Она и её Он

Марина Зайцева, 2021

Наше время. Ирина решает изменить свою удобную, налаженную, ставшую пустой жизнь. Ей нужен отказ от самообманов и вымыслов прошлого. Она хочет полюбить, и не понимает, как. Приняв решение, героиня тут же влюбляется в первого подходящего мужчину. Отношения не складываются, и она начинает анализировать, вспоминая свой юношеский фантазийный мир. Тем временем давний приятель Ирины по переписке предлагает ей развиртуализацию. Романа из этого не выходит, но он становится её наставником. Ирина знакомится с юношей, который ей нравится, параллельно коллега на работе предлагает романтические отношения. Так у героини одновременно завязываются: душевная близость без любовности и страсть, секс, манипуляции. Постепенно становится ясно, что страсть не ведет никуда, кроме самообмана, а близость вырастает в дружбу. Болезненный разрыв с любовником проясняет многое: всё – часть души, нет идеалов, есть возможности. И от этого осознания ей становится хорошо и спокойно. Через некоторое время Ирина внезапно замечает человека, который совпадает с её ощущением всего про любовь. Она понимает, что любит его, а он – её.

Глава 15

Фигассе, дорогая редакция. Рученьки дрожат, ноженьки дрожат. Два белых медведя на одной льдине. Он ведь тоже белый медведь, у него перезагрузка. Он ведь тоже ищет — куда идти дальше.

А что вижу в Н я? Что вот я вижу сейчас, когда мне не застит глаза своя жизнь или пелена первой встречи?

Н что-то бросил. Важное, значимое. Неудавшееся. Он не грустит. Он на драйве. Он ищет приключений, то, что подкинет ему идею — что же дальше… Я — ему? А я ему — о разнообразии, о своем собственном месте в биографии. Он рассказывает мне, как можно, и сам пробует — а подходит ли ему, а может ли он так. Он не хочет ни во что ввязываться и держит паузу, копит информацию, чтобы потом пересобрать свою жизнь на ее основании.

А что я? А мне нужен друг, тот, с кем я иду на этом кусочке жизни в ногу. Надо спросить его, можно ли, я буду считать его своим покровителем этого периода? Он же гораздо больше меня знает и много где может не оступиться и не вляпаться. А что это за письма, полные нежности? Всю прошлую неделю. И приступы галантности при первой нашей встрече? Что такого есть еще в его мире, чего нет в моем? Он явно как-то так переживает происходящее, как не умею я. Может, моя гипотеза насчет любви — не ошибка? И что тогда? Тогда я еду в дом к мужчине, у которого есть несколько желаний касаемо развития событий. А если я все это себе придумала и просто спроецировала тараканчиков, как в театре теней, на «табула раса»? Тогда я дура, и у меня мнительность. И ведь это тоже вполне возможно. А еще это значит, что, обожемой, я хочу секса и интригу. Притом секса эдакого запретного, с надрывом и драмой. Ну на фиг! Фу! Нет, секс — совсем другой. Ну нафиг весь этот надрыв и пафос калечения себя о другого человека.

Ой-й-й-й, ой, зря я про секс подумала-а-а-а. Ой, блин. Так, сейчас я в машине в него упаду, а потом надо будет выпрыгнуть в настоящее и запереть на ключик. Чтоб Н не фонило. И чтобы наесться и на него больше не навешивать.

Я потом расскажу, как мы там оказались, что было до того, как мы это обсуждали. А сейчас я хочу помнить только ощущения.

Он так близко, как только можно быть близко. Удивление от веса и плотности тела, очень жарко, громко, бешено. Ощущение любви всем существом, жуткий ритм, несущий на себе. Поток силы, из которой невозможно выбраться, усталость. Ощущение себя заложницей, которая может только согласиться с происходящим, не управляя этим. А потом ощущение, что и как нужно, словно высекаешь огонь — впервые самостоятельно и в полевых условиях. Никакой помощи, не на что переключиться. И очень надо. И невозможно ничто, кроме накрывающих волн немыслимого наслаждения. Глаза мокрые, голова пустая, легкие больше, чем когда-либо, не вмещают воздух, руки и ноги дрожат и не слушаются, работая автономно от приказов сверху, кричать не хочется, а просто невозможно иначе.

Надо досмотреть до конца и упасть в опустошение. Когда проваливаешься за сон. Я не могла думать, мы прижимались, распластывались друг по другу. Пристраивали стопу на стопе, ладонь в ладони, лицо в сгибе локтя. Так, чтобы умяться в один комок и заснуть, сцепившись и сросшись побегами.

Волосы. Длинные, очень тяжелые и жесткие. Такие же длинные, как у меня, и совсем другие в остальном. Сухие, кажется, что холодные, на деле — словно бы живые. И как можно — в них вцепиться. И как он держит мою голову, запускает пальцы, заплетая их между мягкими, скользкими, чертовски темными прядками. Мягко, нежно, никогда с усилием. Как он ныряет носом мне в волосы и вдыхает на всю глубину, еще и еще. Проводит рукой по распластавшимся вдоль плеч змеистым линиям. Как он перекладывает меня, придвигая ближе, ложится щекой мне на висок, прижимая голову в глубину, под шею.

Тсс… Спи.

Приехали. Надо вырваться из. Надо отрясти этот сон. Сейчас будет все другое. Сейчас. Больно! Как чертовски и мучительно больно! Я ничего другого не хочу! Как я выберусь?! Машина выплюнула меня. Я в чужом месте, в чужом времени и жизни. Я не хочу! Я хочу обратно. Туда, где не нашлось зацепок, где пропало все, что имело ценность и смысл.

Меня ждет живой и настоящий человек. Ждет со «Спасателями Малибу», с добрым взглядом, добрым сердцем. Человек, который помог мне сегодня так сильно, что я еще не в полной мере способна это осознать. А я хочу только кричать от ярости и ненависти ко времени и событиям. Я хочу назад! А можно — только вперед. Я не могу выпутаться из этих светлых волос, из этих рук — они мерило моей жизни. Как я сейчас поднимусь наверх? Как я буду смеяться, шутить и пить? Как я смогу плакать и корчиться от боли, не объясняя ничего? Как я смогу объяснить, не прибегая к категориям иного? Как я вообще оказалась здесь? Почему я решила, что это правильно и хорошо?

А другого пути нет. У меня три лестничных пролета на то, чтобы осознать, где я и что со мною происходит. Я пойду вперед, потому что время не предоставляет мне выбора. Я буду подниматься и уходить оттуда, из недр своего Я, запирая и запирая его на ключ. И я буду помнить руками и пальцами. Помнить — как обет, зарок какой-нибудь. Помнить, и не врать, не ошибаться.

У меня три пролета. Незнакомых мне. Что я вижу? Двери, по большей части новые. Я рисую за ними миры, впечатывая каждый, как тесто в формочку. А лестница — старая. Со своим запахом и воспоминаниями. Вот — пыль по углам. А вот — почтовые ящики. Неужели кто-то еще получает почту, состоящую из чего-то, кроме двоичного кода? Зеленые, с голубизной.

Второй этаж — тут курят. Тут уютно, и нет атмосферы рынка с ребятами по понятиям. Комнатные растения при совсем не комнатной температуре и освещении, а ведь живут и даже хорошо выглядят. Третий этаж, латунный номерок квартиры Н. Сейчас я буду звонить. Потолки высокие, вверху — беленые, в налете, стены, странные арки из балок. Сейчас я буду звонить, и все ухнет, откуда пришло. Останется то, что происходит. Как давно был сегодняшний кофе? Я узнала сегодня, что все совершенно иначе. А сейчас я узнала, что вообще ничего нет, что это был сон, что пробуждение от него еще впереди. Я звоню, привет, мир.