КриБ,или Красное и белое в жизни тайного пионера Вити Молоткова

Марк Олейник, 2020

Жизнь Вити Молоткова очень хороша: папа – директор большого завода, успешно строит коммунистическое будущее для всех своих рабочих, мама давно не работает и коллекционирует фарфоровые статуэтки, дома у них нередки праздники и застолья. Только вредная старшая сестра Клара иногда портит картину, но в основном она занята своим ухажером-программистом. Все меняется после поездки семьи в Марокко – там Молотковы встречают настоящую княгиню, и их коммунистические устои начинают шататься. В жизни семьи происходят удивительные события, сперва смешные, а потом и страшные. Но закончится все хорошо. А Витя найдет ответы на очень сложные вопросы: Можно ли устроить счастье для всех? Как достойно встретить неприятности? В чем разница между чудом и удачей? И главное: почему нельзя делить людей на своих и чужих – на красных и белых.

Глава пятая

Клара в огне

У Клары есть ухажер.

«Ухажером» или «молодым человеком» его называет мама, хотя, по мне, это просто нудный длинный и нечесаный тип, который приходит к Кларе без всякого дела и сидит.

Ухажер носит очки и имя не то Владик, не то Славик. То есть, может быть, он Станислав, или Владислав, или еще как-нибудь, но я про себя зову его Власик. Наверное, из-за длинных волос или потому что он немного скользкий. Как шампунь.

Он со мной даже не здоровается, а только шипит и криво улыбается. В университете Власик не учится, он работает программистом, да и то не каждый день. Собственно, этот его удивительный график стал причиной идеологических боев мамы с папой.

Папа считает, что Власик «эксплуататор и бездельник». Ну, собственно, раз бездельник, то и эксплуататор. Папа уверен, что все должны работать, а кто не работает, тот эксплуатирует труд других людей. Он все это сто раз говорил маме, которая как раз не работает, но это его не смущает. Считается, что мама нас воспитывает.

Мама же, как неработающий элемент, Власика привечает. Власик в ответ маму любит, а папу боится. Понятно, что и Клара Власика любит, а я вот не очень. Если бы у нас в доме имелась баррикада, мы из-за этого типа были бы по разные ее стороны.

Была среда, я вернулся домой, а по одному из боковых коридоров слонялся Власик, вяло улыбался и блестел очками. Я наткнулся на него случайно, разминуться было невозможно, пришлось подойти и поздороваться.

— Привет, — прошипел Власик так снисходительно, что сразу захотелось его стукнуть, но я сдержался. И прошел бы уже мимо, но он остановил меня вопросом: — А что это за бабуся у вас поселилась? Родственница, что ли?

Ну, вы понимаете, как я разозлился, прямо разбушевался. Каким нужно быть недоразвитым типом, чтобы княгиню назвать бабусей! Но опять сдержался: как раз вчера Зинаида Андреевна объясняла мне, что громко выражать свои эмоции можно только в очень редких, особых случаях. В общем, за своими эмоциями я стал следить.

— Нет, — сказал я холодно. — Это не наша родственница.

— А кто же? — ухмыльнулся Власик, и я испугался, что эмоция может оказаться сильнее меня.

— Это наша няня, — ответил я твердо, давая понять, что разговор окончен.

— Няня? — Власика скрючило вдвое, так что я даже испугался, не аппендицит ли это, но, как выяснилось, у болвана просто случился приступ смеха. — Няня? — прошипел он, когда возможность шипеть вернулась к нему. — Это для тебя, что ли? Для маленькой деточки? А я думал, ты уже обходишься без соски.

Я прямо онемел от Власиковой невообразимой наглости, щеки у меня загорелись, как лампочки, но тут, на мое счастье, появилась мама.

— Ах! — сказала она, радуясь Власику, который был несомненный негодяй, только она этого почему-то не видела. — Вы к Кларе? А она еще не вернулась с занятий. Но вы можете подождать в ее комнате.

— Нет, спасибо, я попозже зайду, — сладко прошипел Власик, и вот тут я впервые подумал о том, что даже не то важно, что неизвестно кто пустил его в дом, а то важно, что он бродил по квартире, хотя должен был сразу узнать, что Клара еще не пришла. Впрочем, мысль эта как-то сразу улетучилась.

Вечером было очередное столкновение на почве Власика.

— Ну что? — спросил папа, когда все уже поужинали и нацелились пить чай. — Опять приходил твой нечесаный эксплуататор? — спросил он у Клары. Папа поел, вид у него был добродушный, но Клара все равно вспыхнула. Лицо у нее загорелось, но уже не как лампочка, а как костер в осеннем лесу. То есть кроме алых огненных появились на ее щеках багровые и иных красивых цветов пятна. Еще она стала похожа на факел. Гневно посмотрела на папу и вышла, не соизволив ответить. Вся она в этом — удивительное сочетание внешней хилости и решительной гневности. Кисейная барышня, у которой неожиданно отрастает наган.

Вот тут вступила мама.

— Что же ты делаешь, Владимир Ильич? — мамин голос-бидон был укоряющим в наивысшей степени. — Ты желаешь лишить собственную дочь единственного ухажера. Видишь, как она вспыхнула. Значит, у нее пожар чувств.

— Я желаю, — добродушно, но по-тигриному ответил папа, — чтобы этот тип постригся для начала, тогда будет понятно хотя бы, на кого он похож. Ведь сейчас за метлой у него на голове нельзя ничего разобрать.

А на следующий день с утра я впервые увидел, как плачет Дуня. Слезы текли и капали прямо как из крана — в смысле, непрерывно, и кран этот нужно было срочно закрыть, потому что в таком темпе Дуня бы просто вытекла из себя целиком. Мы все бросились ее утешать и расспрашивать. Стояли, толкались, галдели, но проку никакого не было.

— Не реви, — просто сказала появившаяся к этому моменту княгиня, и Дуня тут же прекратила.

— Я не брала, — первое, что она смогла сказать.

Речь, оказывается, шла о серебряной солонке — пожалуй, единственном буржуазном предмете, который был у нас дома. Если не считать маминых фарфоровых легионов, конечно. Эту солонку папа подарил маме на свадьбу, и в этом можно было бы увидеть скрытый смысл, но я его не видел. Солонка была похожа на шишку, и я к ней привык.

— Ну, напугала, — гулко сказала мама. — Найдется еще.

— Нет, — капризно звякнула в ответ Дуня. — Как же она найдется, когда я приготовилась на стол ее отнести к завтраку, а ее нигде нет. Значит, выходит, что я ее взяла.

Стало понятно, что сейчас она снова заплачет. Но Зинаида Андреевна не дала.

— Не нужно плакать, — сказала она. — Нужно еще раз хорошо посмотреть. Ведь в доме не бывает чужих людей.

«Как это не бывает?» — вихрем пронеслось в моей голове.

— А как же Кларин ухажер? — сказал я вслух. Хорошо, что Клара сегодня ушла рано, иначе не быть мне живым после таких слов.

— Так у Клары есть воздыхатель? — спросила княгиня, и по ее взгляду я понял, что слово «ухажер» не вызвало у нее восторга.

— Есть, — обрадовалась мама.

— Нечесаный бездельник, — подтвердил папа.

— И он вчера здесь был, — я был настроен мстительно.

— И что же? — спросила княгиня. — По вашему мнению, он мог взять чужую вещь?

— Да, — сказали мы с папой, мама же, естественно, сказала «нет».

— Ну тогда, — подвела черту Зинаида Андреевна, — давайте все займутся своими делами, Дуня подаст завтрак, а после мы вместе с ней поищем пропажу.

В общем, я продолжал радоваться весь день, потому что наша княгиня, по моему разумению, должна была быть гораздо умнее, чем всякие выдуманные старушки из детективных романов, и, следовательно, Власик вскоре будет пришпилен к позорному столбу. О Кларе я тоже думал. Вот если она не ест, «бережет фигуру», чтобы понравиться Власику, то, значит, делает одну глупость ради другой глупости. Да и не должны такие, как Власик, нравиться Кларе, для меня это очевидно.

С трудом я дождался ужина, за которым, как я предполагал, должно было состояться разоблачение. Съев, как обычно, пару ложек супа, от бараньей котлетки Клара отказалась, выпила компот и собралась уходить.

— Посиди еще с нами, — попросил папа, и Клара остановилась. — У нас разговор про твоего…

— Молодого человека, — быстро вставила мама, оберегая Клару от травмы, которую готовился нанести папа.

Маневр удался не вполне, потому что Клара все быстро поняла.

— Вы к нему цепляетесь! — капризно сказала она. — А он хороший.

— Он бездельник, да еще, оказывается, и проходимец, — сделал выпад папа, и Клара покраснела. Сплошное загляденье, а не цвет лица.

— Владимир! — кинулась на выручку мама, и вот уже оставался лишь шаг до скандала, как вступила княгиня.

— Я прошу вас остыть, — сказала она тихо, и в очередной раз волшебным образом все послушались. И даже цвет Клариного лица стал более розовым, подугас, в общем. — Прежде всего, — продолжила Зинаида Андреевна, обращаясь к Кларе, — вы должны знать, что кое-что произошло. А именно — пропала семейная реликвия, серебряная солонка.

— Неужели? — чирикнула Клара, и ее почему-то снова бросило в жар.

— Так вот, — княгиня была невозмутима, — из посторонних людей в доме был только ваш знакомый, так что невольно подозрения пали на него.

«Подозрения пали» — чертовски хорошо это было сказано! Подозрения, так я сразу вообразил, в виде тяжелого старого чемодана с книгами свалились на Власика, и теперь ему оставалось только стонать, валяясь, и шевелить лапками.

— Но… — лицо Клары можно было принять за красный сигнал светофора.

— Но, — не дала ей продолжить Зинаида Андреевна, — никаких доказательств его вины нет, следовательно, согласно презумпции невиновности и благородству, которое мы должны проявлять в любой ситуации, счесть его замешанным мы не можем. Тем более не выслушав его самого.

Как по заказу, прямо в этот момент в дверь позвонили. А потом на пороге столовой появился Власик — длинный и жалкий.

— Прошу садиться, — сказала ему княгиня, но он даже не пошевелился.

— Не хочу, — прошипел он. — Вообще не понимаю, зачем вы меня позвали.

— Прошу вас, — так же спокойно повторила Зинаида Андреевна, и Власик все-таки пополз к столу, как змея за дудочкой.

Мы сидели в тишине, посматривая друг на друга, и я все ждал, что княгиня сейчас разразится речью в стиле Эркюля Пуаро, маски будут сорваны, а преступник прямо на месте умрет со стыда. И действительно, кое-кто от стыда почти что умер.

— К сожалению, — Зинаида Андреевна обвела взглядом всех нас, пока не остановила его на мне, отчего сердце мое подпрыгнуло и шлепнулось, как калоша в лужу. — К сожалению, — сказала она, — в этой ситуации мы все повели себя довольно неосторожно.

Ничего себе! Я посмотрел на Власика, который сидел и сопел как ни в чем не бывало.

— Взять хотя бы вас, мон шер, — княгиня указала рукой на меня, и я почувствовал, что на меня перекинулся Кларин пожар. — Вам, я вижу, не по душе друг вашей сестры, но все же непременно нужны доказательства, твердая уверенность, что кто-то совершил проступок. Вы понимаете меня?

— П-понимаю, — кивнул я. Щеки мои пламенели, потому что как-то неожиданно оказалось, что я едва не сделал что-то очень некрасивое. Или сделал?

Экзекуция тем временем продолжалась.

— Прошу меня простить, — в этот раз княгиня обратилась к папе. — Вы взрослый человек, но, право, ваши оценки и выводы совсем как у гимназиста. Ведь, насколько я знаю, вы ни разу даже не поговорили… — плавный жест рукой в сторону Власика, — и имеете самые поверхностные представления о характере этого человека, принципах и прочем. Не так ли?

Ого! Я смотрел, как папа краснеет. Если так пойдет дальше, мы все превратимся в краснокожих, а точнее, красноголовых. Папа кивал, наливаясь как синьор Помидор, а эстафету приняла мама.

— То же самое, — неожиданно объявила Зинаида Андреевна, обращаясь на этот раз к ней, — я могу сказать и про вас, сударыня. Довольно легкомысленно полностью доверять воздыхателю собственной дочери, основываясь только на том, что он ей нравится.

Пожаролицая мама попыталась что-то сказать, но у нее не получилось. Ненавистный Власик довольно поглядывал сквозь очки на наше Ватерлоо. Я видел, что все рушится, что нужно как-то спасать положение. И не нашел ничего лучше, как выпалить:

— А он — он! — я ткнул пальцем во Власика. — Он болтался по коридору, хотя, я уверен, быстренько выяснил, что Клары нет дома!

— Туше. — Странным образом в этот раз княгиня не ругала меня, хотя не очень-то сдержанно я повел себя.

Все воззрились на Власика.

— Я, — прошипел он, — я, — было видно, что он давится словами, — я, — наконец выдавил он, — я просто заблудился. А вот этот, — он изрезал меня взглядом, — вообще меня ненавидит. — Власик вскочил и выбежал из комнаты. Следом за ним, сверкнув в мою сторону взглядом, больше похожим на стилет, конечно, бросилась Клара.

Взрыв и немая сцена.

— Вот видите, — довольно сказала Зинаида Андреевна, — как оказывается, всему есть объяснение.

— Я не очень много из всего этого усвоила, — призналась мама и даже сама, по-моему, удивилась.

— Все очень просто, мои дорогие друзья, — улыбнулась княгиня. — Воздыхатель вашей прелестной Клары — робкий и неуверенный в себе юноша, а вы к нему либо предвзяты, либо относитесь безразлично.

— Но он же работает не каждый день, — не захотел сдаваться папа.

— Помилуйте, — удивилась Зинаида Андреевна, и я впервые в жизни заподозрил, что папа может быть неправ, — вы разве не осведомлены, что есть профессии творческие, связанные с вдохновением, когда обыкновенное сидение за столом ровным счетом ничего не приносит? Дело в том, что когда человек думает — а это очень большая работа, — никто этого не видит.

— Ладно, — согласился папа, потому что давно пора было капитулировать, — но где же солонка? Если ее не взял ваш творческий бездельник, тогда, может быть, она куда-нибудь закатилась? Давайте осмотрим все комнаты.

На последних словах в комнату стрелой влетела Клара. Глаза ее горели, а про щеки я уже сто раз сказал.

— Не нужно ничего осматривать, — княгиня опустила руку в карман своего домашнего платья и достала серебряную шишку. — Вот пропажа.

— Как прекрасно! — обрадовалась мама.

Румянец спал с ее фарфорового лица — оно стало выглядеть как обычно.

— Ничего не понимаю, — папа тоже стал обычного цвета, но до конца не утихомирился. — Куда же она делась? То есть откуда она взялась?

Княгиня поставила солонку на стол.

— Поверьте, — сказала она, — никто ее не похищал и даже не планировал. И, скажем так, я случайно нашла ее.

— Но где? — папа настаивал, а я увидел умоляющий взгляд Клары. Догадка, словно шуруп, двинулась было в моей голове, но тут же застряла.

— Я позволю себе, — ясно сказала княгиня, — не раскрывать эту крошечную тайну.

Спорить было бесполезно, вот папа и не стал. Родители вышли — остались княгиня, я и Клара.

— Уйди, — сказала она жалобно и капризно, но я из вредности не послушался.

— Я думаю, — Зинаида Андреевна была серьезна, — брат сохранит вашу тайну.

«Сохранит, — думал я напряженно, — конечно, сохранит, только знать бы, что это за тайна».

— Если ты, — угрожающе сказала Клара, — хоть кому-нибудь хоть когда-нибудь скажешь, что я ем у себя в комнате, я тебя…

«Ах вот что! — я был потрясен. — Значит, за столом Клара не ест только для вида, а на самом деле она — лопает! Когда никто не видит! Вот это да!»

— Угрозы ни к чему не приводят, — остудила Зинаида Андреевна Клару, лицо которой впервые за весь вечер приобрело нормальный вид. — А благородный человек всегда будет хранить чужую тайну. Даже если узнал ее случайно. Не правда ли?

Я постарался кивнуть как можно благороднее.