Жизнь спустя

Михаил Шнитке, 2021

Десятилетиями М.Ш. считал своим долгом быть читателем, ведь, например, в России писателей художественных текстов в разы больше, чем читателей, – но в последнее время жиденький ручеек читабельных текстов стал иссякать, его уже не хватает и на одного читателя – пора писать самому. Цель возникшей книжки: воскрешение «автора» через полвека после «Смерти автора» в 1967 году (Ролан Барт). За эти полвека были написаны вошедшие в книжку тексты: стихи и проза. Метатекст добавляет к ним «автора». В результате тот сам входит внутрь текста, становится и его героем, и его читателем, причем главным героем и самым авторитетным читателем.

И скучно и грустно

I

Среди выщербленных скал в сторонке

Сидит мальчишка у тропы.

Глаза больны и пальцы тонки,

А ощущения — тупы.

Он ждет кого-то, ждет спасения,

Он ждет, Спаситель не идет,

И искривили опасения

Сухой, чуть приоткрытый рот.

Но вот фигура, и, как кошка,

Бесёнок мой припал к ногам.

Прощенья просит, просит крошки,

А тот перешагнул, немножко скользнув по сведенным рукам.

Глаза он поднял, непрощенный:

Прозрачный шлейф и ласты ног.

Господь, конечно, ни при чем, но

как я ошибиться мог?

………………………………………………………………..

………………………………………………………………..

И снова ждет — паук в засаде,

И повторяется подлог.

То раз в три дня, то трижды на день

Кричит “прости”, но глохнет слог.

Смотрю со стороны — и грустно,

И скучно, больно и смешно

Я бы тащил его наружу,

Но он ведь не пойдет со мной.

Была еще приписка автора: “Листок с этим стихотворением случайно нашелся. На нем еще четыре строчки, формально дополняющие его до балладной формы, но в остальном — лишние. Зато сбоку такой апограф (или гипограф?):

Ну вот, обидел паука,

Моя небрежная рука

Порвала паутинку —

Его авоську с рынка,

С паучьей свежей пищей.

Паук в углу, как нищий”.

Пропущенные строчки он мне, разумеется, не сообщил, а про паука устно читал: не “авоська”, а “корзинка с рынка”.

II

И скучно, и грустно, и нет больше сил

Сносить эту смертную муку.

Меня кто-то тупо и злобно избил,

На дыбе мне выломал руки.

И вот я вишу. Оборваться — конец,

До верха добраться не в силах Вишу, подо мною внизу студенец —

Кровь, кости и рваные жилы.

Со свистом проносится мимо меня

То камень, то битая склянка,

А то пролетит и, о камни гремя,

Сомнется консервная банка.

Какое веселье, везенье весь день

потратить на это висение,

А к вечеру, как ему только не лень,

Палач возвратится усердный.

“Ну что же сегодня, помнем ему мозг

или, может, возьмемся за сердце?”

В руках его я как податливый воск,

Но мне очень больно, поверьте.

День снова проходит, и снова игра

для беса, за сутками сутки.

Веревка, однако, тоньшает. Ура!

Висеть остается минутку,

И рвется. Я в бездну врезаюсь, и вот

Поспорит о мне с моим ангелом Тот^[4].

Примечания

4

Естественно, он читал: “Чёрт”.