Головастик из инкубатора

Олег Сукаченко, 2023

«При такой степени взаимного безразличия, уверяю вас, совсем немудрено отбиться от рук, превратиться в самого отъявленного хулигана, натворить тех самых «жутких делов», о которых теперь все вы так лицемерно сокрушаетесь! Особенно когда тебе изначально немного лет и за спиной у тебя нет никакого мудрого наставника или хотя бы жизненного опыта, который сам по себе стоит ста советчиков. Ну а если говорить совсем честно, то именно факт этого суда над нами, каким бы справедливым и оправданным он вам ни казался, свидетельствует о полном вашем педагогическом поражении! Но вы никогда в этом, конечно же, не признаетесь, поскольку это означало бы расписаться в собственной профессиональной несостоятельности! Конечно, проще всего обвинить во всем ребенка, спихнуть на него вину за все свои взрослые прегрешения, но станет ли вам от этого легче?!» Так говорил я – маленький, отчаянный Головастик, бьющийся не столько за себя, сколько за всех несчастных детдомовцев, попавших в эту страшную интернатскую западню, больше похожую на мясорубку! А может, мне это только сегодня так кажется, а тогда я просто взволнованно мычал что-то нечленораздельное, поскольку не умел еще толком изъясняться и выражать свои мысли. Книга содержит нецензурную брань.

Глава 14

Будь веселым, дерзким, шумным!

Драться надо — так дерись!

Из «Песни черепахи Тортиллы», на слова Юрия Энтина

Конечно же, я очень расстроился. Само определение «второгодник» уже как бы подразумевало некоторую мою неполноценность по отношению к другим ученикам. Выходило, что я не смог с ходу взобраться на вершину ученического успеха и теперь буду принужден штурмовать опротивевшую горку еще раз, в то время как мои одноклассники уже побежали дальше, к такому желанному школьному финишу. Но как же я ошибался!

Во-первых, у меня были извиняющие меня обстоятельства, о которых я уже написал выше. Во-вторых, (и это самое главное!) ничего плохого, окромя хорошего, в моем оставлении на второй год не было! Говорю это со знанием дела, как человек, которому посчастливилось два срока просидеть в одном и том же классе. Ведь на самом деле это означало лишь то, что к прекрасной поре моего детства добавился еще один год. Представляете, целый год до того момента, как я выйду в скучную и неинтересную взрослую жизнь!

Вот почему я даже где-то завидовал ребятам, умудрявшимся по два-три года сидеть в каждом классе — были у нас и такие уникумы, которые все никак не могли расстаться со школой и, быть может, иногда намеренно оттягивали трепетный момент прощания с нею. Так что не торопитесь взрослеть, ребята — оставайтесь на второй год при каждой удобной возможности!

Еще одним бонусом, полученным мною как второгодником было то, что в новом классе оказались на редкость прекрасные педагоги, являвшиеся абсолютной противоположностью предыдущим злодейкам. Мою новую учительницу звали Мария Дмитриевна, а воспитательницу — Лариса Валерьевна, и объединяло их одно, просто невероятное для нашего интерната достоинство — они никогда не поднимали на нас, своих учеников, руку! Да что там руку — голоса ни разу не повысили! Это было так поразительно, что мы, неразумные дети, тут же не преминули их добротой воспользоваться, о чем еще будет подробно рассказано в своем месте…

Но самым большим выигрышем для себя я считаю приобретение нескольких верных и добрых друзей (дай бог им здоровья!), а также одного злейшего врага, который, как это ни странно, очень многому научил меня в жизни, за что я ему совершенно искренне благодарен. Начну, пожалуй, с последнего.

Как известно, ни один детский и даже взрослый коллектив не обходится без хотя бы одного enfant terrible — ужасного ублюдка, который своим, из ряда вон выходящим поведением, заставляет напрягаться всех окружающих. Что уж там говорить про детский дом, где количество маленьких ублюдков (по определению интернатских воспиталок) превышало всякую разумную концентрацию на один квадратный метр. Но был в нашем новом классе редкий, я бы даже сказал необычайный гаденыш, который мог дать фору всем остальным! Звали его Витька Косой.

Вообще-то фамилия его была Кособрюх, но по тогдашней интернатской моде мы обрезали у него брюхо и оставили просто Косым — с этим погонялом он и вошел в историю нашего детдома. Так вот этот Витя Косой являлся поистине хрестоматийным негодяем! Его, как говорится, хлебом не корми — дай совершить какую-нибудь подлость! Он постоянно на всех обзывался, плевался, провоцировал драки, распускал всевозможные сплетни за глаза, плел коварные интриги и строил мерзкие козни — одним словом, делал все, за что в порядочном обществе можно получить в морду!

Проблема заключалась в том, что Косой был переросток — на два года старше любого из нас — а в детском возрасте, сами понимаете, это такая пропасть, через которую не каждому дано перепрыгнуть. Поэтому рыло ему начистить было некому, хотя, повторюсь, он этого очень заслуживал! Буквально напрашивался на опиздюливание! Единственный в классе, кто иногда брался за это нелегкое, но справедливое дело, был я.

Хорошо помню нашу первую драку, инициатором которой, как и всех последующих, впрочем, являлся Косой. Не успел я зайти вечером в палату, как тут же услышал его противный гнусавый голос: «Эй ты, новенький! Ну-ка, подь сюда!». Смотрю, какой-то долговязый хмырь вальяжно разлегся на кровати и что-то нагло гундосит в мою сторону. Ну, я ему, значится, и отвечаю: «А у тебя что, ноги отнимутся самому подойти?». В палате сразу стало тихо, и все ее обитатели заинтересованно уставились на меня — что же будет дальше? Ведь так с Косым еще никто не разговаривал!

Этот чудик и сам понял, что столь дерзким ответом я поставил под сомнение весь его авторитет среди школоты, и надо как-то реагировать на вызов. Он вскочил с кровати и развязанной походочкой подошел ко мне. «А ты чего такой борзой? Давно пизды не получал?!». Я отступил на пару шагов и сжал кулаки: «А она у тебя есть, что ты мне ее предлагаешь?». Косой аж присвистнул от такой наглости: «Ребза, да этот новенький, по ходу, охуел!». После этих слов он, сделав вид, что отворачивается, резко ударил меня кулаком в лицо. Не привыкший подолгу оставаться в долгу, я тут же ответил ему тем же — началась знатная молотилка!

Через несколько минут, вдоволь намахавшись кулаками, мы уже стояли окровавленные друг напротив друга, свесив на плечи языки от усталости. Осознав, что не может победить меня в честном бою, Косой принялся кричать мне угрожающе: «Учти, я психованный и за себя не отвечаю!». Но в ответ на это запоздалое признание мне осталось лишь рассмеяться ему в лицо: нашел, кого пугать — я и сам не так давно вернулся из психушки.

С тех пор Косой страшно возненавидел меня и пытался при каждом удобном случае задеть либо словом, либо кулаком. Но я всегда давал ему жесткой сдачи, которая чрезвычайно его выбешивала! Ни с кем в интернате я не дрался так часто, как с Кособрюхом, но ему все было мало — чуть ли не ежедневно он продолжал нарываться на конфликты.

Искренне удивляясь идиотской настойчивости Косого, я не мог, вместе с тем, не задаваться вопросом: «А почему он, собственно, так бесился?». Скорее всего, дело в том, что я своим хладнокровным, но неотвратимым возмездием подрывал его хулиганский вес в классе, мешал наслаждаться безусловным лидерством и он делал все, чтобы убрать в моем лице эту досадную помеху.

Кроме того, многократно остававшийся на второй год, Косой высокомерно считал нас всех «мелюзгой», не заслуживающей уважения, и вдруг какой-то молокосос, на несколько лет его младше, начинает очень болезненно отбрыкиваться, да все норовит по лицу попасть — тут было от чего прийти в негодование!

Однажды Косой, подустав, вероятно, разбираться со мной своими руками, решил сделать это с помощью чужих. По его задумке, в одну из ночей ребята должны были устроить мне темную и хорошенько отметелить всей толпой! В качестве же предлога к избиению Косой не нашел ничего лучшего, как обвинить меня в том, что я «болею за коней», в то время, как «обязан поддерживать мясо»…

Дело в том, что тогда в интернате были очень сильны фанатские настроения и детдомовцы делились на тех, кто симпатизировал футбольному клубу ЦСКА и тех, кто «топил» за СПАРТАК. Было еще ДИНАМО, конечно, но большой популярностью «мусора» у нас не пользовались. Я же еще с первого класса, под влиянием моего друга Лехи Акимова, болел за армейцев, и вот это Кособрюх поставил мне в вину!

В общем, искусно натравленные Косым долбоебы (это же надо еще умудриться придумать такую дурацкую причину для избиения) с истошными воплями: «Темную ему!», набросились на вашего любимого автора. «Идиоты!» — закричал я им, — Темная — это когда одеяло на голову, чтоб никто не видел, а я вас всех запомнил и урою по одному!». Драчуны в нерешительности остановились — получать в рожу по отдельности никто из них не хотел. Но тут снова вмешался Косой, который со словами: «Бей Головастого!», повел своих шибздиков в атаку.

Надо отдать мне должное — я сражался, как лев, и отправил на боковую (чтобы не соврать) по меньшей мере, пару человек! Но, как говорится, один в поле не воин. Против десятка пусть даже и маленьких, но вполне себе злобных отморозков, не попрешь. Тем более, когда один из них подкрадывается к тебе сзади и бьет со всей дури стулом по голове.

Стул, разумеется, сразу же разломался, не причинив мне никакого вреда, но наша чересчур впечатлительная воспитательница посчитала своим долгом отвести меня в интернатскую медсанчасть. Я отказывался туда идти, считая полученные в драке травмы безобидными царапинами — Лариса Валерьевна настаивала. «Ты понимаешь, что у тебя может быть сотрясение мозга?!» — озабоченно восклицала она.

В конце концов, ей удалось меня уговорить, и я нехотя поплелся к школьной врачихе. Та, увидев мою окровавленную голову, встревожилась не на шутку: «Что с тобой случилось, мальчик?!». «Воспитательница говорит, что это — землетрясение мозга», — ответил я, как водится, все перепутав. И долго еще после этого не мог понять, почему все взрослые так заразительно смеются. Наверное, они решили, что мне и вправду «встряхнули лампочку».

Честно признаться, я не любил драться, хотя мне и приходилось в интернате частенько это делать. Я был не из тех, кому нравится избивать людей, еще меньше я хотел сам получать по башке, но от опасности, при любом раскладе, никогда не бегал, хорошо усвоив завет мудрой черепахи Тортиллы, который она дала Буратино: «Драться надо — так дерись!». Вот я и дрался, тем более что в детдоме постоянно возникали ситуации, когда нужно было проявлять характер (если он есть) и защищать себя с помощью кулаков в случае необходимости.

В драке я был несколько медлителен, но стоек. Пролить свою и чужую кровь не боялся. Кроме того, меня отличала довольно жесткая манера ведения боя, неплохая выносливость и, в общем-то, при всей моей легковоспламеняющейся вспыльчивости — присущее любому нормальному человеку великодушие. Лежачих и побежденных я ногами не добивал, наоборот, протягивал руку, помогая подняться. Короче говоря, замечу без ложной скромности, что очень скоро с моими кулаками я заставил в классе считаться всех, в том числе и Кособрюха.

Но давайте уже поговорим и о хорошем. Например, о дружбе. Как она вообще возникает между людьми, тем более, такими маленькими, какими мы были когда-то? Наверное, у нас, как и у всех, появлялась какая-то взаимная симпатия друг к другу, основанная на схожести характеров, ведь подобное тянется к подобному! А порой случалось, что дружба до состояния «не разлей вода» наступала после серьезного конфликта и даже драки.

Скажу больше — иногда бывает полезно хорошенько начистить табло своему товарищу, дабы убедиться в том, что он достоин стать твоим другом! Нечто подобное произошло у нас и с Максом Чудаковым, по кличке Чудак. Поначалу, как это часто бывает у детей, мы умудрились сильно поссориться из-за какой-то чепухи, и сошлись в нешуточной рукопашной! Но, несмотря на победу, мне хватило ума оценить достойное поведение своего противника.

Будучи от природы невысокого роста, Максим не зассал выйти со мной один на один и очень упорно сопротивлялся, доставив мне немало проблем. Я всегда ценил в людях смелость, и такая безрассудная отвага сразу расположила меня к Чудаку. В этом маленьком сорванце чувствовался настоящий бойцовский характер! Кроме того, он не заискивал и не унижался перед Косым, вел себя независимо и ершисто — то есть, исповедовал те же самые принципы, что и я. В довершение всего, как выяснилось, Макс приехал в интернат из одного со мной детского дома, куда его поместили после трагической смерти его мамы. Понятно, что мы не могли с ним не подружиться!

Еще одним человеком, с которым я весьма близко сошелся в интернате, был Сергей Покровский, или Покров, как мы его называли. Незадолго до этого, мальчишку забрали у матери, лишенной за пьянство родительских прав, и заточили в наш «сиротник». Казалось бы — трагедия, от которой он еще долго не сможет оправиться. Но удивительное дело: благодаря своему легкому и веселому нраву, Серега очень органично вписался в наш коллектив, как будто с самого рождения рос среди детдомовцев.

Помимо присущего Покрову обаяния, (улыбка почти никогда не сходила с его несколько хитроватого, но доброго и открытого лица) Сергей обладал и совершенно редким в наших краях умением располагать к себе девчонок. Пока мы, мрачные нетопыри, пугали их своим грубым и неотесанным поведением, он мастерски ездил им по ушам, влюбляя в себя, одну за другой, всех местных красоток…

В общем, друзья — это, пожалуй, лучшее, что дал мне детский дом! С некоторыми из них я поддерживаю отношения до сих пор. Детская дружба, на самом деле самая крепкая, искренняя и честная! «Почему?» — спросите вы? Да потому, что малыши сходятся друг с другом еще не зная, что такое выгода, корысть и прочие идиотские заморочки, которыми мы так бессмысленно отравляем наше взрослое существование.

Они дружат с человеком, поскольку он им просто нравится, а не для того, чтобы чего-то с него поиметь. Дети не унижают огромную свою дружбу мелочным расчетом — они относятся к ней, как к величайшей и неоспоримой ценности! Вот почему детская дружба так дорога нашему сердцу, и проносится, в случае если нам повезло с друзьями, а им — с нами, через всю последующую жизнь!

Сегодня понятие дружбы как бы поистерлось немного, словно бы даже устарело или вышло из моды. А в наше время не было большего фарта, чем найти себе верных и надежных друзей, которые, в случае необходимости, придут тебе на помощь и которых ты, со своей стороны, никогда не бросишь в беде! Ведь с другом можно и в бой смело пойти, и на пиру повеселиться! Он никогда не предаст и не продаст тебя, подобно Иуде.

Потому что, если мы дружим — значит, мы стоим друг за друга стеной: всегда, везде и при любых обстоятельствах! Никто не смеет безнаказанно оскорблять моего друга, говорить о нем что-то дурное и унизительное. Любую подлость против него я воспринимаю так, как если бы она была совершена против меня, и горе тому, кто попытается хоть как-то обидеть моего друга!

Мой друг искренне радуется моим победам и огорчается неудачам! С ним можно говорить обо всем на свете, не опасаясь быть непонятым или ложно истолкованным. Ему не страшно доверить самую сокровенную тайну. Мой друг не завидует, не льстит и не лицемерит, он всегда честен со мной и готов указать на мои просчеты и ошибки. В конце концов, друг мне ближе любого родственника, потому что брат — не всегда друг, а друг — всегда брат!