Откровения, которых не хотелось

Марина Тмин, 2023

Это история о большой, болезненной и несбыточной любви, о двух людях, которым суждено было стать друг для друга маяками, мигающими в бухтах, куда они должны были приплыть, но никогда не приплывали. Это история о девочке, которая полюбила капитана, которого никто больше не любил, о мальчике, которого душила любовь, но который после каждого падения возвращался туда, где его всегда ждали. Это история вывернутых наизнанку душ, откровений, от которых делается больно и тошно. Это история о женщинах, о мужчинах, о снеге, о мечетях и о боге, об океанах и городах, где никогда не бывает зимы. Это история о том, о чём не принято говорить.Это акт сопротивления, манифест независимости, требование права голоса и права самостоятельно распоряжаться своей жизнью, временем, деньгами и телом. Это противостояние между чувством и делом, между мыслью и словом, между любовью и ненавистью, между жизнью и смертью, между пустотой и переполненностью.Публикуется с сохранением авторской орфографии и пунктуации

22

Ранним осенним утром, когда температура на градуснике опускается ниже двадцати пяти градусов, ты будишь меня своим соленым поцелуем.

У тебя на ногах армейские полуботинки, на щеках — ямочки. Я не хочу, чтобы ты меня будил. Я хочу спать.

За окном еще темно, и я угадываю время — начало седьмого. Отбиваюсь от твоих теплых рук и не отвечаю на поцелуи.

Когда уже будет эта сцена, спрашиваешь ты.

Я говорю: не торопи события, все случится в нужное время. А теперь отстань от меня, и иди подобру-поздорову, куда ты там собирался.

Ты раскачиваешься медленно, сидя на краю матраса, и начинаешь напевать не то мантру, не то шаманское заклинание. Я не понимаю, почему ты не хочешь оставить меня в покое.

Я была во сне пушинкой-канатоходцем, я парила под звездным куполом неба и не нуждалась в страховке.

В реальной же жизни мне нужна куча страховок — чтобы лечить зубы и ноги, чтобы не загибаться от малярии, чтобы знать, что я не умру от голода, если меня неожиданно уволят, чтобы мне вернули деньги, если на мою машину во время урагана упадет сосна. Мне нужна гарантия не только на холодильник и микроволновую печь. Мне нужна гарантия, что ты не предашь меня, и когда ты уйдешь, я не буду лезть на стены от тоски. Я бы хотела сдать в утиль наше сожительство, объяснив, что партнерство оказалось бракованным. А мы не хотели брака.

Ты скрипишь зубами и начинаешь причитать.

Я закрываю уши подушкой и принимаюсь вопить и стонать.

Со стороны мы, скорее всего, выглядим еще дебильнее, чем мы есть на самом деле.

Ты сворачиваешься в клубок и залезаешь ко мне под одеяло. Я на мгновение замираю, поддавшись искушению, но потом вылезаю из-под него с другой стороны и сбегаю в ванную.

Когда я выйду, от тебя в комнате останется только дымок и солоноватый привкус сожалений.

Просто еще не время. Не время идти куда-то вместе в походных ботинках, раскладывать палатку и ловить американское радио на пустынном пляже, где крабы норовят украсть фрукты, чипсы и хлеб. Не время целоваться, обезумев от звездного неба и теплого вина.

Нет, сейчас нам необходимо сохранять дистанцию.

Я начала грызть ногти от того, как бесконечно сильно тянет и толкает.

Помнишь, спрашиваю я, когда ты возвращаешься в ночи, открыв дверь запасным ключом, помнишь, был в Айболите Тяни-толкай? Это мы с тобой. Мы — Тяни-толкай.

Ты усаживаешь меня на диван, пахнешь на меня колбасой и сыростью, и немного земляничным вином, целуешь соленостью. Потом долго гладишь по голове и, наконец, говоришь:

Мне жаль. Мне действительно очень жаль. Я не знаю, почему все так. Но от этого не легче. От этого только больно и грустно. Больно и грустно. Мы — Тяни-толкай. Я тяну, ты толкаешь. Только я уже не вытягиваю, не вытаскиваю. Я устал так жить, и ты толкаешь меня в пропасть, хотя мне всегда казалось, что ты должна меня спасти. Конечно, ты ничего мне не должна.

Я выбираюсь из твоих крылато-хвойных объятий и зажигаю свечи.

Пойдем полежим в ванной, как тогда, помнишь, предлагаю я.

Ты снимаешь ботинки, зеленые штаны, хвойные, как твои объятия, мокрую футболку, пропитанную потом, потому что я не знаю, откуда ты пришел. Но на улице двадцать три градуса, а ты бежал с горы или в гору, активно размахивался, и тебе было жарко, а мне было холодно, хотя обычно все случалось наоборот.

Я возьму с собой книгу, говорю я, отворачиваясь от твоей наготы. Мне нравится твое тело, но я не могу долго на него смотреть, поскольку я боюсь раствориться в нем, привыкнуть, и никогда больше никого не возжелать. Если у меня будет перед глазами отложившийся, четкий образ твоего тела, я никогда не смогу ни с кем разделить свою постель.

А мне необходимо мочь. Потому что ты свалишься с моего матраса через два с половиной месяца, свалишь из моего города, свалишься как снег на голову в Буэнос-Айресе своей старой подруге.

Не такой старой, как я. Но твое письмо, со всеми его многочисленными недомолвками и междустрочьями, даст понять, что она для тебя — реальнее, больше и глубже, чем я.

Я тогда запрусь в ванной с бутылкой Мартини, буду пить, мастурбировать и плакать. Пить, мастурбировать и плакать, обнявшись с литровой бутылкой вермута, чью приторную сладость невозможно сравнить с твоей обезумевшей солоноватостью.

Меня будет рвать следующим утром, и я побегу в аптеку за тестом на беременность, почему-то решив, что ты мог сделать мне ребенка, хотя тебя не было у меня уже полтора месяца.

А эротическая сцена случилась через месяц после, за месяц до.

Это было феерично, безудержно и нескончаемо сладко. Мы обливались бурбоном и упивались теплом тел, запахами тел, электрическими разрядами, то и дело проскальзывавшими между нами.

Я люблю тебя, говоришь ты, безвольно обмякнув на мне. Ты даже не вытащил из меня свой член.

Кончил, промямлил, что любишь, и я знала, что это отчасти правда, завалился на меня и уснул.

Вот и кончилась романтика. Я отстирывала пятна спермы на простыне и пододеяльнике вручную, плакала целый день, а ты ни слова не говорил, только снял гитару со стены, подогнул под себя босые ноги и не удосужился надеть нижнее белье. Перебирал струны, выпячивал в мою сторону свой член и курил, курил, курил.

Дыма было слишком много. Я хотела тебя попросить, но…я знала, что ты скажешь: вечно ты со своими бессмысленными правилами.

И я бы подумала: да, вечно я со своими бессмысленными правилами.

Но это моя квартира, моя гитара, мои подсолнухи в рамке на полке, мои чулки, мои бюстгальтеры, мои кружки, чашки и ложки. Даже ты — почти мой. Ты вчерашний — разморенный и утомленный, обмякший и раздобревший — ты в тот миг, когда тебя выключило, до того, как ты вышел из меня — ты был моим.

Но уже не сейчас. И не теперь. Тогда — может быть. Мне досталось немного твоего тепла и семени, и времени.

И наши тени, и наши тела на том желтом матрасе с черной простыней на резинке. И мои резинки для волос, которые я купила для тебя, а носила сама.

И след на руке от часов, которые я ненавидела, потому что они всегда убегали вперед на полчаса.

И ты, которого я ненавидела, потому что ты всегда убегал от меня.