Откровения, которых не хотелось

Марина Тмин, 2023

Это история о большой, болезненной и несбыточной любви, о двух людях, которым суждено было стать друг для друга маяками, мигающими в бухтах, куда они должны были приплыть, но никогда не приплывали. Это история о девочке, которая полюбила капитана, которого никто больше не любил, о мальчике, которого душила любовь, но который после каждого падения возвращался туда, где его всегда ждали. Это история вывернутых наизнанку душ, откровений, от которых делается больно и тошно. Это история о женщинах, о мужчинах, о снеге, о мечетях и о боге, об океанах и городах, где никогда не бывает зимы. Это история о том, о чём не принято говорить.Это акт сопротивления, манифест независимости, требование права голоса и права самостоятельно распоряжаться своей жизнью, временем, деньгами и телом. Это противостояние между чувством и делом, между мыслью и словом, между любовью и ненавистью, между жизнью и смертью, между пустотой и переполненностью.Публикуется с сохранением авторской орфографии и пунктуации

14

Сухопарый официант театральным жестом выхватывает поднос у снующего мимо стажера, которому даже не выдали униформу. Наши бокалы покачиваются, как цапли на тонких ножках, пытающиеся устоять при сильном ветре.

Представь, прошу тебя я, что мы на корабле, а море — это розовое вино в моем изящном бокале, и вот сейчас, когда официант перехватил поднос, начался шторм, и буря подхватывает наш старый баркас, и волны захлестывают палубу, и половина матросов уже плещется за бортом.

Ты поцелуешь меня, спрашиваю я.

Ты смущенно глядишь в корзинку с хлебными палочками. Хватаешь одну, засовываешь себе в рот и давишься.

Я вижу, как кашель взбирается вверх по отвесной лесенке твоих легких, делает сальто мортале в районе диафрагмы и вырывается наружу пожухшим цветком дикой лилии.

Официант поспешно ставит наши бокалы на стол, покрытый, кстати, красной скатертью, без клеточек, улыбается и хлопает тебя по спине с такой силой, что, если бы ты не удерживал белки глаз нечеловеческой силой воли, они бы выпрыгнули из орбит и поскакали, поскакали по деревянному паркету.

Запрыгнули бы на кухню, там поднялись бы на разделочную доску и развалились бы, томно ожидая своего финала.

Но ты их крепко держишь.

Как крепко держишь меня. Я знаю, что тебя бесят все мои глупости и дурацкости, и ты предпочел бы, чтобы я была нормальной, обычной, заурядной. Тогда ты бы смог меня любить не так остро, не так страстно, но хотя бы смог.

Боже, дай же нам выжить среди этой смертной любви. Среди этой больной любви.

Не гляди на меня так, просишь ты. Я отвожу взгляд и принимаюсь глазеть на девчушку в розовом пальто и белых гетрах. У нее чудесные туфельки, алого цвета, похожие на яблоко в карамели, какие продают на ярмарках в Аргентине.

Ты был когда-нибудь в казино, спрашиваю я.

Ты супишься и раздуваешь ноздри.

Знаю, что тебе хочется сказать что-то другое, перевести тему, перевести стрелки, но я не готова позволить тебе сделать это.

Мне непременно нужно узнать, поцеловал бы ты меня, если бы мы были на грани гибели, и еще — был ли ты в казино.

Если нет, говорю я, мы могли бы съездить вместе. Это куда веселее, чем сидеть в убогом кафе, ожидая свой заказ, который принесут остывшим и гадким, и нахамят, и еда окажется невкусной, неоправданно дорогой. Нам придется становиться такого же цвета, что и скатерти, потому что мы не будем знать, куда себя деть от удушливой неловкости.

Мы так и не научились её преодолевать за столько лет. За столько встреч. За столько событий.

Пожалуй, только первая наша встреча не кажется мне спустя столько лет неловкой. Все остальные — это провал.

Мы выпиваем залпом вино, хватаем я — пальто, ты — плащ, друг друга — за руки, и выбегаем в город, не заплатив за напитки и заказ, который не принесли за полчаса, что мы проторчали в душном зале с кособокой какой-то музыкой.

Я смеюсь. Ты пытаешься посерьезнеть, но тебе это не удается. Мы хохочем друг на друга, и вместе хохочем на ночной бульвар, омытый прошедшим пару часов назад дождем.

Пойдем пешком, предлагаю я.

Ты, как ни странно, соглашаешься, и даже помогаешь мне надеть пальто, и подставляешь свой локоть, чтобы я за тебя держалась, и мы бы выглядели как парочка в старом черно-белом кино. И чтобы я смогла удержать равновесие, если вдруг начнется качка. Мы идем в ногу. Я нарушаю молчание:

Ты бы поцеловал меня, ответь мне честно.

Нет, тихо произносишь ты и отстаешь от меня на пару шагов. Я бы не стал тебя целовать, потому что я не стою твоих слез и твоих поцелуев.

А я бы, кричу я, я бы сама на тебя кинулась! Повисла бы на шее и целовала бы до тех пор, покуда вода не захлестнула бы нас с головами, и под водой продолжала бы тебя целовать.

Но ведь у нас все равно нет корабля, и море, бывшее в наших бокалах, теперь пузырится и бродит в наших мягких осенних животах.

Ты говоришь это робко, неправильно расставляя акценты, и как-то смазывая ударения.

Ты словно в огромном пузыре, из которого звуки доносятся преломленными и некрасивыми.

Я заглядываю тебе в лицо. Ты как большая рыба.

Ты, говорю, как большая рыба.

А ты, отвечаешь ты, как сонная улитка, заползшая в свою треснутую, надломившуюся раковину. Мы можем вызвать такси. Далеко нам еще?

Рыбе не может быть далеко, отвечаю я, пританцовывая. Я рада, что ты похож на большую рыбу. Скорее всего — на карпа.

Карп Карлович, дразнюсь я. Мы почти уже прибыли.

Я выпучиваю глаза и складываю губы восьмеркой, шевелю ими, изображая рыбий рот.

Ты не смеешься, даже не смотришь в мою сторону, не видишь моей глупой клоунады.

Голос у тебя уставший, я содрогаюсь, когда ты произносишь: наверное, идти в казино сейчас — это глупо. У меня даже нет наличных денег.

У меня вообще нет денег, успокаиваю тебя я. Но поход в казино не кажется мне глупой затеей. Почему тебе кажется? Почему вечно на твоем пути возникают какие-то остервенелые, никчемные оправдания, преграды и помехи.

Отсутствие денег — не порок.

Нищета — вот порок, вторишь мне ты, и снова подставляешь свой локоть и предплечье, упакованные в темно-синий плащ.

Нам осталось пройти всего два квартала.

Как мы будем играть, если у нас нет денег, спрашиваешь ты озабоченно.

Мы будем ловить волну, отвечаю я.

Вечно ты со своей беспочвенной надеждой, вздыхаешь ты, но подчиняешься и продолжаешь идти.

Да, думаю я, вечно я со своей беспочвенной надеждой.