Убийство на Казантипе

Марк Агатов

Победительницу конкурса красоты врача-психиатра Алису Ковалеву «закодировали на смерть» на второй день ее работы в психбольнице города Казантипа. Вначале молодая мать и любимая жена не поняла, что с ней произошло в квартире насильника и убийцы Лугового. И только через несколько лет она осознала, что стала жертвой своего упрямства.

Доктор Фридман

В хирургии атмосфера была накаленной до предела. Две санитарки стояли под дверями палаты с огнетушителями в руках. Из-за закрытой на ключ двери слышался мат и угрозы.

— Бить человека по лицу огнетушителем запрещает международная конвенция по защите прав ребенка, — сообщил санитаркам Гарик.

— А мы его бить не будем. Мы его пеной остановим, — объяснила одна из санитарок.

— Психушку вызывали? — широко открыв дверь ординаторской, спросил Гарик.

Четыре хирурга с разных сторон тут же напали на санитара.

— Пять часов психовозку ждем! — стал кричать на санитара хирург Осипов.

— Так у нас машина с трех работает. Могли бы по «скорой» привезти. Делов-то, — огрызнулся Гарик.

— Да что вы с ним говорите, Иван Иванович. Это самый тупой студент нашего училища. Он мне кости черепа шесть раз сдавал, а острый живот за сегодняшнее издевательство вообще не сдаст. Слово даю, — пригрозил Сергей Моисеевич Фридман санитару. — Пять часов назад я сообщил вашему главврачу о том, что тут происходит. Я докладную в горздрав напишу.

— Давайте с больным разберемся сначала. Меня зовут Алиса Викторовна. Я врач-психиатр. Не могли бы вы рассказать, что тут произошло.

Хирурги, увидев красавицу-врача, тут же успокоились. Они усадили ее за стол, предложили кофе, шоколадные конфеты. Женщину буквально засыпали комплиментами. Гарик стоял в стороне и с улыбкой смотрел на хирургов, увивающихся за Алисой.

— Красота — страшная сила! — громко произнес он. — Может, делом займемся, а то у нас вызовов море. Алису Викторовну убийцы ждут и извращенцы. Она без них жить не может.

— Что ты тут комментируешь, — подлетел к Гарику Фридман. — Ты еще не понял, что с больным теперь и без тебя разберутся. Иди, отдыхай, лентяй. «Острый живот» учи. Я тебя спрошу завтра по всей форме.

— Да не вопрос. Отдохнуть, я всегда, с удовольствием, — буркнул под нос санитар и спустился вниз к машине.

— Я вам расскажу сейчас все об этом больном, — подкатился к Алисе Иван Иванович Осипов. — Это мой больной. Поступил он к нам с закрытой черепно-мозговой травмой. На третий день развился психоз. Появились слуховые галлюцинации. Бред преследования. Я вызвал невропатолога. У нас же к психиатрам без консультации невропатолога звонить нельзя. Они у нас белая кость. Невропатолог свое исключил, говорит, звони главврачу психбольницы. Пять часов назад позвонили первый раз. У нас операционный день сегодня, а мы не можем работать.

— Поговорить с больным сами не пробовали?

— Да как туда войти? Он стеклами вооружился. Невропатолог свое заключение по истории болезни писал.

— У нас в больнице тоже одни женщины работают, я санитара привезла, а вы его выгнали, но я попробую с ним поговорить, — улыбнулась Алиса.

— Погодите, Алиса Викторовна, — вмешался в разговор Фридман. — У нас все хирурги мужчины, а от санитара вашего никакого толку. Он пять раз зачет пересдавал по «острому животу». Что он тут сделает?

— Я все поняла, давайте двери открывать.

— Нет. Мы вас туда не пустим одну. Вы что думаете, если мы хирурги, то мы не мужчины? — приосанился Фридман. — Говорите, что делать.

— Если действовать по инструкции, то к такому больному подходить надо с четырех сторон, держа в вытянутых руках одеяла. Потом ему набрасывают на голову одеяло, кладут на кровать и делают уколы. Я назначила аминазин, четыре кубика внутримышечно.

— С четырех сторон не получится. Протиснуться в дверь с одеялами смогут только двое, но мы попробуем, — пообещал Фридман.

Первым в палату, прикрываясь одеялом, влетел Фридман. Вторым вошел Осипов, и замыкала делегацию Алиса Викторовна. В руках она держала блестящий молоточек для проверки рефлексов. Больной с двумя кусками стекла в руках стоял в дальнем углу, и когда к нему приблизился Фридман, несколько раз ударил стеклом в одеяло. Фридман закричал, бросил одеяло и выскочил из палаты, поливая кровью коридор. Оказалось, что больной перерезал ему вены предплечья. Вторым резаные раны рук получил Осипов. Алиса поле боя покинула последней. Ее попытка заговорить с больным чуть не стоила ей жизни. Больной с криком бросился за врачом, но был остановлен мощной струей из огнетушителя. Под огнетушитель попала и Алиса, но в отличие от больного пеной ей залили только грудь и шею.

Пока участники кровавой битвы приходили в себя, смывая пену и делая перевязки, о ЧП в хирургии сообщили в горздрав, а оттуда позвонили главврачу психбольницы.

— Алиса Викторовна, что у вас там происходит? — позвонив по телефону в ординаторскую, спросила Лариса Ивановна.

— Больного пытались нейтрализовать.

— Мне звонили из горздрава, сказали, что два доктора ранены.

— Больной порезал стеклом Осипова и Фридмана, — доложила Алиса Викторовна.

— А где наш санитар?

— Ушел. Его Фридман выгнал из ординаторской. Доктор Фридман ему хирургию преподает.

— С твоим Фридманом мне все ясно. Но я за больным посылала санитара психбольницы, объясни мне, что там хирурги делали?! — закричала Лариса Ивановна.

— Инициативу проявили. Мне помочь хотели, — смутилась Алиса.

— Найди мне Гарика, я ему сейчас устрою!

— Его нет в отделение. Он ушел.

Минут через пять главврач больницы смогла дозвониться по рации до водителя машины.

— Где этот негодяй?! — закричала Лариса Ивановна.

— На носилках лежит. Хирургию зубрит.

— Передай ему трубку немедленно.

Гарик не спеша перебрался в кабину водителя.

— Ты почему Алису Викторовну бросил в больнице?

— Меня Фридман прогнал. Они там кобеляж перед Алисой устроили, а меня на мороз. Мол, сами с усами. Я и ушел, — обиженным голосом, произнес Гарик.

— Я тебе устрою «кобеляж». Из-за тебя два ведущих хирурга получили тяжелые травмы. Кто теперь больных оперировать будет? Бегом наверх, забери этого больного, и на глаза сегодня мне лучше не попадайся! Вопросы есть?

— Нет.

Гарик лениво потянулся и стал вылезать из машины.

— Как ты его возьмешь без полотенца? — спросил водитель.

— Голубоглазый, а ты женщин через полотенце мацаешь, или напрямую?

— Напрямую. Сравнил тоже, — удивился шофер.

— Вот и я на свидание с любимой женщиной решил идти с открытым забралом и голыми руками. У тебя чистый белый листок бумаги найдется?

— Нет. Газета есть, «Правда».

— Костя, твоя «Правда» для сортира хороша, а я картину хочу написать абстрактную в духе соцреализма.

— Тоже мне художник нашелся. Иди за психом, а то сейчас сюда Лариса прилетит. Тогда тут всем мало не покажется.

— Никакого в тебе, голубоглазый, романтизму нету. Сплошные угрозы и мат, а я, может, фотомодель охмурить хочу, — мечтательно произнес Гарик. — А теперь слушай мою команду. Машину подгони к входной двери. Дверь в дверь без зазора. Двигатель включи и жди явление Христа народу.

— Погоди, а посетители в больницу как пройдут, персонал.

— Не хрен им там лазить. Всех гони в шею. Спецоперация идет, понял? И чтоб в коридоре никого не было. Подвернется под руку кто-нибудь, убью!

Гарик не спеша поднялся на третий этаж, зашел в ординаторскую. За столом сидела Алиса и два хирурга с перевязанными руками.

— Господа-товарищи! Одолжите мне белый лист бумаги.

— Завещание писать собрался? — спросил Фридман, протягивая вырванный из тетрадки листок бумаги.

— Как же без завещания. Я, Фридман Сергей Мойсеевич, находясь в полном здравии и при полной памяти, — продолжил Гарик.

— Ты у меня сейчас получишь, — поднялся из-за стола Фридман.

— Правильное решение, Сергей Моисеевич. Разгоните людей из коридора и этих монстров с огнетушителями уберите от дверей, а то они и меня пеной, как Алису Викторовну. А я не люблю пену, я нормальный.

— Гарик, ты что собрался делать? — поднялась из-за стола Алиса Викторовна.

— Ничего страшного. Вы не волнуйтесь. У вас хорошая мужская компания, пейте чай с шоколадными конфетами. Это ж такой дефицит. И где их хирурги покупают? А я уж сам как-нибудь. Только людей из коридора и с лестницы уберите, чтоб работы вам не прибавить. Всех, до единого.

Фридман выскочил в коридор, загнал больных в палаты, наорал на персонал и отправил в сестринскую санитарок с огнетушителями.

Гарик не спеша снял халат, положил его рядом с Алисой.

— Как этого психа зовут?

— Вадим, — быстро ответила Алиса. — Вадим Соловьев.

— У меня к вам большая просьба, Алиса Викторовна, поохраняйте сей предмет медицинской гордости, а то у нас без халата нынче нельзя. Не дай бог шапочка пропадет, со свету изживут злые монстры.

Сказав эти слова, Гарик подошел к двери палаты, тихонько повернув ключ, заорал диким голосом: «Я твой спаситель! Ты меня звал, и я здесь! Смотри! Смотри сюда!»

Гарик, размахивая листом бумаги, в два прыжка преодолел расстояние, которое отделяло его от больного.

— Вадим! Смотри сюда! Дом видишь!? — ткнул пальцем в бумагу Гарик.

— Вижу, — пробормотал мужчина, поднимая вверх окровавленные руки с осколками стекла.

— А дым из трубы видишь?!

— Вижу.

— А за трубой кто стоит?

— Мужик прячется.

— Соловей, бежим! Это убийца! Быстрее! Не оглядывайся. У двери машина стоит! Не бойся! Нас спасут! Быстрее! Не останавливайся! Бежать! Вперед!

Алиса, хирурги и медсестры с ужасом смотрели на бегущих по коридору Гарика и вооруженного стеклами больного с окровавленными руками. На лестнице они сбили с ног какого-то старика-посетителя и сестру-хозяйку из травматологии.

— Не останавливаться! — орал Гарик. — Дорогу! Все ушли. По норам! Убью!

Добравшись до первого этажа, санитар хотел сразу затащить больного в машину. Но на их пути оказалась какая-то женщина. Больной неожиданно бросился на нее, приняв за своего врага, он толкнул ее окровавленной рукой с такой силой, что женщина отлетела от него метра на три.

— Вы не имеете права, — закричала пострадавшая. — Я гражданка Польши!

— Да хоть Америки! — крикнул в ответ Гарик. — Не хрен на дороге стоять, когда люди бегут от убийц.

— О душе подумай, дура! — поддержал санитара больной, запрыгивая в машину.

Гарик хлопнул дверцей, и водитель, включив сирену, понесся в сторону психбольницы.

— А ты молодец, — похвалил больного Гарик, — одной левой иноземку на землю уложил.

— Ее трахнуть надо было, — тут же ответил больной.

— Так она же страшная. Нос торчит на полметра, как у бабы яги.

— А я страшных люблю, — продолжил больной. — Красивую любой сможет, а ты попробуй такую горластую на трезвую голову.

Разговор на женскую тему неожиданно сблизил санитара и больного.

— Спирту выпьешь? — спросил Гарик больного.

— А у тебя есть?

— Есть, — Гарик извлек из кармашка медицинской сумки флакон с разведенным до сорока градуса спиртом и поднес к носу больного.

— Водка, — сходу определил больной. — Настоящая.

Гарик влил ему в рот полфлакона. Больной тут же успокоился и, разжав руки, отдал Гарику стекла.

В приемном покое санитар уложил больного на кушетку, стащил с него окровавленную пижаму и помог дойти до ванной.

— Сейчас кровь смоем, и пойдешь домой, — пообещал Гарик, протягивая ему флакон с остатками спирта.

Больной допил спирт и окончательно успокоился.

— И чего эти хирурги орали с утра по телефону, — осмотрев больного, возмутилась дежурная медсестра. — Спокоен, как слон, сам искупался, шутит уже. И чему этих хирургов в институтах учат, не врачи, а коновалы какие-то.

Тут же больному сделали успокаивающие уколы, обработали раны и отнесли в надзорную палату.

За всем этим со стороны наблюдала Лариса Ивановна. Когда Гарик спустился в приемный покой, она подошла к санитару и бросила сердито: «Зайди ко мне!».

— Это как понимать! — стала кричать главврач на санитара. — Я тебя послала за больным, а ты в хирургии кобеляж устроил.

— Я устроил… Да эти кобели хирурги меня сразу и выгнали из ординаторской, как Алису увидели. Претензии к Фридману. Он Алисе кофий наливал с шоколадными конфетами. Могли б и меня, передовика производства, чашкой кофе осчастливить.

— Кофе хочешь?

— Чем я хуже Алисы.

Лариса Ивановна включила электрочайник.

— Как ты его из палаты вытащил? — успокаиваясь, спросила она.

— У него зрительные галлюцинации. Я ему на бумаге показал дом и мужика, который прячется за трубой, после чего мы побежали. Классика жанра и никакого гипноза.

— А стекла, как отобрал?

— Спиртом угостил. Ему «сухой бром» противопоказан из-за травмы головы. Да и по-другому их не отобрать было.

— За находчивость благодарность, а за издевательство над хирургами — смертный приговор.

— Я тут при чем? Они Алису увидели, и стали суперменов из себя корчить. Ну и нарвались толстопузые.

— Фридман-то нормальный мужик. Это у Осипова пивной животик, — возразила Лариса Ивановна, разливая по чашкам кофе.

— Ага, нормальный, он меня черепом сначала убивал, а теперь «острым животом». Жаль, что этот псих ему по морде не съездил стеклом за мои страдания.

— Зато ты на черепе каждый бугорок по латыни назвать можешь. А у Фридмана серьезная рана на предплечье, и Осипов работать не сможет неделю. До тебя хоть доходит, что мы хирургию без хирургов оставили?

— Сами виноваты, нечего было на чужую бабу пялиться.

— Скажи, мне Гарик, а что ты от Алисы Викторовны хочешь. Она замужняя женщина, врач.

— Ничего я от нее не хочу. Не люблю, когда мною бабы командуют, вот и опустил я ее два раза.

— Я тоже женщина и тобой командую.

— Алиса же молодая.

— А я, значит, старая, и мне можно тобой командовать, — обиделась Лариса Ивановна.

— Я не говорил, что старая. Опытная.

— Получается, что ты меня как женщину не воспринимаешь. И целоваться ко мне по этой причине не лезешь. А я, в отличие от Алисы Викторовны, в третий раз не замужем. Может, попробуешь?

— Что мне пробовать. Вы не женщина. Вы главврач. Вам положено орать на всех, а Алиса тут кто. Ничего не знает, а туда же.

— Я почему этот разговор с тобой завела. У Алисы Викторовны муж ревнивый, и я бы не хотела скандалов на этой почве.

— А вы его в дурку положите. У нас тут каждый второй с бредом ревности лежит.

— Я так поняла, что ты будешь и дальше преследовать Алису Викторовну. Так вот, я открою тебе одну тайну. Женщине в двадцать четыре года восемнадцатилетний пацан просто не интересен, как мужчина. Тебе надо сверстницу найти или женщину постарше. Им нравятся физически крепкие мальчики.

— Я учту ваши пожелания. Но на старушек меня пока не тянет. Может, лет через десять я и положу на кого-нибудь глаз, но не сейчас. И дальше что делать?

— К Свистунову езжайте. Соседка звонила. Адрес знаешь?

— Знаю я его.

— Дай возможность Алисе Викторовне пообщаться с больным. И не дави на нее, пусть сама решает, забирать его или нет.

Костя сидел в машине и доедал караимский пирожок.

— Ну, что, вставила тебе Лариса? — спросил водитель.

— Обещала медалью наградить за спасение Фридмана на пожаре.

— Фридман за сегодняшнее представление вообще зачет тебе не поставит.

— Поставит. Мне этот «острый живот» уже во сне снится вместе с Фридманом.

— Едем куда? — включив двигатель, спросил водитель.

— Сначала за Алисой. Она нас у входа в больницу ждет, а потом к Свистунову. Соседка звонила.

— Прошлый раз Свистуна с ментами брали. Может, в милицию заедим?

— У меня нет направления. Алиса поговорить с ним должна. Слушай, женатик со стажем, скажи, а чем отличается баба в двадцать четыре года от той, которой сорок пять? — спросил Гарик.

— Ты про Матросова читал?

— Конечно. Герой войны, амбразуру фашистского дота грудью закрыл.

— Так и баба в сорок пять. Она на мужика, как в последний раз на амбразуру ложится. И ей мужик нужен сильный и здоровый, который может с такой бабой всю ночь. А в двадцать четыре — и ботаник одноразовый сойдет. У нее еще потребность в мужике не созрела.

— Я думал, чем старше баба, тем ей меньше хочется.

— Мыслитель. Матчасть изучать надо не по книгам, а на практике. А вот и Алиса твоя стоит на остановке, забирай.

— Почему моя?

— А то не видно, что она на тебя глаз положила. Ты ж на ее глазах мужика с топором голыми руками завалил, а у нее муж ботаник-подкаблучник. Вот поверь моему слову, бросит она его.

Алиса села рядом с водителем. Передала Гарику его халат.

— Не слышу восторгов, доктор, — подколол Алису санитар.

— Два дурака неслись по лестнице, старика чуть не убили. Его еле откачали, — нахмурилась Алиса. — А еще, гражданку Польши избили на первом этаже.

— Бабу длинноносую? Так ее не я, ее больной толкнул. Визгу было на всю больницу.

— Гарик, ты на международный скандал нарвался. Она ж иностранка. А если б твой больной ее стеклом по лицу полоснул?

— Опять я виноват. Я же Фридману сказал, чтоб дорогу освободил, — возмутился санитар.

— Так никому и в голову прийти не могло, что ты там устроишь? Я думала, что ты стекла отберешь у больного и свяжешь его.

— Бритвы и стекла я из рук больных не выбиваю. Не мой профиль.

— Почему?

— Личико могут порезать. Я видел в Краснолиманске санитаров, которые на бритву шли. Все лицо в шрамах. Женщины целовать не будут.

— Мне кажется, ты не прав. Мужчину шрамы украшают.

— Алиса, тогда с тебя поцелуй. У меня рубаха в крови.

— Больной тебя порезал в машине? — с тревогой спросила Алиса.

— Нет. На мне кровь моего врага, кровь Фридмана.

— На мне тоже. Ему ж вену больной перерезал. И напрасно ты на него буром идешь. Фридман нормальный мужик, классный хирург, а за то, что он из тебя душу выматывает за «острый живот» и внутренние кровотечения, — потом благодарить будешь. Пропустил «острый живот» — похороны. Ты же не хочешь людей убивать?

— Не хочу.

— Тогда зубри симптомы «острого живота».

— Что делается. Любимую женщину Фридман за полчаса перевербовал чашкой кофе и шоколадными конфетами «Белочка». Он теперь хороший, а я тупой студент. Костя, пойду утоплюсь, как Анна Каренина. Ты был прав. Не любит она меня, а тут еще и Лариса выговором грозит за всенародный подвиг.

— А ты как думал. Женщинам умные мужчины нравятся. Кулаками махать — много ума не надо, — улыбнулась Алиса.

— Приехали, — прервал разговор Костя. — Он на третьем этаже живет.

Гарик помог выбраться из машины доктору, а когда они вошли в подъезд, Алиса вдруг прильнула к нему и шепнула: «Ты молодец. Я удивлена. Хирурги были в шоке. Только не надо в присутствии посторонних ко мне приставать. Я не хочу, чтоб о твоих шутках докладывали моему мужу».

— Уговорила, — Гарик бесцеремонно схватил Алису за плечи, прижал к груди и поцеловал. Алиса не сопротивлялась. Ей было приятно чувствовать на себе сильные руки восемнадцатилетнего парня, который буквально вдавливал ее в свое тело.

— Мне нравится, как ты целуешься, — прошептала она и вдруг сама, теряя над собой контроль, стала целовать его жадно и страстно. Она не могла ничего поделать с собой. Ей хотелось слиться с ним прямо здесь, в подъезде. Гарик был поражен, его еще никто и никогда так не целовал.

Минут через пять она, наконец, смогла взять себя в руки.

— Только ты ни на что не рассчитывай. Продолжения не будет.

— Будет, — возразил Гарик. Теперь уже он целовал врача. — Все будет. Я настырный и всегда добиваюсь того, что хочу.

— Ты уже возгордился? Завтра я буду совсем другой.

— До завтра еще дожить надо, а сегодня ты моя. Самая ласковая и любимая.