Отдайте сердца

Лина Николаева, 2023

Эта история началась с мальчика, которому сказали, что он должен защитить город, с нищего, желающего помочь семье, и с огня. Она связала некромантов и церковь, короля, военных, тайны города, но счастливых в ней не было.И теперь, пока глава церкви выбирает судьбы за других, некромант крадется по его стопам, отменяя совершенное им. Детектив преследует обоих, распутывая дело о странных убийствах и оживших трупах. Он не знает, что за ним уже идут.Кому суждено разорвать этот круг, решит Город.

2. Странный это был город

К стене крюками крепилось тело — не человек, а, скорее, наспех сделанная тряпичная кукла. Туловище принадлежало высокому стройному мужчине, но пришитые руки казались слишком короткими для него. Коленей не было, только грубые красные нитки, соединяющие бедра и голени. Кровь с шеи смыли плохо, и она темным пятном указывала на границу между кожей и мешком, заменявшим голову. Красками вывели голубые глаза, штрихами наметили черты лица. Только волосы делали куклу похожей на живого человека — прямые и длинные, настоящее золото. Она изображала бога и подобно иконе стояла у алтаря среди цветов и свечей.

Хватало одного взгляда, чтобы вынести приговор: Раон Кавадо — фанатик, убивавший во имя веры. Дознание явно не затянется, затем преступника будут судить и сошлют в каменоломни Рицума или, вероятнее, повесят. Хотя чертово предчувствие говорило Грею, что надежда на «все ясно» не оправдается.

— Зарисуй, — скомандовал он стоящему рядом офицеру, отворачиваясь от тела. Дело было далеко не первым за годы службы, но смотреть от этого легче не становилось.

Мужчина коротко кивнул в ответ, морща нос от запахов крови, гниения и химикатов. Он достал толстый альбом с серыми страницами, карандаш и быстрыми штрихами начал переносить увиденное на бумагу. Остальные офицеры осматривали церковь и находили улику за уликой: ножи, топор, мужскую и женскую одежду, обувь, клочки волос.

Грей прошел между рядами покосившихся скамей. Мозаичный пол пересекала кривая трещина. Высокие своды усиливали звуки, и каждый шаг оставлял за собой шелестящее эхо. Казалось, в заброшенной церкви десятки людей, словно это прихожане собрались на вечерней службе, но внутри было всего пятеро офицеров и преступник, прозванный «похитителем сердец».

Ему сковали запястья и так вывернули руки, что он почти уткнулся лицом в пол, но Кавадо все старался поднять голову и посмотреть на свою куклу, прославляющую бога.

Появившись в Алеонте восемь месяцев назад, каждую неделю Раон оставлял на улицах города по одному убитому с вырезанным сердцем и отрубленными конечностями — рукой или ногой, а иногда только пальцем. Полиция долго шла по следу маньяка, понимая одно — он коллекционирует части тел убитых. Верным оказался другой ответ: Кавадо искал идеал, достойный бога, и собирал его кусочек за кусочком.

Грей оттянул воротник накрахмаленной рубашки и тяжело вздохнул. Сегодня был один из тех жарких, душных дней, которые приходили в Алеонте с началом лета. Горячий воздух, смешанный с запахом гнилого мяса и крови, лип к коже, проникал под одежду и оставлял на теле аромат, который еще не скоро получится смыть, сколько ни три мочалкой.

— Пора уходить, — громко произнес Грей, осмотрев собранные улики, и еще раз окинул зал церкви взглядом.

Дело, над которым он работал больше полугода, подошло к концу. Улики указывали всего на одного человека, а тот сразу признался, будто с гордостью носил звание убийцы.

— Да, инспектор Горано, — откликнулся офицер, закрывая чемодан с найденными доказательствами.

— Прости, отец, — возбужденно прошептал Раон, огненным взглядом уставившись на куклу в эркере церкви.

Двое офицеров толкнули его на улицу, где уже стояла полицейская карета, запряженная лошадьми, но Кавадо все шептал:

— Прости, прости, прости, — он словно не замечал никого вокруг и видел перед собой только куклу, продолжая выворачивать в ее сторону голову.

«Фанатик», — повторил про себя Грей, последним выходя из церкви.

Верхнюю комнату полицейской башни, как всегда в этот утренний час, заняли офицеры и инспекторы Третьего отделения, прозванные коршунами. Маленькие грязные окна, сделанные под самым потолком, едва пропускали свет, поэтому ярко горели газовые рожки, из-за которых лица казались чересчур рельефными. В неподвижном воздухе стоял запах кофе и сигарет, а громкие грубоватые голоса обсуждали новости, домашние дела и очередную забастовку в доках.

На плечо Грея легла рука:

— Эй, черт, справился-таки?

Ремир — инспектор Третьего отделения — с широкой улыбкой сел рядом. Тот опустил утреннюю газету и ответил:

— Конечно. Всего-то восемь месяцев бессонных ночей понадобилось.

— Что, на награду напрашиваешься?

На секунду перед глазами мелькнула огненная вспышка — старое, но не отпускающее воспоминание, и, дернув рукой, Грей задел чашку с кофе, едва не уронив ее со стола.

Комиссары Третьего отделения не были щедры на награды для инспекторов и офицеров — на службе держались на голом энтузиазме, на юношеских мечтах защищать людей. Грей работал здесь уже пятый год и за это время всего однажды заслужил награду — за дело, которое стоило жизни десятку офицеров. Получение обычно оборачивалось не дружескими поздравлениями, а сочувственными вздохами.

— Ладно, ладно, — Ремир сразу понял, о чем вспомнил Грей, и примирительно поднял руки. От улыбки морщинки, появившиеся слишком рано для его тридцати, разгладились, делая лицо друга моложе и проще.

Инспектор достал сигареты и протянул Грею, но тот покачал головой, тогда Ремир закурил сам.

— Ты уже ходил к «похитителю»?

Грей взглянул на часы на стене и поднялся.

— Да, я как раз собирался.

Залпом допив кофе, он с грохотом поставил чашку на стол и быстрым шагом отправился вниз.

Полицейская башня была одним из самых высоких зданий в Алеонте и штырем торчала на севере. Она виднелась из любой части города, поэтому жители шутили, что «птицы наблюдают с дерева». Башня тянулась вверх на восемь этажей, где постоянно было шумно и суетно, громко разговаривали и всегда хлопали дверями, и еще на три вниз, где в сырости и холоде, в закрытых камерах держали преступников до суда.

Отдав указания, Грей сел в узкой мрачной комнате, больше похожей на каменный мешок. Здесь были только стол и два стула, но из потолка показательно не убрали штыри, на которые раньше подвешивали преступников за руки. На самом деле, столь «близкое» общение с ними было запрещено уже десяток лет, но в исключительных случаях…

Двое охранников ввели Раона Кавадо и, с силой усадив на стул, застегнули на руках цепи, тянущиеся от ножек железного стола.

Грей поставил большие часы с ярким белым циферблатом. Стрелки не двигались. Раон бросил на них холодный взгляд, а затем уставился на инспектора, но по тому, как он сжал пальцы, было ясно — нервничает. Хотя сегодня Раон уже не походил на безумного фанатика — на обычного парня, который мог бы попасть в башню за драку или, может, кражу, и был бы отпущен после короткого суда.

Кавадо исполнилось всего двадцать два. Он родился в одной из богатейших семей Алеонте, а какие надежды отец возложил на сына, когда в том проснулась магия! Но путь Раона не был долгим и особо счастливым — уже в четырнадцать он, не сумев совладать со способностями, убил другого юношу. Его должны были отправить в Рицум — тюрьму для магов, но благодаря влиянию семьи парня признали нездоровым умом и заключили в больницу. Он провел там восемь лет, пока не сбежал, и тогда превратился в «похитителя сердец».

— Говори, коршун, ну! — с неприкрытой злостью выкрикнул Кавадо и дернул головой, откидывая черные волосы. На худом смуглом лице было столько отвращения, будто это он смотрел на жестокого убийцу, который отрубал людям конечности.

Грей не раз видел подобное. Первое отделение расследовало обычные преступления, а вот Третье бралось только за особые дела — они требовали больше времени, больше сил, а вместе с этим — иных методов.

Коршуны носили темно-синие куртки и тяжелые ботинки. Про такие говорили «бить, а не бежать», а самих полицейских в городе сравнивали с уличными бандами, жестокими, даже безжалостными. Но у всех была своя правда, и для Грея она заключалась в том, что он верил, их служба нужна городу, а значит, ради нее можно пойти на многое.

— Тебя зовут Раон Кавадо? — спокойно начал Грей, двигаясь в хорошо знакомом порядке.

— Да, — процедил парень.

— Ты родился в триста десятом году в Алеонте?

Взгляд карих глаз нервно забегал по сторонам.

— Да.

— В возрасте десяти лет тебя приняли в школу Ордена жизни, верно?

Прозвучало третье «Да», и Грей быстро спросил:

— Ты убил тридцать два человека, вырезав у них сердце, так?

На лице Раона медленно проступила улыбка, как у ребенка, которому показали игрушку, и он не решался поверить, что это его.

— Да.

Убийца даже не думал отпираться. Грей хрустнул пальцами. Он работал в Первом отделении, во Втором, затем перешел в Третье — его служба началась в восемнадцать и длилась уже девять лет, он провел сотни допросов, но всегда такое откровенное признание в убийстве заставляло внутренние органы сжаться тугим узлом.

— Зачем?

Это был непрофессиональный вопрос, Грей сам знал. Такие прямые вопросы редко давали результат, и Раон действительно замолчал, уйдя в себя. Он прикрыл глаза, точно собрался вздремнуть, однако губы зашевелились в беззвучном шепоте — молился?

Инспектор завел пружину часов, стрелка сдвинулись, и раздался громкий щелчок, больше похожий на удар. Он так привык к этому звуку, что уже перестал замечать его, но Кавадо беспокойно дернулся, а на лице появилось выражение, как у виноватого мальчишки, пойманного на краже яблок.

— Пока не прошел час, ты можешь говорить.

— А потом?

Грей промолчал. Раон покосился на циферблат, снова задвигал губами и, резко округлив глаза, наклонился вперед. Он сидел так не меньше минуты, пока не выдал короткое:

— Во имя города, — голос звучал с придыханием, если даже не с восторгом.

— Во имя города? — переспросил инспектор.

— На благо Алеонте, — Раон просиял улыбкой. — Может, его оставили короли, но не бог.

Грей не сдержал вздоха. Странный это был город. Большой, жаркий, он неумолимо тянул свои паучьи лапы все дальше, забирая людей, традиции, религии, переплетая их в тугой клубок и переделывая на свой манер.

Алеонте называли по-разному: городом, рожденным дважды, городом, которого не должно быть, городом мятежников и даже городом бродяг. В каждом из названий была толика правды, но и ту исказили да исковеркали.

Он появился на границе, основанный беглецами двух королевств. В нем мешались верования и обычаи севера и юга, обретая новые, причудливые формы. Одно лишь оставалось неизменным — каждый знал, что здесь его примут, не выдадут. Для других государств Алеонте был бельмом на глазу, уродливым шрамом на теле, но сколько его ни пытались захватить, ни осаждали, жители, преданные мятежному городу верностью псов, защищали его до последнего.

По-прежнему сюда бежали со всех уголков Арлийского континента, принимая Алеонте за тихую гавань. Но это была не гавань — скалистый берег, удержаться на котором не так-то просто. Грей родился на севере, вырос на севере и видел, каков южный город на самом деле. Однако жизнь привела его сюда и ему же заставила служить.

— Почему ты сбежал? — резко спросил инспектор.

Отчет врачей показал, что в течение восьми лет Раон был «отличником» — не нарушал распорядка, со всеми вежливо держался и даже интересовался книгами. Но десять месяцев назад он стал беспокойным, а спустя восемь недель сбежал, проникнув на кухню и устроив взрыв газа.

Какая-то перемена произошла в Кавадо — может, его встревожила случайная новость? Что-то случилось в больнице? Или замысел он вынашивал годами и просто ждал момента? Так или иначе, в ответе заключалась разгадка дальнейших поступков, и до него стоило добраться.

— Паршивый сын занял мое место, — забывшись, Раон попытался скрестить руки, и цепи зазвенели.

— Кого ты называешь паршивым сыном?

— Того, кого отец выбрал наследником вместо меня.

Грей положил руку на часы, прикрыв циферблат. Речь явно шла не о настоящих отцах и сыновьях — может, об учителе и учениках? Или о пастыре и верующих? Обе версии могли иметь смысл. Надо проверить списки тех, кто приехал в город десять-двенадцать месяцев назад или был избран на управленческие должности.

— Наследником чего?

— Войны за мир.

Раон неожиданно хихикнул, словно сказал шутку. Это был нервный смех душевнобольного человека — Кавадо был таким всегда или его свели с ума годы в больнице? И снова обе версии могли иметь смысл.

— Вы не хотите, чтобы искра вернулась, да? — Кавадо перегнулся через стол, насколько позволяли цепи, и пристально посмотрел в карие глаза Грея. — Грязные птицы. Служите выродку-королю, но что хоть один из вас знает о жизни обычных людей?

Раон дернулся с такой силой, что на секунду показалось, сталь не выдержит.

— А знаешь, каждый перед смертью вспоминал не о том, что сделал — о том, что делают с ним. Никто так и не понял, почему я их выбрал.

В правом глазу Кавадо лопнул сосуд, и белок начал наливаться кровью. Раон не чувствовал этого, продолжая смотреть тяжелым, пристальным взглядом. Рот приоткрылся, он по-звериному показал зубы.

Грей перевел стрелку на десять минут вперед и тихо, чтобы Кавадо прислушивался, произнес:

— Время летит быстро. От часа остается все меньше.

Раон медленно опустился на стул, кончики губ подрагивали.

— Отец должен был выбрать меня, должен был! — голос перешел на визг.

Грей задумчиво потер заросший подбородок. Раон поселился в заброшенном храме, соорудил статую бога из частей тел — в фанатизме не стоило сомневаться, но что сделало его таким? Вернее, кто?

Большая часть жителей Алеонте поклонялась Эйну-Дарителю. Это была религия беглецов, и они выдумали себе бога, который прощал их низменные грехи и принимал всех, любыми. Церковь учила быть собой, учила защищать, бороться и не опускать головы, когда свистят кнуты. Наверное, это была хорошая религия, и лишь одно вызывало осуждение служителей других богов — она не учила становиться лучше.

Но беглецы не просили уроков — они искали убежище, и церковь охотно принимала их в свое лоно. То, какой собачьей преданностью платили лидеру, как слушали других служителей, заставляло бояться их фанатизма.

Так что же произошло с Кавадо — он возомнил себя богом, а может, приносил жертву во славу Эйна-Дарителя или замаливал грехи?

— Да, должен был, — мягко согласился Грей. — Почему он выбрал другого?

— Он ошибся, — уверенно ответил Раон.

— Кого же выбрал отец?

— Подкидыша. А он не на стороне жизни.

Очередная фраза из словаря фанатиков. Эйн считался богом, принесшим искру жизни в мир. Кроме того, во главе церкви стояли маги крови, которых традиционно связывали с жизнью и смертью. Даже здесь мятежный город отличился — по всему континенту после губительной войны сила попала под запрет, и только Алеонте остался местом, где еще использовали магию.

Наклонившись, Раон вдруг ударился головой об стол, затем снова и снова.

— Прости, отец, — послышался громкий, разгоряченный шепот сквозь слезы. — Я не справился.

Грей вскочил, схватив Кавадо за волосы, чтобы не дать упасть лицом вновь, и потянул на себя. Стрелки продолжали громко тикать, а они так и смотрели друг на друга — побледневший парень с трясущимися губами и хладнокровный инспектор, хорошо знакомый с такими, как он.

Одной рукой продолжая держать Раона за волосы, другой Грей подтолкнул к нему часы.

— Возьми. Я приду через двенадцать часов, и мы поговорим вновь.

Раон протянул дрожащие пальцы. В глазах стояли слезы, точно и не был он тем, кто убил столько людей, вырезав у них сердце, а просто юношей, который сам стал жертвой. Но так ведь не могло быть.

Комиссар Гон выстукивал по столу мелодию, звучавшую как дробь.

— Успокойся, Горано, — проворчал он. — Признание подписано, это главное. Мне плевать, какими методами ты его добился и какие там «отцы» у тебя остались неизвестными. Дело раскрыто, маньяк пойман. Все. А вздернули его или он сам разбил себе голову — разница невелика.

Комиссар провел рукой по острой черной бороде и тяжело вздохнул, уставившись в открытое окно. С улицы шел жар, который делал воздух в комнате плотным и липким, осязаемым.

Стоящий перед столом Грей тоже посмотрел в окно. Из кабинета открывался вид почти на весь Алеонте: бесконечные шпили, резные башни, колонны, и все такое высокое и острое, словно вырезанное из бумаги по прямым линиям. Город переливался всеми оттенками красного и коричневого, и даже море казалось не синим, а более мягкого, приглушенного цвета.

Несмотря на этаж, снизу все равно слышались стук лошадиных копыт, ленивые крики чаек, уставших от жары, и многоголосый людской гомон, который иногда перекрывало гудение редких паромобилей.

— Горано, — настойчиво повторил Гон. — Во имя Эйна, ты уснул?

— Вы правы, комиссар. Главное, что дело выполнено. Отчет будет у вас через два дня.

— Отлично. Думаю, ты заслуживаешь награду, Грей.

Гон назвал его по имени всего второй раз за годы работы. Да, это явно говорило об успехе, но почему-то у Грея все равно возникло гадливое чувство, будто он только что выбрался из помоев.

Проклятое дело не выходило из головы. Кавадо признался в преступлениях, но… Вот именно, оставалось слишком много «но»! Он не рассказал о настоящих мотивах — это во-первых. Не рассказал об «отце» и «паршивом сыне» — это во-вторых. И разбил себе голову о стену — это в-третьих. У Грея оставались только зацепки, а картина, так и не успев сложиться, рассыпалась пылью. Однако чутье, выработанное годами практики, упрямо твердило, что это не конец.

Итого, теперь у него есть вопросы без ответов, похвала комиссара и еще один труп на совести. Лучше бы награда так и осталась шуткой.

Скрипнула половица — Грей поднял голову. Ремир бодрым шагом зашел в кабинет, который они делили с двумя комиссарами. Столы стояли так тесно, что пробираться между ними приходилось боком.

Устало вздыхая, друг сел, закинул ноги прямо на стол и закурил.

— Что пишешь? — спросил он.

— Письмо Мерсаде.

Взъерошив темные курчавые волосы, Ремир вздохнул с бесконечной усталостью:

— Опять? Может, хватит?

— Почему это? Ну, скажи? — голос Грея зазвучал с неожиданной злостью.

Коршун смутился:

— Личное подождет — я только про это. Тебе нужно подготовить комиссару Гону отчет.

— Он уже готов, — Грей небрежно кивнул в сторону папки, лежащей на краю, и вернулся к письму.

«…Поймали «Похитителя сердец». Расскажу в следующем письме. Комиссар Гон уже подготовил для нас…» Рука застыла в воздухе. Инспектор отложил ручку и потянулся к отчету. Он не достал листов, а только коснулся ладонями поверхности бумажной папки.

Все следы указывали на Раона, он признался в преступлениях, и не было повода сомневаться в вине. Однако… Мужчина сказал, что отец выбрал не того сына. Если Раон хотел доказать, что тот ошибся, и убивал для этого — чем занимался верно выбранный? Мог ли по улицам Алеонте ходить еще один маньяк, но более хитрый, более умелый, которого Раон лишь пытался затмить?

— Ремир, — протянул Грей. — Помнишь, у тебя было дело о подражателе? Расскажи мне о нем.

— Во имя Эйна, ты же не думаешь…

Коршун коротко кивнул в ответ:

— Думаю.

— Грей, знаешь, почему именно тебе в голову пришла такая мысль?

— Потому что это мое дело?

— Нет, потому что у тебя постное лицо человека, который вынужден разгребать за другими их дерьмо, вот оно и пристает все время к твоим подошвам.

Грей постучал ручкой по столу.

— Ты хочешь сказать, что раз дело закрыто, мне надо просто забыть?

— Нет, конечно. Взялся за работу — сделай ее хорошо. Это я так советую тебе запастись вином и сигаретами.

— Да, без этого никак, — Грей улыбнулся. — Не тяни, рассказывай.

Ремир кинул ему пачку сигарет, затем, убрав ноги со стола, выпрямился и начал. Чем дольше инспектор слушал, тем громче разум в унисон с чутьем твердили, что дело вовсе не закончено.

К полицейской башне примыкало квадратное серое здание, которое в народе прозвали «могильником». Внутри всегда стояла прохлада, даже скорее холод, и оно было настоящим спасением от жары Алеонте. Если не знать, что коридоры ведут в комнаты с безжалостным белым светом, под которым режут трупы и ковыряются в них.

— Коршун Грей, давно ты не залетал к нам, — Истар поприветствовал широкой улыбкой, выйдя из-за стола.

Инспектор был рад, что «врач» оказался в кабинете, а не в одной из комнат, изучая мертвое тело и пытаясь разгадать тайну его смерти. Мужчина практически всегда работал, и часто приходилось говорить с ним, стоя над разворошенными кишками.

— Соседи у тебя не из дружелюбных, не хочется лишний раз заходить.

Грей взял стоящий у пустой стены стул и сел напротив врача.

— Да что ты, они куда дружелюбнее людей, — улыбка сделалась шире. Истар так прижал голову к груди, что сразу стал виден второй, третий и даже четвертый подбородок.

— Ну да, — отозвался Грей, оглядывая комнату с серыми обоями, которые казались еще серее из-за плохого освещения. Свет точно берегли для лабораторий, где проходили исследования. — Я пришел по делу, Истар. Скажи, за последние восемь-двенадцать месяцев ты не замечал чего-то необычного? Странные отметки на телах, нехарактерные признаки? Может быть, увеличилось количество тех, кто умер от удушья или от удара по голове, скажем?

— Что-то необычное, — задумчиво протянул собеседник, скрещивая на массивной груди руки. — Я не занимаюсь всеми, кто умирает в Алеонте. Я говорю только об убитых, а о них ты сам можешь прочесть в отчетах.

— Вопрос в другом, Истар. Я знаю, что без контроля никто из твоих ребят не посмеет отправить в архив ни одну бумажку, ты читаешь все их отчеты. Так не замечал ли ты чего-то общего, чего-то странного? Ты ведь знаешь это чувство, когда настоящих зацепок нет, но что-то не дает покоя. Оно было, скажи?

Истар начал перебирать исписанные листы, лежащие перед ним. Грей молчал, давая ему собраться с мыслями. Утерев с лысой головы проступившую испарину, врач медленно произнес:

— Ну да, было. В последний год увеличилось количество тех, кто умер от сердечных болезней. Не могу говорить за весь город, но среди аристократов — да. Многие были совсем молодыми, не старше тридцати, и прежде не жаловались на здоровье. Из-за этого их родные предполагали отравление, мы вскрывали тела, но никаких следов яда не могли обнаружить. Вот только… Ты знаешь, как устроено сердце?

Грей покачал головой.

— Это мышца, но она нуждается в регулярном притоке крови. Чтобы остановить кровотечение на руке, например, врачи могут наложить жгут сроком до двух часов, однако с сердцем так не получится — даже несколько минут губительны.

Хотелось поторопить мужчину, но Грей не смел сказать ни слова — он начинал понимать, почему тот решил говорить так подробно. Лучше, конечно, оказаться неправым.

— Нет, не о том я, — Истар отвернулся, пожевывая губу. Он помолчал еще с минуту и продолжил: — Чаще всего кровь собирается в этакую бляшку, которая закупоривает сосуды, ведущие к сердцу, и человек умирает. У тех, кого мы вскрывали, этого не было, но их сердца выглядели… — Истар сделал еще одну паузу. — Странно. Как если бы их сжали по краям.

— Разве такое возможно?

— Сердце весит не больше трехсот грамм, человек способен раздавить его даже, но до него не добраться, не убив. Тех людей, мне показалось, коснулось что-то изнутри. Ты же понимаешь..?

Грей покачал головой, но все стало ясным — и еще более запутанным.

Группа магов крови была самой многочисленной в Алеонте. Они называли себя Орденом жизни и даже создали свою религию — церковь Эйна. Большинство служителей владели силой, но не каждый маг был верующим.

В возрасте девяти лет Раон Кавадо поступил в школу Ордена жизни. Доучившись, он мог бы стать одним из лидеров церкви Эйна или начать государственную службу — такой род силы открывал любые двери даже быстрее, чем богатство или знатная фамилия.

Кавадо принадлежал церкви, где все называли друг друга братьями и сестрами, а старших — отцами и матерями. И пусть его учение не было долгим, в голове могла успеть поселиться мысль, которая, подпитавшись годами заточения в больнице, переросла в одержимость верой и желанием очистить город.

Что если нужно воспринимать слова Раона буквально? Где-то среди церковников действительно есть отец, который выбрал несколько сыновей и вложил им в голову ужасную идею. И если один, совершив убийство по неосторожности, не оправдал надежды, но остался другой, более верный, более правильный, что ли?

Достав из кармана часы на серебряной цепочке, Грей начал крутить их в руках. Это всегда помогало направить мысли в нужную сторону, вот и сейчас они выстроились в простую, понятную линию: узнать про школьную жизнь Раона, собрать список лечившихся вместе с ним, снова проверить места, которые полиция считала его убежищем.

— Мне нужны имена, Истар. Почему ты не сказал раньше?

— Да разве было о чем… — мужчина отвел взгляд и так понурил голову, что стал казаться меньше.

Грей крепче сжал часы.

— Да, было, — отчеканил он, поднимаясь со стула.

— Я думал, это болезнь, — попытка прозвучала жалко.

Алеонте был морским городом, он существовал благодаря кораблестроению и торговле, а еще в нем развивали искусство, но не медицину. За одним исключением — вопросы, касающиеся крови и сердца. Короли хотели поставить могущественный Орден жизни на место и искали способ сделать его магию ненужной, заменив ее наукой, поэтому хорошо спонсировали университеты и больницы.

Нет, Истар сразу все понял и испугался Ордена. Как бы то ни было, теперь Грей твердо знал, что где-то ходит еще один «сын», служащий своему богу не только молитвами, но и кровью. И даже если впереди снова восемь месяцев поисков и погонь, ладно. Все-таки это его работа, и ее он выбрал сам.

— До завтра мне нужен список людей с «помятым» сердцем. Сделаешь или направить официальную бумагу?

— Сделаю, — пробурчал Истар.

Кивнув, Грей опустил часы в карман и вышел.