Откровения, которых не хотелось

Марина Тмин, 2023

Это история о большой, болезненной и несбыточной любви, о двух людях, которым суждено было стать друг для друга маяками, мигающими в бухтах, куда они должны были приплыть, но никогда не приплывали. Это история о девочке, которая полюбила капитана, которого никто больше не любил, о мальчике, которого душила любовь, но который после каждого падения возвращался туда, где его всегда ждали. Это история вывернутых наизнанку душ, откровений, от которых делается больно и тошно. Это история о женщинах, о мужчинах, о снеге, о мечетях и о боге, об океанах и городах, где никогда не бывает зимы. Это история о том, о чём не принято говорить.Это акт сопротивления, манифест независимости, требование права голоса и права самостоятельно распоряжаться своей жизнью, временем, деньгами и телом. Это противостояние между чувством и делом, между мыслью и словом, между любовью и ненавистью, между жизнью и смертью, между пустотой и переполненностью.Публикуется с сохранением авторской орфографии и пунктуации

1

Ты не нашел буковку, которую я положила в письмо. Мне казалось важным, чтобы ты её нашел, чтобы она была у тебя. Мне её кто-то подарил, давно уже, лет десять назад, если не больше, и я её хранила, как все храню. Как тебя в памяти буду хранить.

Я писала тебе много писем. Хороших, красивых, кишащих цитатами, засушенными цветами, строчками из стихотворений, которые ассоциируются у меня с тобой или с нами.

Писала самые романтичные письма самому неромантичному человеку на свете. Я возводила нас в абсолют, потому что мне самой так нравилось, потому что все это было окружено для меня какой-то едва различимой магической аурой, и я любила эту ауру, сидеть подле неё, смотреть по сторонам и с трудом воспринимать реальность.

Я читала тебе вслух «Маленького принца» и думала, что даже прирученный лис навсегда останется просто лисом, хитрым рыжиком, от которого нужно уйти, потому что это — не та планета.

Обязательно нужно вернуться домой, хотя и нет домой возврата. Все же — приходится возвращаться на свою планету, к своей капризной Розе.

Я подумала, что нужно будет сделать кулон и сережки для тети Лены.

И сборник стихов. Новых стихов, пронизанных тобой, пропитанных нашей общей кровью, выплаканных мной в бесконечных печальных ночах прощаний.

А что — маме? Я не знаю, что — маме. Позвонить?

Рисовала тебе открытку. Знаешь, мне хотелось бы отправлять тебе по открытке из каждой страны, где я окажусь. Это ведь моя жизнь — дорога, свобода, путешествия, новые страны, странные книжки, много кофе и пляжей, смешные татуировки, растрепанные волосы.

Мне хотелось, чтобы ты прочно вошел в мою жизнь, стал её неотъемлемой частью; но это были мои завышенные, вымышленные ожидания, никогда не имевшие права на существование в связи с их определенной, фатальной, неисполнимостью, невоплотимостью, нереальностью.

Все, что я могла бы подарить — книги. Свои ли, заграничные, привезенные издалека, заинтересовавшие меня, но никогда бы не заинтересовавшие тебя по простой причине — это все в другой плоскости, в другом измерении.

И наши измерения никогда не пересекутся.

Мы идем с тобой в кафе и сидим друг напротив друга, такие знакомые, и такие далекие, точно между нами не полуметровая окружность стола с клетчатой скатертью, а километровая пропасть.

Я могу пробежать двадцать километров и практически не устать, но эту пропасть мне не под силу преодолеть.

Даже если бы мы нашли километровую веревку и сумели бы протянуть её, ухватиться с двух концов, нам не суждено было бы оказаться на одном берегу. Все, что мы могли — встретиться посередине, повиснуть на канате, и болтаться, рискуя сорваться каждую секунду.

Так мы и поступили.

Я привезла тебе скромную самиздатовскую книжонку — старые стихи, там еще много глупостей. Конечно, я всегда пишу много глупостей, но в том сборнике их больше, чем теперь. Может, я немного поумнела, может, запас глупостей исчерпался.

Черная обложка исчезает в прорве твоего рюкзака.

Ты скажешь: ты похудела и похорошела. Непривычно.

А я не буду знать, что сказать. Потому что ты такой же, какой и был. Потому что происходящее сейчас — не может быть настоящим. Ты только один, и ты уже далеко внутри, переработанный материал.

Живот скручивается, завязывается в узел и зовет в уборную.

В другой раз я сяду на лавку, буду курить и смеяться. Думать о том же.

Ты стоишь на площади, у тебя голубой шарф.

Хорошо, что у меня есть друг, а у него есть коленки, на которых можно полежать.

У тебя же — не то из-за шарфа, не то из-за окруживших твои штаны голубей и воробьев — как будто вовсе нет коленей. И расы. И видовой принадлежности. Ты практически никто. Отражение бликов от фонтанной воды. Рим славится своими фонтанами.

Я перебегаю площадь, чтобы поздороваться с тобой. Короткое рукопожатие, которое говорит больше, чем я хотела бы сказать.

И все равно — недостаточно.

Ну, говоришь, сделала свои украшения?

Не сделала, признаюсь я, забыла, и мне становится от этого горько.

Ведь я же совсем уже большая, и могу брать на себя ответственность за свои действия.

Это хорошая женщина. У нее взрослый сын, чуть младше меня. И любовник.

Точнее — она — любовница.

Ее любовник — ее любимый — для нее готовит.

Я спрашиваю: ты будешь для меня готовить?

Ты пожимаешь плечами и отвечаешь, что ты мог бы сварить суп.

Но я не люблю суп. И тебя тоже не люблю.

Поэтому мы садимся в кафе на площади и заказываем кофе. Кофе горчит, но я все равно пью. Это приятно.

Я спрашиваю: хочешь, как в кино, возьмем газеты, и я надену солнцезащитные очки?

Ты говоришь: вечно ты со своими глупостями.

Да, думаю, вечно я со своими глупостями.