Она и её Он

Марина Зайцева, 2021

Наше время. Ирина решает изменить свою удобную, налаженную, ставшую пустой жизнь. Ей нужен отказ от самообманов и вымыслов прошлого. Она хочет полюбить, и не понимает, как. Приняв решение, героиня тут же влюбляется в первого подходящего мужчину. Отношения не складываются, и она начинает анализировать, вспоминая свой юношеский фантазийный мир. Тем временем давний приятель Ирины по переписке предлагает ей развиртуализацию. Романа из этого не выходит, но он становится её наставником. Ирина знакомится с юношей, который ей нравится, параллельно коллега на работе предлагает романтические отношения. Так у героини одновременно завязываются: душевная близость без любовности и страсть, секс, манипуляции. Постепенно становится ясно, что страсть не ведет никуда, кроме самообмана, а близость вырастает в дружбу. Болезненный разрыв с любовником проясняет многое: всё – часть души, нет идеалов, есть возможности. И от этого осознания ей становится хорошо и спокойно. Через некоторое время Ирина внезапно замечает человека, который совпадает с её ощущением всего про любовь. Она понимает, что любит его, а он – её.

Глава 7

На следующий день я жила, чувствуя себя корабликом в стеклянной бутылке. Я чистила картошку, резала овощи, отбивала и жарила мясо. Мыла полы и пылесосила чудовищные красно-коричневые синтетические ковры. Ходила по разным продуктовым магазинам.

Но до всего этого я гуляла утром с Бобкой. Она не моя собака, но любит меня. С первого же знакомства Бобка обосновалась у меня под кроватью и всячески стала проявлять благорасположение, которого я никоим образом не пыталась добиться. Псина эта старая, добрая и маловоспитанная, так что общение наше было предельно панибратским. Я очень любила гулять с нею, особенно утром, около половины седьмого, когда на улицах, кроме дворников, практически никого и нет. А если доведется встретить прохожего, то на лице его читаешь либо целеустремленность, либо озадаченность — зачем я здесь? И собаководы.

Ноги сами понесли меня к тополю, Бобка тянула за поводок — рвалась к любимому маршруту. А меня влекло проверить — правда ли все, не превратилось ли поутру вчерашнее в, допустим, тыкву. Пройдя порядка пятисот метров, мы свернули вглубь дворов, и я увидела — все на месте. Дерево стояло большое, раскидистое, покрытое влажным налетом от прохлады ночи, под ним было натоптано.

И тут во мне что-то вспыхнуло — натоптано! Это мы натоптали, наши следы! Трава была не просто примята, а вдавлена в землю, скомкана, покрыта толстым слоем песка и пыли. Радость, гордость, смущение, ликование — я на знала, что выбрать из этой гремучей смеси. Руки вспомнили прикосновение к жестким курчавым волоскам, к длинным прямым холодным прядям, жаркой сухой коже. Дыхание перехватило, из глаз брызнули горячие слезы, захотелось прыгать, пищать и хлопать в ладоши, встать на цыпочки. Псина моя что-то почувствовала и, подбежав, встала лапами мне на колени. Мокрые, холодные и царапучие собачьи когти сразу вернули меня в момент реальности. Голова немного закружилась, пульс сбился.

— Псинка ты моя милая, добрая. Пойдем дальше.

— Гав-гав.

Бобка стала первым живым существом, засвидетельствовавшим квантовый переход и сдвиг тектонических плит моей души. Она попросилась с поводка и умчалась, загребая задними лапами по диагонали, нюхать собачье радио в кусты. А я развернулась в обратную сторону. Я старательно медленно брела домой, а перед глазами у меня плыли совсем другие картинки. Там не было ни желтого здания школы, ни пыльного чугунного забора, ни обколотого по случаю ремонта асфальта. Я брела домой и запечатывала свои чувства, прятала их под спокойной поверхностью, надевала маску.

В полдень раздался телефонный звонок, но он был не мне. Через полчаса еще один, я сняла трубку.

— Добрый день, позовите Ирину, пожалуйста.

— Добрый день, это я.

— Привет! Я старался сделать максимально официальный тон, не знал — можно ли афишироваться или лучше кем-то представиться.

— Официальный тон получился, запомни его, он годится. А представляться лучше не надо, дежурной вежливости и приветствия должно вполне хватить.

Телефонный аппарат у нас был старый, не просто проводной, а с коротким проводом-пружинкой, которую можно наматывать на палец. Стоял он в прихожей на тумбочке, рядом был табурет, слышно было все и всем, кто захотел бы услышать. А дома были все. Выглянула Бобка, услышав мой голос. Поняла, что не ей, и ушла обратно в свое кресло.

— Только недолго, хорошо?

— Я приду к тебе через два с половиной часа, буду ждать во дворе на лавочке, за которой растет высокий шиповник.

— Хорошо. Мне что-то взять? Там пасмурно.

— Нет, не надо, я возьму все, что придумал.

— А что придумал?

— Я придумал нам хороший парк и кое-что к парку.

— Здорово! Хорошо, я буду к этому времени.

Я положила трубку и снова ушиблась о поднимающуюся волну ликования. На улице было пасмурно и тепло, но дождем не пахло. А значит, быть на улице можно очень долго.

Я дождалась приготовления обеда, сделала тем временем необходимые уроки и сообщила, что пойду гулять и играть в волейбол к реке на спортплощадку. Что вернусь, видимо, поздно. Создавать видимость богатой событиями жизни я научилась хорошо — к человеку, у которого много интересных дел, почти никогда нет вопросов.

К назначенному времени я поняла, что можно бы нарядиться, я же девочка, а девочки на свидания наряжаются. Эта задача поставила меня в тупик. Вчера на мне были босоножки, джинсовая короткая юбка и футболка — ничего примечательного. Сегодня передо мной был шкаф, в котором было не очень-то и много другого ничего примечательного. Я вынула удлиненную синюю юбку-трапецию из плащовки и к ней красно-белый полосатый топ на утяжке под грудью. Очень захотелось соломенную шляпу, но таковой у меня не было, так что волосы я свернула на затылке и закрепила двумя деревянными японскими палочками для еды. А на руку надела несколько плетеных браслетов — результат попыток привития себе любви к рукоделию. Обулась я в кеды — парк не очень благоволил босоножками. Видок получился не столько красивый, сколько прикольный и очень гранжерский. Я почему-то ожидала увидеть в зеркале стиль прованс, а увидела девчонку из гаража, только почему-то в юбке. Времени на переодевания не было, но браслеты я решила снять — они были определенно лишними.

Спускаясь в лифте, я вспомнила, что можно откупорить бутылку с джинном и выпустить чувства, но вместо утреннего ликования пришли страх и тревога — а вдруг все не так, вдруг все неправильно, вдруг я ошибаюсь или делаю что-то плохое. Я же почти не знаю Сашу, мне же совсем мало лет — я утром вела дневник наблюдений по ботанике и читала летнюю школьную программу.

Когда я выходила из подъезда, меня потряхивало и хотелось убежать, спрятаться, чтобы меня никто и никогда не нашел, ничего не узнал. Мне почему-то стало очень стыдно за себя, хотя вообще-то это чувство приходило крайне редко. Между тем, я шла за угол дома к зеленой деревянной скамейке, скрытой в шиповниковых кустах. А там, опершись о доски одним коленом, засунув пальцы рук в карманы джинсов и глядя себе под ноги, стоял Александр. Он поднял взгляд, когда я была уже довольно близко. Я улыбнулась, но это была не вся я. Он улыбнулся, и это был весь он. Целиком. Он двинулся в мою сторону и обнял меня. Я чувствовала себя пластмассовой. Необходимость таиться от окружавших меня людей, привычка к тому, что никому до меня нет дела, привычка к плохому делали свое. Я не могла поверить и довериться происходящему, у меня было ощущение, что все не то и не так.

— Что такое? Что случилось? — спросил он еще до того, как я сама успела найти какие-либо объяснения происходящему.

— Я не знаю. Саш, я как-то не в себе с утра.

— Ты боишься? Я что-то не то сделал? Поторопил?

— Ты все хорошо делаешь, мне очень нравится все, что ты делаешь. Я просто не могу пока в это поверить.

Вторая часть меня, та, что вставала утром на цыпочки и миловала доброго пса, взяла верх. Сомнение ухнуло куда-то глубоко, но не исчезло. Оно тихонечко рокотало со дна, что все быстротечно, что все скоро кончится, что это не настоящее, а только эпизод, мимолетное отвлечение основного сюжета. Надо было заставить его замолчать или, хотя бы, заглушить. Ну или просто отвлечься. Я взяла Александра за руку, погладила по ладони, потом провела пальцами по шее. И внутреннее мое состояние обрело стабильность. Вот он, мой любимый. Добрый и замечательный он, который есть. Даже если исчезнет потом — он есть сейчас. Я обняла его, прижавшись, как могла, крепко. Он гладил меня по волосам, а я замерла, разрываемая изнутри радостью и тоской пополам, перекидывающаяся из одного в другое, помимо своей воли. Вынужденная молчать, чтобы не дать хода той реальности, вероятность которой так велика, но так чудовищна для меня. И, напротив, освобождая место тому миру, который только начинался, но мог и должен был стать основным, главным, а лучше — единственным местом моего обитания.