, неплохо жируют на полёвках, особенно на ондатре, водных крысах, леммингах. Те — жирны, мясистые; одного-двух достаточно, чтобы накормить пса досыта. Часто, когда хозяйской еды маловато, лайки самостоятельно переходят на подножный корм. От мышиной заразы прививаю ежегодно, — обходимся пока без болезненных последствий. Дымка мышкует успешно. Мышковать сынка обучила мамашка — Пулька. Та ловит полёвок и прочих грызунов лучше любой кошки, может часами, днями копать норки, добывая еду для себя и для сынули великовозрастного, иногда приносят и хозяйке — угощают! Только я не ем, но говорю: «Спасибо!».

Увидела сейчас, как пёс словил большого жирненького «хомяка» грамм на сто в мясном измерении, — приличный завтрак! Поймал, и довольный бухнулся на бок, — изо всех сил принялся втирать мышиный мускус в шерсть спины, боков, морды. — Так принято у охотничьих псов. Нередко собаки с ушей до хвоста вымазываются в лосином, медвежьем помёте, в падали, перебивая запах людей, села. — Не отучить! — Ругаюсь, а те — хитрят!

Ночью слышала мотор лодочный на реке Ляпин, подумала: «Неводят сырка.». Ночной холодный воздух доносит звуки за десятки километров по низинам болот. Позже догадалась: «Это звук дизеля в селе». — Низкочастотные волны за пятнадцать километров будят меня в тайге! — Чувствуются спиной, когда спишь, а дома сводят с ума всё живое. Гул порой невыносим! Часто он слышен и у гор Урала в сорока километрах напрямую от села! Что же происходит с нашими телами, мозгом под непрерывным их воздействием?!.. Невольно вспомнились опыты над людьми в годы ВОВ по воздействию низкочастотного звука. Он сводит с ума! Удивляется столь высокой криминальной обстановке в северных селениях не приходится.

Впереди — день! Дел — прорва! Допиваю кофе и… — вперёд!..