Поэтесса

Николай Удальцов, 2013

История любви, в которой, кроме ответов на многие вопросы, стоящие перед нами, сфомулирована Российская Национальная идея…

9

…Когда дама ушла, не попрощавшись, мы с Ларисой переглянулись, так и не поняв, зачем она приходила, но в наше неведение вмешался звонок и офиса генерального директора:

— Привет! — люди из офисов крупных бизнесменов только иногда — «белые воротнички». А в большинстве случаев — обыкновенные люди.

— Здравствуйте, — ответил я офису.

— Тут такая вещь. К нам заявилась какая-то дура из какого-то дурацкого комитета то ли по любви к России, то ли по патриотизму в массах.

Мы ее к вам послали.

— Спасибо, — вздохнул я.

— Да ладно. Не обижайтесь.

Она ведь не сволочь, а просто дура, — констатировал офис, и я отконстатировался в ответ:

— Когда за дело берутся дураки, сволочи уже не нужны.

— Похоже, вы не патриот? — спросила трубка. Так уж выходило, что сомнения в моем патриотизме сегодня выстраивались в состав из многих вагонов всякого размера и различного предназначения.

Только как патриотизм — так обязательно по одним и тем же рельсам.

— Не знаю, — ответил я, — просто, когда я разговариваю с человеком, называющим себя патриотом, мне всегда хочется спросить: ты любишь Родину или то, что на ней происходит?

— Ладно, не обижайтесь.

— Не обижаемся. Мы с вашей дамой уже познакомились.

А почему вы сами ей не занялись?

— Да у нас столько дел, что Родину любить некогда.

А она хотела пригласить нас поучаствовать в каких-то литературных акциях по патриотизму. Наверное, думает, что в этом успех.

«Избави, Боже, дурака от успеха», — подумал я в ответ телефону.

Но сказал другие слова. Слова, которые показались мне более важными, чем мысль о том, что важнее для Родины: чтобы ее любили или — чтобы на родине занимались делом?

— Мне всегда казалось, что любовь к Родине и общественные акции несовместимы, потому что акция — это явление внешнее, я любовь к Родине — внутреннее.

— В общем, послали ее?

— Да не очень.

— Ну ладно, — рассмеялась трубка. — В конце концов, возможно — она просто дура.

— Не знаю, — вздохнул я. — Возможно, есть люди, которым до «дуры» еще расти и расти.

— Ладно, если еще кто-нибудь, кому делать нечего, явится, мы его к вам пошлем.

— Ну что же — если захотим навредить России, займемся тем, что станем учить людей ее любить…

–…Тут вот какое дело. Год у нас выборный, — голос из офиса стал серьезным.

— Слышали… — ответил я.

— Да… — вздохнула трубка. — Из-за выборов трудным будет год.

— Ничего, — вздохнул я. — Если в стране можно отключать горячую воду на месяц, то организовывать выборы совсем уж не сложно.

— Думаем, вы поможете нашим людям.

— Разумеется. Тем, кто с вами, мы поможем.

Но чтобы наша помощь была эффективной, мы должны понимать — кто будет против нас?

— Против вас? — трубка ненадолго задумалась:

–…Если вам повезет — никого.

Если не повезет — мировая история…

–…А пока — попрактикуйтесь, — мне показалось, что голос из офиса нашего генерального директора поморщился и продолжил как-то грустновато:

— Надо одному человеку помочь. Он не наш, но мы в одной упряжке.

— Поможем. Если сумеем.

— Умные вы — работяги современной культуры.

— Для того чтобы заниматься современной культурой, как минимум нужно быть не глупее своего времени.

— Он приедет к вам завтра. Имейте в виду, возможно, он скоро станет очень большим чиновником.

Так что вы с ним… Сами знаете, как, — трубка телефона вздохнула, давая понять, что главное сказано. А потом, после нескольких ничего не значащих фраз, повесилась на противоположенном конце.

В ответ на это я вздохнул молча, потому что не люблю встреч с большими чиновниками — людьми, изображающими людей при каком-то особенном, государственном разуме.

Обычно выходит это у них как-то уж больно нарочито.

Да и вряд ли наши чиновники обладают каким-то великим государственным мышлением, если даже от меня они не могут скрыть, что никаким государственным мышлением они не обладают…

…Совсем недавно мне пришлось разговаривать с одним пристолично-областным заместителем министра, и он, вместо того чтобы поговорить о погоде или футболе, завел разговор о том, что нужно сделать для того, чтобы люди были счастливы.

А если учесть место, где происходил разговор, то нельзя было не признать, что рассуждать о счастье других людей удобнее всего сидя на балконе собственного особняка. Да еще и под заявление:

— Я знаю Россию! И знаю, что нужно для того, чтобы россияне были счастливы!

И, наверное, не его вина была в том, что так уж у нас все время выходит — если у человека «Мерседес», то России без «мерседесов» он не знает.

Впрочем, как и я, честно говоря, не знаю России в «Мерседесах».

Видимо, потому я, как обычный проживатель Московской области, довольно долго слушал заместителя министра, пытаясь вникнуть в сложность вопросов, поднимаемых им.

А потом сказал просто:

— Люди счастливы, когда им не мешают быть счастливыми.

Спросите об этом у любого психотерапевта, и он скажет вам то же самое.

Конец ознакомительного фрагмента.