Ходили мы походами

Александр Етоев

1

Васильков ковырял пальцем в ухе, будто ключ в замке поворачивал, — с каким-то мелким металлическим скрипом. Что у него там скрипело — неясно. То ли смазка высохла по причине летней жары, то ли в пальце сустав заело.

Левый тапок у Василькова был лохматый, грустный, весь какой-то больной; правый был вполне ничего, вполне новый, только уж очень грязный.

Может, Васильков, он левша? В смысле, на толчковую ногу.

Странный Васильков человек. Умный, но очень странный. Задумчивый, не как все. Одно слово — изобретатель.

Вот и сейчас — сплюнул с губы травинку и говорит:

— Пор-р-шень, пар-р и впер-рёд.

— Пар? Это еще зачем? А поршень? — спросили мы с Валькой одновременно.

— Эффект присутствия! — Васильков поднял к небу палец.

— Чего-чего? — Я не понял.

— Армия невидимок.

Я посмотрел на Вальку. Валька посмотрел на меня. Потом мы оба посмотрели на Василькова.

Васильков молчал.

— Ясно, — сказал Валька с унылым вздохом. — Ладно, Васильков, мы пойдем. Как-нибудь и без поршня справимся.

— Ага, — сказал я и отправился вслед за Валькой к калитке. — Без поршня оно как-то привычнее.

— КПД — четыре процента, — задумчиво сказал Васильков, что-то быстро царапая на земле веточкой. — А если отказаться от пара…

Калитка скрипнула и закрылась. Мы медленно побрели вдоль забора. Из проулка выглянула чья-то непонятная голова, сверкнула на нас глазами и вмиг исчезла.

Валька вынул из кармана рогатку и побежал вперед. В проулке уже никакой головы не было. Валька выстрелил наугад по хилым зарослям купыря, шуганул бабукинских кур и погрозил в сторону леса, в который упирался проулок.

В лесу что-то громко ухнуло, над острыми верхушками ёлок поднялся клубок ворон и рассыпался чернильными кляксами.

— Видел? — сказал мне Валька, тыча пальцем в шевелящийся лес.

— Да уж, — сказал я на всякий случай, хотя ничего особенного не видел. Ёлки, ободранные коровами сосенки, на опушке — рыжий стожок.

— Не нравится мне всё это, ой не нравится.

— Да уж, — повторил я. — Может, в шашки пойдем играть?

— В шашки? — Валька пристально посмотрел на меня, словно разглядывал под микроскопом микроба. — Поздно, Галочкин, отменяются шашки.

Я хотел спросить, почему, повернул голову к лесу и замер, пораженный необычайным зрелищем.

Рыжий стожок, до того мирно дремавший под теплым июльским солнышком, скособочился, потом выровнялся, снова перекосился, уже на другой бок, и вразвалочку двинулся в нашу сторону.

Лес притих, мы тоже притихли, в четыре глаза уставившись на это загадочное явление.

Стожок двигался поначалу медленно, медленно одолел высохшую канаву, медленно вплыл в проулок и, видно, выбравшись на твердую почву, рысцой припустил к нам.

Первым пришел в себя Валька.

— Сматываемся, — скомандовал он, и мы двинули что есть сил по проулку.

Но не успели мы пробежать и трех метров, как проулок со стороны Стрелкиной улицы перекрыла мычащая парнокопытная армия.

Возглавлял ее бык Петлюра, угрюмый тупорылый злодей с черной меткой на низком лбу и сточенными в боях рогами.

Справа был высокий забор, за которым жил злобный пенсионер Епифакин. Он держал за забором пчёл и торговал на базаре мёдом.

Слева тоже был высокий забор, за которым вел хозяйство пенсионер Бабукин. Бабукин пчёл не держал, зато держал матерого волкодава Вальтера.

Стожок был уже близко; он двигался коварными петлями, и неизвестно что было у него на уме.

Мы стояли ни живы ни мертвы между молотом петлюровской армии и наковальней таинственного стожка. Стояли и не знали, что делать.

Зато знал, что делать, Петлюра. Он издал скрежещущий звук, что-то среднее между визгом мотопилы, вгрызающейся в столетний ствол, и рокотом усталого трактора.

Потом копнул копытами землю и бросился по проулку в атаку.

Со страху Валька дернулся влево, к глухому бабукинскому забору, я со страху отскочил вправо — к епифакинскому. Бык пронесся, как паровоз, между нами и на полной курьерской скорости налетел на живой стожок.

Дальше произошло вот что. Стожок подпрыгнул, будто ужаленный, разбрасывая вокруг себя золотистые клочья сена. Затем распался на части, и из него, дико вопя, вывалились две мальчишеские фигуры. Пригнув головы и размахивая руками, они рванули в сторону леса.

Мы смотрели на их сумасшедший бег и потихоньку приходили в себя. Бык Петлюра громко жевал, слизывая розовым языком прилипшее к губам сено. Его рогатая армия дружно подъедала трофеи.

Бочком-бочком, вдоль забора, я выбрался на Стрелкину улицу.

Валька на другой стороне проулка в точности повторил мой маневр, и уже через пять минут мы сидели у меня во дворе, разглядывая с хмурыми лицами дырочки на наших сандалиях.

2

— Думай, — сказал мне Валька.

Я наморщил лоб и стал думать.

— Ну? — спросил Валька через минуту.

— Может, Бунчикова попросим? Бунчиков парень сильный. Или Веника?

— Веник мою ласту утопил прошлым летом. А у Бунчикова сестра придурочная. Первый класс — а все в сказки верит. Еще думай.

— Расстрелять их из катапульты. Всю кудыкинскую компанию. Набрать коровьих лепешек и расстрелять.

— Ты, Галочкин, прямо второй Васильков. «Поршень, пар и вперед». А где ты, интересно, возьмешь эту самую катапульту?

— Катапульту-то? Да в лесу. Там их полный лес, катапульт. Нагибаешь ёлку, насаживаешь на верхушку снаряд, ёлку отпускаешь и — вж-и-ить!

Валька почесал в голове.

— А что, идея хорошая. Только какой осел будет стоять и ждать, пока в него попадет коровья лепешка?

— Ну, — соображал я на ходу, — сперва пристреляемся. Определим зону обстрела. А потом воткнем там какую-нибудь палку с запиской. «Не копай — убьет!» Ты же знаешь кудыкинских, раз написано «не копать» — обязательно весь лес перероют.

— Нет, — сказал Валька хмуро. — Не пойдет. Их сколько? А нас? Ты да я, ну еще Петухова уговорим. Это от силы по паре выстрелов с человека.

— Василькова можно.

— Васильков слишком умный, вроде тебя. КПД — четыре процента. Ему только велосипеды изобретать.

Я хихикнул, вспомнив васильковский велосипед. Вернее, идею велосипеда, с которой наш поселковый гений носился всё прошлогоднее лето. Идея была такая: если заднее колесо сделать очень большим, а переднее — очень маленьким, то педалей вовсе не будет нужно. Велосипед тогда едет сам, как бы всегда под горку.

Из-за дома выплыло облако, похожее на слона.

— Слоновья яма, — сказал я на всякий случай. — Знаешь, как в Африке охотятся на слонов? На тропе вырывают большую яму, сверху кладут тонкие жердочки, на них — ветки, землю, траву, всякие там цветочки. Слон идет, ни о чем не думает…

— А где мы возьмем слона? — спросил Валька.

Я растерялся:

— Какого слона?

— Да, Галочкин, думать — это тебе не в шашки играть. — Валька встал, сорвал с дерева зеленую сливу, надкусил, сморщился и запустил ее в смородинные кусты.

— Ой! — сказали в кустах.

Я вздрогнул, Валька нахмурился.

— Интересно, кто это там за нами шпионит? — страшным голосом спросил он.

— Это я, — ответили из кустов. — Я тут просто сижу.

Переступая грядки, мы подошли к смородине. За кустами на корточках сидела Любка, придурочная бунчиковская сестра.

— Тебя кто просил за нами шпионить?

Любка хлюпнула веснушчатым носом, глаза ее были мокрые.

— У нас пугало с огорода сбежало. Всю клубнику съело, все огурцы потоптало, а Борька говорит — это я. А это не я, это пугало. Оно с огорода сбежало, всю клубнику съело, все огурцы потоптало, а Борька…

— Про Борьку мы уже слышали, — сказал Валька. — Говори, зачем нас подслушивала? Тебя Кудыкин сюда подослал?

— Я только про слона вас подслушивала, а до этого я не подслушивала. У нас пугало с огорода сбежало…

— Ладно. — Валька махнул рукой. Толку от этой Любки не было никакого.

Любка вытерла кулаком глаза.

— Оно еще записку оставило. Вот. — Она вынула из кармашка смятый листок бумаги.

Валька взял записку, разгладил ее на ладони и стал читать.

— Пугало, говоришь? — задумчиво сказал он и передал мне записку.

«Кто не с нами, тот против нас», — написано было в ней крупными кудыкинскими каракулями.

— И куда же оно сбежало?

— В лес. Куда ему еще бежать, как не в лес?

Валька посмотрел на меня и покрутил у виска пальцем.

Я пожал плечами. Любку мне было жалко.

— Вернется твое пугало, — сказал я. — Иди домой, скажи Борьке, что он нам нужен по очень важному делу.

— Это про слона?

— Какого еще слона? — спросил Валька.

— Ну, такого… который в Африке.

3

Борька Бунчиков прочитал записку, хмыкнул и сказал бодрым голосом:

— Вот гады!

Потом еще раз хмыкнул и говорит:

— Ладно, ребята, сейчас мне некогда, я пошел. Ко мне Пашка на выходные приехал. Мы с ним лодку резиновую заклеиваем. Восемь дырок уже заклеили, осталось еще четыре. На Язевку хотим съездить, за окунями.

— Что ж, счастливой рыбалки, — сказал Валька ледяным голосом. — А Кудыкин, пока вы там рыбку ловите, весь ваш огород по кустику перетопчет.

— Не перетопчет. Ко мне Пашка приехал, у Пашки дядя тренер по боксу. У него один кулак размером с две твоих головы.

— И где же, интересно, этот твой Пашкин дядя? — злорадно хихикнул Валька. — Вы, наверно, этого дядю в кладовке про запас держите?

— Да Кудыкину, что дядя, что огородное пугало, — сказал я. — Ты еще табличку на заборе повесь: «Осторожно! Злой Пашкин дядя!»

Борька задумался.

На улице послышались шум, топот и какое-то механическое пощелкиванье.

— Ребята! Галочкин! Кулебякин! — раздался пыхтящий голос.

Мы вскочили, голос был Василькова.

Обогнув дом, мы все трое подбежали к калитке. На улице у ворот стоял Васильков, и лицо его сияло, как самовар. Рядом с ним стояла странного вида конструкция; к раме от раскладушки были приделаны четыре велосипедных обода, скрепленные попарно осями. Из осей торчали штырьки, а на конце каждого такого штырька было насажено что-то вроде колодки, на которой сапожники подбивают обувь. Но не это удивило нас больше всего, а то, что на каждую из колодок — насчитали мы их не меньше десятка — были аккуратно надеты, зашнурованы и завязаны бантиком где ботинок, где дырявая кеда, где просто спортивный тапочек.

Колеса тоже не остались разутыми. На них сидели несколько огромных калош, насаженных наружу подошвами.

— Вот, — гордо сообщил Васильков, показывая на свое детище. Потом помялся и виновато добавил: — От пара пока пришлось отказаться. Ну, ничего, — он снова заулыбался, — в другой раз будут и пар, и поршень. Есть у меня в запасе одна идея…

Валька обошел васильковское чудо техники и подергал за одну из калош:

— И далеко ты на своей раскладушке собрался ехать?

— Дело не в расстоянии, — хитрым голосом сказал Васильков. — Главное здесь — эффект присутствия. Вот. — Он показал на пыльную полосу улицы. — Правда, здорово?

Улица пестрела следами. Казалось, по ней протопала целая небольшая армия.

— Армия невидимок, — довольно хохотнул Васильков. — Следов много, а людей — никого. У меня эта машина уже неделю в сарае стоит. Я все думал приделать паровой двигатель, но больно уж с ним много хлопот.

Борька Бунчиков с задумчивым видом разглядывал одну из подошв. Затем с таким же задумчивым видом посмотрел в лицо Василькову.

— Это же тот самый ботинок, который у Епифакина в бане спёрли. Я его по рубчикам помню.

Валька тоже пригляделся к ботинку:

— Нет, это не Епифакина. У Епифакина спёрли левый, а этот правый.

— Левый, правый — какая разница? — сказал я. — Епифакин разбираться не будет. Шарахнет ломом, и всем твоим невидимкам крышка.

— Я пошел, — сказал Борька Бунчиков, — мне надо лодку клеить.

— Мальчики! — Мелко топая и шмыгая облупленным носом, к нам бежала Борькина сестра Любка. — На водоеме Петухов тонет. У него бревно от берега унесло!

4

Над камышами стрекотали стрекозы и мирно перешептывались шмели.

Тихо светило солнце, вода была золотая и сонная, и у берега в золотой воде плавали золотые рыбки.

Водоем наш — круглый, как блин; берега словно обведены по циркулю; ближний берег порос травой, а на дальнем, за невысоким обрывом, стеной вырастает лес.

— Вон он, — крикнула Любка, будто бы мы сами не видели.

На воде, почти на самой серёдке, медленно качалось бревно, а на бревне, вцепившись в него руками, медленно тонул Петухов.

Тонул Петухов молча и, наверно, уже давно.

Увидев нашу компанию, он раскрыл было рот для крика, но тут бревно резко дернулось в сторону лесистого берега.

Петухов только тихо ойкнул и вцепился в него покрепче.

— Такая дылда, а до сих пор плавать не научился, — сказала Любка.

— Ну-ну. — Валька подозрительно смотрел на бревно.

— Петухов, — крикнул Борька Бунчиков, — а, Петухов? Ты ногами, ногами работай. Подгребай в нашу сторону.

— Непонятно. — Валька задумался. — Ветра нет, течения нет, как же это его угораздило?

— Оттолкнулся и поплыл по инерции, чего уж тут непонятного, — сказал Борька Бунчиков.

— По инерции? Может, и по инерции, — сказал Валька. — Только на фига ему это нужно? Себя что ли решил испытать? Нет, все равно непонятно.

— Надо Петухова спасать. — Я решительно сбросил в траву сандалии.

Тут сзади загрохотало васильковское чудо техники. Припозднившийся по причине сильно пересеченной местности, изобретатель вытер со лба испарину и с ходу включился в спасательные работы.

Из подсумка, болтающегося на задке машины, он вынул моток веревки, нашел в траве обломок сухой доски, привязал веревку к доске и пустил свой утлый кораблик по воде в сторону Петухова.

— Жаль, времени мало, — сказал Васильков, наматывая себе на запястье свободный конец веревки, — а то бы я еще винт поставил, для скорости. Ничего, в следующий раз будет тонуть — поставлю.

Конец ознакомительного фрагмента.