Проект «ХРОНО». За гранью реальности

Лихобор

Эпоха застоя. Конец 70-х годов прошлого века. Москва уже вовсю готовится к Олимпиаде-80, а в глухих смоленских лесах колхозный пасечник, Василий Лопатин, обнаруживает находку, которая навсегда меняет его жизнь и судьбы близких ему людей. Вновь напоминает о себе завершившаяся более тридцати лет назад война. В невероятно запутанный клубок сплетаются любовь и смерть, таинственное «Аненербе» и могущественное КГБ, мистика и высшие государственные интересы. Книга содержит нецензурную брань.

Глава 7. Рожденный заново

Боль в разбитой груди была как сигнал, как звонок будильника. Она заставила очнуться и тут же, как змея, заползла внутрь и затаилась. Не исчезла бесследно, а осталась где-то внутри. Он понял, что она будет теперь с ним всегда. Не открывая глаз, Кудашев лежал. Раскинул руки в стороны и старался осознать себя. Себя, такого, каким он стал. Еще только приходя в сознание, Юрий понял, случилось нечто важное. И сейчас, постепенно осознавая происшедшие с ним перемены, поражался новым чувствам и миру, который открылся ему. Это было с родни чувству человека, стоящего на краю огромной пропасти и с ужасом смотрящего вниз. В то же время — чувство, схожее с восторгом птицы, расправившей крылья и устремленной в небесную высь. Восторг этот в душе смешивался с холодящим душу ужасом, соприкосновения с чем-то Высшим, доселе непостижимым. Боль в теле, была ничем по сравнению с торжеством духа. Он неожиданно понял, что может контролировать эту боль, загнать ее в самый дальний угол сознания, укротить. Но она неизбежна в нем. Она должна быть с ним, она теперь составляет часть его жизни. Так же, как ночь является частью суток наравне с днем. Как зима, являющаяся частью года, такой же равноправной как лето, весна и осень. Как жизнь не может существовать без смерти…

В Исследовательский отдел общего естествознания и отдел «Н» попасть было не просто сложно, а почти невозможно. Ученые «Аненербе» отбирали людей по им одним ведомым критериям, проводя бесчисленное количество тестов, изучая родословные кандидатов, и, казалось бы, проводя массу совершенно непонятных действий, схожих больше с магией и колдовством чем с наукой ХХ века. Предварительный отбор проводился по месту основной службы. Неожиданно моряка, летчика, пехотинца или танкиста, вдруг вызывали в штаб. Там, незнакомые офицеры с руной Sonnerad на рукаве мундира, по несколько часов задавали недоумевающим парням странные вопросы. О первых воспоминаниях детства, снах и фантазиях, дальних и близких родственниках, о которых, как оказывалось, незнакомцы знали чуть не больше чем сами кандидаты. Затем еще несколько часов в медицинской части полка, эскадры или флотилии другие офицеры, уже в белых халатах, брали анализы, образцы волос или ногтей и все задавали и задавали вопросы, странные и непонятные. А потом некоторым бойцам их недоумевающие командиры, хмурясь, выписывали командировочные удостоверения «в распоряжение лично Рейхсфюрера СС». Основной отбор, как правило, проходил в одном из центров «Аненербе», носивших название «Ультима туле», «Ариадна» и «Гиперборея». Через две недели нескончаемых тестов, анализов, бесед и непонятных экспериментов, один из десяти кандидатов получал одобрение ученых и руководителей Проекта. Остальные возвращались по месту службы. После чего, одобренного кандидата, подписавшего обязательство свято хранить государственную тайну, посвящали в часть знаний о предстоящей службе и давали возможность выбора. Служить в отделе «Н» могли только добровольцы, слишком специфической были полученные знания и необычными обязанности. Какая-то часть кандидатов, весьма, впрочем, не большая, отвечала отказом. Их никто не осуждал, на дальнейшей карьере их выбор не сказывался. Ибо даже для того, чтобы сказать «нет» в той ситуации, нужна была недюжинная сила воли.

Кандидатуру Кудашева, в ту пору двадцатилетнего эсесманна, одобрили в центре «Гиперборея», затерянного в Карельских лесах, после двухнедельных изнуряющих экзаменов. До этого он служил в полевой медицинской части резервного батальона одиннадцатой танково-гренадерской дивизии СС «Нордланд».

Последующие три года после одобрения прошли в закрытом для посторонних орденском замке в Восточной Пруссии. Сейчас эти годы летели перед его мысленным взором.

Юрье фон Гренхаген, худощавый, среднего роста моложавый мужчина сорока лет, с аристократическим, породистым лицом, в строгом мундире с петлицами оберштурмбаннфюрера СС на воротнике, вышел из-за кафедры. Заложил руки за спину, широко расставил ноги в начищенных сапогах.

Лекционный зал мог оказать честь любому германскому университету. Он, не торопясь, осмотрел сидевших на поднимающихся к верху амфитеатра скамьях курсантов второго набора. Те, недавно сменившие униформу всех родов войск Рейха на серую форму СС с нашитой на левом рукаве мундира руной «Тир», взирали на офицера благоговейно. Он начинал работать в «Аненербе» в 1935 году с самим Вайстором. Не будучи кадровым офицером, фон Гренхаген пользовался уважением, как известный ученый. А строевую выправку, получаемую в германских кадетских корпусах, с успехом заменяла наследственность и происхождение из старого северогерманского аристократического рода. С февраля 1937 до осени 1939 года Гренхаген возглавлял Исследовательский отдел индогерманских и финских культурных связей Аненербе. Но потом оставил административную работу. Недоброжелатели говорили, что ему не хватало навыков и образования для руководства отделом. На самом деле несколько экспедиций на север, в ходе которых он изучал местных колдунов и ведьм, полностью изменили его. Ставший к тому времени офицером СС, ученый полностью сосредоточился на этой теме. Что он увидел, услышал и узнал в Карелии не было известно широким кругам. Но уже то, что бригаденфюрер Карл Мария Вилигут придавал исключительное значение его исследованиям, а сам Генрих Гиммер, распорядился повесить у себя в кабинете некоторые привезенные из экспедиции Гренхагеном артефакты, говорило само за себя. Начало экспериментов отдела общего естествознания по переходу грани миров сразу привело молодого ученого в отдел «Н» «Аненербе».

Его лекции будоражили души курсантов, заставляли сердца биться от сознания причастности к сакральным знаниям и замирать от тревожных предчувствий. Лектор вскинул руку и медленно провел ею по рядам молодых парней, каждому казалось, что офицер указывает на него…

— Что есть элита!? Истинная элита!? Элита не только Германской — расы, а всего Белого человечества! — голос оберштурмбаннфюрера, отлично поставленный, обволакивал курсантов, заставляя их трепетать. — Кем была элита в старом мире?! В основном это были аристократы, превратившиеся в замкнутую касту и давно утратившие связь со своим народом. Без притока свежей народной крови они вырождались, и вырождение элиты губило страну. Погрязшие в разврате, роскоши и извращениях французские аристократы в конце ХVIII века по сути взлелеяли и допустили Французскую революцию. Она пожрала многих их них, отправив вместе с королем на гильотину. Только малая часть родовой аристократии стала бороться с гидрой масонской революции с оружием в руках. Бонапарт на осколках прежней монархии создал свою империю, укротив тем самым революционный хаос. Но в результате Наполеоновских войн, народ Франции потерял самых лучших своих представителей и до сих пор этот удар по генофонду не восполнен. — короткий вздох огласил аудиторию. Он продолжил:

— В начале нашего века в России, во время Великой войны, столь же погрязшая в политических дрязгах, роскоши и извращениях и так же оторвавшаяся от народа, русская аристократия, ничего не сделала, чтобы предотвратить торжество буржуазной революции. Ничего не сделала, чтобы предотвратить и последующий приход к власти жидов-коммунистов, возглавляемых Троцким и Лениным. Более того, даже члены Императорской фамилии ходили в феврале 1917 года по Петербургу с красными бантами. И так же, как во Франции, хаос пожрал эту псевдоэлиту. А революционный красный террор, во много раз более жестокий, ибо уже открыто возглавляемый жидами, залил кровью Россию. Кто же встал с оружием в руках, дабы противостоять Красному Хаму? Аристократы? Дворяне? Армия? Нет! Сын простого казака, генерал Лавр Корнилов, вокруг которого сплотились настоящие русские, юнкера, мальчишки-гимназисты, малое количество боевых офицеров и солдат! Они начали почти безнадежную Белую борьбу, но потерпели поражение и провели годы на чужбине. А что же эти аристократы, офицерство и гниль называвшая себя «демократическая интеллигенция»? Кто успел, сбежал, остальных уничтожили в застенках евреи-палачи, потому что они надеялись «переждать» и «отсидеться». И это вместо того что бы поддержать в борьбе реальную элиту, лучших из лучших, которых к сожалению, было слишком мало. Кровавая Гражданская война в России родила новую элиту, элиту по крови и духу, а не по рождению!

По интонации, которая набирала в себя металл и горечь с каждой произнесенной фразой, было понятно, что говорилось ему нелегко. Но он это всячески скрывал. Тяжесть слов все равно обрушивалась на слушателей, заставляя чаще биться сердца. Тем временем лектор снова сделал паузу. Недолгую. Замер. Обвел зал. Продолжил.

— Все вы знаете имена русских героев, во многих из которых текла германская кровь! Корнилов, Унгерн, Кутепов, Манштейн, Дроздовский, Келлер, Марков, Каппель, Дитерикс. Среди вас, господа, есть дети русских Белых воинов, есть и те, кто успел сам внести вклад в борьбу с большевизмом. Только совсем недавно, заплатив огромную цену кровью, русские, наконец воссоздали свое государство, которое потеряли из-за предательства этой «элиты». Сможет ли русский народ восстановить ту кровь, которая была пролита за тридцать лет жидо-большевизма?! Будущее покажет…

Говоря все это, Юрье фон Гренхаген, несколько раз прошелся по помосту у кафедры, провожаемый сотней горящих юношеских глаз. Помолчав немного, он, чувствуя нарастающую экзальтацию слушателей продолжил:

— Не миновал упадок и вырождение нашу Германию! Язва так называемой социал-демократии, порождения еврея Маркса, давно разъедала тело страны и душу ее народа! И пока лучшие сыны Германии из всех слоев общества проливали кровь на полях Фландрии, Шампани, под Верденом и на Марне, в тылу зрела измена! И вот, когда Германия, победила, наконец, на Восточном фронте и могла, перемолов войска Антанты в оборонительных боях, перейти в последствии в контрнаступление, нации был нанесен «дольхштосс» — удар в спину.

Гренхаген снова выдержал трагическую паузу, пристально вглядываясь в лица почти переставших дышать курсантов. Было видно, что они переживали. Насладившись, он продолжил:

— 11 ноября 1918 года социал-демократы, марксисты и евреи, за спиной Германской армии стоявшей на территории противника, заключили позорное перемирие, а потом и унизительный Версальский мир, рухнуло все, за что более двух миллионов лучших сынов Германии отдали свои жизни. В Германии началась поддерживаемая Советской Россией революция. Все вы знаете, что именно евреи выделялись своим активным, кровавым участием в этих событиях — в организации революционного хаоса. Именно этот хаос и это беззаконие положило начало новым преобразованиям, и в процессе создания республики. Еврей Курт Эйснер возглавлял «Республику Советов» в Баварии, еврейка Роза Люксембург сыграла ключевую роль в «восстании Спартака» в Берлине, еврей Бела Кун стал главой Венгерской республики, возникшей на развалинах империи Габсбургов.

— Вы знаете, господа, кто спас Германию?! Это сделали не аристократы и не те, кого называли ранее элитой. Германию спасли фронтовики! Те, кого предали евреи и марксисты! Те, кому в спину «Ноябрьские предатели» вонзили свой нож… После развала старой кайзеровской армии в 1918 году из ее обломков образовались многочисленные добровольческие формирования, основанные, как правило, патриотически настроенными офицерами. Под их знаменами объединились для борьбы с красными, как и в России, безработные! Это были вчерашние кадеты, гимназисты, студенты-корпоранты, остэльбские юнкеры и профессиональные солдаты, потерявшие, после возвращения с фронта, всякие ориентиры в гражданской жизни, но не потерявшие чести и видевшие свое основное предназначение в борьбе с внешним и внутренним большевизмом. Они стали новой элитой, спасшей страну… Большевизму не удалось тогда подобно Советской России, прийти к власти, но последовали долгие годы последующей борьбы под руководством НСДАП и нашего Фюрера Адольфа Гитлера, прежде чем хребет жидовскому большевизму в Европе был сломан!

— Оберштурмбанфюрер закончил свою речь и вскинул правую руку! «Heil Hitler!» И вся аудитория, все сто человек в порыве едином, вскочили и вскинули руки в приветствии; «Sieg Heil! Sieg Heil! Sieg Heil!» Ревели сотня молодых глоток… и не могли остановиться.

Кудашева захватил общий порыв, он кричал, вскинув руку и слезы восторженного воодушевления катились по щекам. Чувство единства с товарищами, офицером-преподавателем, Рейхом, ошеломляло его.

Фон Гренхаген поднял руку. Постепенно восторженные крики затихли, и он продолжал, теперь уже негромким спокойным голосом. Акустика аудитории была великолепна. Голос слышен был всем курсантам.

— Возможно, вы сейчас гадаете, зачем я все это вам рассказывал? Вряд ли вы, молодые воины Рейха, услышали от меня, что-то новое…

Преподаватель снова неторопливо прошелся по помосту, заложив руки за спину, повернулся к заполненным курсантами скамьям:

— Новый Германский Рейх создал новую элиту! Элиту, не разделенную сословиями, религиями и благосостоянием. Ученый трудящийся на благо нации в лаборатории, это элита немецкого народа! Солдат, идущий в атаку на врага в Африканской пустыне, это элита германской нации! Рабочий Рура, кующий оружие для победы над врагом, тоже часть элиты! Да, и, и — лектор слегка запнулсяя, — и крестьянин Швабии, выращивающий хлеб или Силезский шахтер, все они — элита нации.

Офицер остановился и плавным жестом обвел сидящих курсантов.

— Но вы, сидящие тут, особенные… Вы не просто молодая элита арийской нации! И не просто лучшая часть наших вооруженных сил, не просто те, кому предстоит преступить через порог пространства и времени… нет, вы нечто большее. Великогерманский Рейх давно отказался от национальной ограниченности, ибо ценность арийской крови важнее национально-государственных границ. Вас, не разделяют тут по национальности и происхождению!

Офицер указал рукой в зал:

— Вот во втором ряду я вижу Унтершарфюрера Вольфа-Кристофа фон Арнима, из старинного дворянского, маркграфского рода Альмаркена. А на четвертом ряду — его товарищ по оружию, штурман Рудольф Леманн, из Баварской крестьянской семьи. Рядом с Леманном, слева, — оберефрейтор Макс Пресслер, отец и дед которого — лесничие в Тюрингии. Юрье фон Гренхаген повернулся в другую сторону:

— Эсесманн Кудашев, потомок русского княжеского рода смотрит на меня с третьего ряда справа, а через одного человека от него роттенфюрер Йон Карсен предки которого — норвежские рыбаки.

Все вы прошли особый отбор, вы сами даже не представляете, какой он был жесткий, у всех вас задатки особых способностей, которые наши ученые помогут развить. Вас научат видеть невидимое, слышать не слышимое, чувствовать то, что не доступно, большинству людей. Именно о таких как вы, пророчествовал последний арийский провидец, Фридрих Ницше! Его слова известны всем вам, но вы и не предполагали, что они именно о вас!

Оберштурмбанфюрер сделал паузу, собираясь с мыслями, вскинув голову и устремив взор куда-то в потолок аудитории, продолжил наизусть:

— Я учу вас о сверхчеловеке. Человек есть нечто, что должно превзойти. Что сделали вы, чтобы превзойти его? Все существа до сих пор создавали что-нибудь выше себя, а вы хотите быть отливом этой великой волны и скорее вернуться к состоянию зверя, чем превзойти человека?

— Смотрите, я учу вас о сверхчеловеке! Сверхчеловек — смысл земли. Пусть же ваша воля говорит: да будет сверхчеловек смыслом земли!

Ученый сделал паузу, сложил руки на груди и, опершись спиной на кафедру и улыбнувшись, продолжил:

— А ведь никто из вас, камрады, не предполагал, что каждого из вас с детских лет готовили к этому дню! Почти все из вас родились в последние годы Веймарской республики, этого уродливого политического образования на теле нашей Родины. Вспомните, как в десять лет вы, в день рождения фюрера, вступали в «Юнгфольк». Вам в те годы было неведомо, но не просто так проводилось тщательное изучение сведений о ребенке и его семье, и особое внимание уделялось его «расовой чистоте» и наследственности. Чтобы быть принятым, проходили вы так называемые «Испытания мальчиков» и врачебное обследование.

— В 14 лет, вы уже надели новую форму, форму «Гитлерюгенда», уже тогда вас начали готовить к сегодняшнему дню. Огромное внимание уделялось таким темам, как расовая теория, политика народонаселения, немецкая история и политическое страноведение. Вы стали хорошими спортсменами и научились стрелять. Как говорил Фюрер: «Вы не учились ничему другому, кроме как думать по-немецки, поступать по-немецки».

— Это был ваш первый этап инициации. Да, да, именно инициации. Мир, в котором теперь находит молодой германец, является миром священным. Между ним и миром существовал разрыв, нарушенная непрерывность. Этот этап посвящения вводил подростка в мир духовных ценностей и одновременно в законы нашего национал-социалистического общества. За этот период вы узнавали мифы и священные традиции нашей расы, имена богов и героев, историю их деяний, а также правила поведения, организацию Нового Германского государства. В процессе этого испытания, друзья мои, должны были вы доказать силу воли и духа, это должно было означать ваше присутствие в мире и ответственность за свои поступки. Вспомните, как по средам, вы, члены «Гитлерюгенда», собирались на так называемых «домашних вечерах», чтобы изучать германские героические сказания и легенды. Зачарованно слушали вы рассказы солдатской прозы Эрнста Юнгера, Вернера Боймельбурга, Франца Шаувекера и Фридриха Хильшера о героизме, самопожертвовании, храбрости в битвах Первой мировой войны… Вы все это прошли. Первый этап был пройден.

Преподаватель вновь размеренно зашагал вдоль амфитеатра, заполненного курсантами:

— Затем, господа, пути ваши расходились. Все курсанты, присутствующие сегодня в этой аудитории прошли «Napolas», «Adolf Hitler Schule», либо обучались в одном из четырех «Ordensburgen». Как особо ценный росток, взращивали вас, красу и гордость нордической расы, учили и воспитывали в духе национал-социализма. Это был второй этап Инициации. Он знаменовал переход индивида из одного статуса в другой, включение в некоторый замкнутый круг лиц, в элиту Великогерманского Рейха.

Мир наш изнемогает от длящейся уже шестнадцать лет мировой войны, и Родина призвала молодежь в ряды своих вооруженных сил. Кто-то окончил летную школу и служил в Люфтваффе, другой оказался в Кригсмарине, остальные одели форму СС и Вермахта. Это был последний этап Инициации Германской молодежи. Война — это смерть, ходящая рядом, это плечо товарища и ответственность не только за свою жизнь, но и за жизнь товарищей, за победу Германской расы. В столкновении с трудностями и болью, вчерашний мальчик, получал послание о том, что больше не может вернуться домой прежним. Это посвящение обычно включало тройное откровение: священный порыв к победе, близость смерти и познание сексуальности.

Но это был последний этап не для вас, друзья мои! Вы особенные! Это о таких как вы, говорил Ницше. Вам суждено стать этими сверхчеловеками, предчувствием появления которых, был беременен мир весь прошлый век и начало этого. Вас ждет иное, особая категория посвящения, подтверждающая мистическое призвание, которое на уровне первобытных религий представляет призвание шамана или вождя. Отличительной особенностью этой категории посвящения является более сильное, почти религиозное переживание, по сравнению с тем, которое выпадает на долю других членов нашего общества. Еще пару сотен лет назад это назвали бы магией…

Я и другие преподаватели многому научим вас за три предстоящих года, вы узнаете нечто, не укладывающееся в сознании обычного человека, вы познаете мир тайный и явный, но главное, зависит от вас. Переход от человека к сверхчеловеку, не происходит в аудитории учебного центра! Он не зависит от того, хорошо ли вы запомнили мою лекцию. Более того, я даже не могу знать, кому из вас суждено сделать этот шаг к высшему, а кто останется прежним. Наша задача дать вам шанс и подготовить к тому, что может ждать вас за гранью обыденного. И… За последний шаг вам придется платить! Возможно, для кого-то эта плата окажется чрезмерной… Должно произойти нечто. У каждого это свое нечто. Но одно точно, для того, кто найдет в себе силы пройти путь познания до конца, мир изменится.

Вспомним наши легенды! Всеотец Один, одноглаз — свой глаз он отдал Мимиру, чтобы испить из источника мудрости. Подобное самопожертвование во имя мудрости — не редкость для Одина. В частности, чтобы постичь силу рун, и принести это знание людям, он, принес самого себя в жертву, Девять суток провисел на стволе ясеня Иггдрасиля, прибитый к нему своим же копьем Гунгнир. Подумайте, каждый ли из вас найдет в себе силы пройти тяжкий путь страданий во имя мудрости?

Набрав воздуха, он продолжил:

— Вспомним недавнее прошлое! Первая мировая война… 15 октября 1918 года — под Ла Монтень в результате взрыва рядом с ним химического снаряда, простой немецкий солдат, в результате отравления, теряет зрение, слепнет. Это был очень смелый и отличный солдат, таких много было в нашей армии, награжденный многими наградами, до этого уже не раз раненый. В госпитале он, слепой, не зная сможет ли когда-либо видеть, пережил самое большое горе и потрясение своей жизни. Этот солдат, узнал о капитуляции Германии и свержении кайзера. Узнал о том, что весь мир, которым он жил до этого, рухнул! Вот, что он пишет об этом — Юрье фон Гренхаген встал за кафедру, взял со стола книгу, открыл заложенное место и принялся читать, хотя по тому, как редко он заглядывал в книгу, видно было что он знает текст почти наизусть:

— В глазах опять потемнело, и я только ощупью смог пробраться в спальню и бросился на постель. Голова горела в огне. Я зарылся с головою в подушки и одеяла. Со дня смерти своей матери я не плакал до сих пор ни разу. В дни моей юности, когда судьба была ко мне особо немилостива, это только закаляло меня. В течение долгих лет войны на моих глазах гибло немало близких товарищей и друзей, но я никогда не проронил ни одной слезы. Это показалось бы мне святотатством. Ведь эти мои дорогие друзья погибали за Германию. Когда в самые последние дни моего пребывания на фронте я пережил особенно горькие минуты, стойкость не покидала меня. Когда газом выело мои глаза, и сначала можно было подумать, что я ослеп навеки, я на одно мгновение пал духом. Но в это время некий возмущенный голос прогремел в мои уши: несчастный трус, ты, кажется, собираешься плакать, разве не знаешь ты, что судьба сотен и сотен тысяч немецких солдат была еще хуже твоей! Это был голос моей совести. Я подчинился неизбежному, и с тупой покорностью нес свою судьбу. Но теперь я не мог больше, я — заплакал. Теперь всякое личное горе отступило на задний план перед великим горем нашего отечества.

Итак, все было напрасно. Напрасны были все жертвы и все лишения. Напрасно терпели мы голод и жажду в течение бесконечно долгих месяцев. Напрасно лежали мы, испытывая замирание сердца, ночами в окопах под огнем неприятеля, выполняя свой тяжкий долг. Напрасна была гибель двух миллионов наших братьев на фронте. Не разверзнутся ли теперь братские могилы, где похоронены те, кто шел на верную смерть в убеждении, что отдает свою жизнь за дело родной страны? Не восстанут ли от вечного сна мертвецы, чтобы грозно призвать к ответу родину, которая теперь так горько над ними надсмеялась? За это ли умирали массами немецкие солдаты в августе и сентябре 1914 года? За это ли пошли вслед за ними в огонь полки немецких добровольцев осенью того же года, за это ли легли семнадцатилетние юноши на полях Фландрии? За это ли страдали немецкие матери, когда они отрывали от сердца своих дорогих сыновей и посылали их на фронт, откуда они уже не вернулись?! Для того ли приносились все эти неисчислимые жертвы, чтобы теперь кучка жалких преступников могла посягнуть на судьбы нашей страны…

Итак, ради этого наш немецкий солдат терпел зной и холод, голод и жажду, усталость и муку, ради этого не спал ночами и совершал бесконечные переходы по участкам фронта. Итак, ради этого солдаты наши неделями лежали под адским огнем неприятеля, вдыхали ядовитые газы, боролись и не сдавались, не отступали ни на шаг, памятуя, что они обязались отдать свою жизнь, чтобы оградить родину от вторжения неприятеля. Ведь и эти безымянные герои бесспорно заслужили надгробный памятник, на котором было бы написано: «Странник, идущий в Германию, когда ты придешь туда, скажи нашей родине, что здесь погребены те, кто сохранил верность отечеству и преданность святому долгу».

Ну, а наше отечество — чем ответило оно? Но ведь и это еще не все. Ведь мы теряли также все то хорошее, что было в прежней Германии.

Разве нет у нас долга по отношению к нашей собственной истории?

Достойны ли мы теперь даже только того, чтобы вспоминать о славе прошедших времен? Как осмелимся мы смотреть в глаза будущему?

Жалкие презренные преступники!

Чем больше в эти тяжкие часы я продумывал все совершившееся, тем больше бросалась мне в лицо краска стыда, тем глубже было охватывавшее все мое существо возмущение. Что мучительная боль глаз в сравнении с этим?!

За этим последовали ужасные дни и еще более тяжелые ночи. Мне стало ясно, что все потеряно. Возлагать какие бы то ни было надежды на милость победителя могли только круглые дураки или преступники и лжецы. В течение всех этих ночей меня охватывала все большая ненависть к виновникам случившегося.

Спустя несколько дней мне стала ясна моя собственная судьба. Теперь я только горько смеялся, вспоминая, как еще недавно я был озабочен своим собственным будущим. Да разве не смешно было теперь и думать о том, что я буду строить красивые здания на этой обесчещенной земле. В конце концов я понял, что совершилось именно то, чего я так давно боялся и поверить чему мешало только чувство.

Император Вильгельм II, первый из немецких государей, протянул руку примирения вождям марксизма, не подозревая, что у негодяев не может быть чести. Уже держа руку императора в своей руке, они другой рукой нащупывали кинжал.

Никакое примирение с евреями невозможно. С ними возможен только иной язык: либо — либо!

Мое решение созрело. Я пришел к окончательному выводу, что должен заняться политикой.

Оберштурмбанфюрер закрыл книгу и замолчал. Тишина стояла в большом зале лектория, каждый курсант, ставя себя на место автора, переживал в душе услышанное, давно уже знакомое, ибо книгу эту уже читал каждый из них.

— Да, этот ослепший солдат, переродился в тот день, в горниле высочайших душевных страданий, для другой жизни, для великого предзнаменования. Звали этого солдата… Адольф Гитлер!

Офицер не понял кто из курсантов первый вскочил и вскинув руку заревел «Heil Hitler!», казалось, что все присутствовавшие в аудитории разом вскочили и багровея лицами кричали, вытянув правую руку в партийном приветствии «Heil Hitler!», «Heil Hitler!», «Heil Hitler!».

Обершарфюрер Юрий Кудашев лежал все это время с закрытыми глазами, воспоминания нахлынули столь яркие, будто он сейчас вновь пережил все, там, в Восточной Пруссии, со своими товарищами.

— Ты долго еще валяться будешь? — услышал вдруг Кудашев и открыл глаза.