Пиво, стихи и зеленые глаза (сборник)

Михаил Ландбург, 2006

Каждая новелла, вошедшая в сборник – сжатый до нескольких страниц роман. Насколько емок иврит, насколько спрессованы мир и война, история и религия, жизнь и смерть, любовь и ненависть, на, казалось бы, крошечной территории Израиля; настолько насыщены тексты Миши Ландбурга. Каждого приехавшего в Израиль поражает то, как на протяжении считанных километров меняется климат, природа, пейзаж страны. Так и читателя новелл и на иврите и в авторском переводе на русский, захватывают резкие, но такие естественные повороты сюжета. В книгу известного израильского писателя Михаила Ландбурга вошли новеллы, написанные пером мастера и посвященные вечным темам: любви, верности, одиночеству, жизни, смерти…

Сиреневое облако

То обстоятельство, что на этот раз двух рюмок водки оказалось недостаточным, повергло меня в уныние и растерянность. Немного поразмыслив, я влил в себя ещё одну и торопливо опустил бутылку в нижний ящик письменного стола.

Невесомое сиреневое облако сорвалось с моих губ, качнулось в воздухе и, пролетев дальше, растаяло на оконном стекле. Я тихо вздохнул, закрыл глаза и суеверным движением пальцев коснулся исписанных листов рукописи.

За окном кончалось лето.

«Чтобы быть наказанным, не обязательно быть виноватым», — подумал я и потянулся к серой коробке телефона.

— Инна, — произнёс я как можно веселее, — давай встретимся!

В трубке шевельнулось знакомое дыхание.

— После двух лет?

— Почему бы нет? — заметил я. — Знаешь, без подзарядки аккумулятора машина глохнет…

— Ты пьян?

— Никогда!

— Тогда о какой машине речь?

Я пытался собраться с мыслями.

— Ты о чём? — повторила Инна.

— О любви! — объяснил я.

— С этим покончено!

Я опустил взгляд на нижний ящик письменного стола.

— С этим не кончают, — сказал я, — это кончает с нами…

— Ты так думаешь?

Я ни разу не усомнился в том, что наша любовь, хотя и кончилась, всё же продолжается. С тобой и без тебя; и без тебя — с тобой…

— Устал думать! — сказал я.

— Приходи! — сказала Инна.

Она сидела на краешке дивана, я — на краешке стула. Она разглядывала пол, я разглядывал её. «Очень весело!» — подумал я.

Инна прошептала:

— Целых два года!

Пришлось признаться:

— Да, два! Один, и потом ещё один…

— Не пора ли опомниться? — спросила Инна.

— Нет, — сказал я, — чтобы опомниться, нужно прежде забыться, а с этим не получается… А ты как?

— Что я?

— Так ведь два года! — напомнил я.

— Жила! На службу ходила, на телевизор поглядывала, а что сама приготовлю, то сама и съем… А ты?

— Что я?

— Так ведь два года…

Я подумал о законченной рукописи и о бутылке водки в нижнем ящике стола. Поднявшись со стула, сказал:

— Приду ещё!

Инна подняла голову и заглянула в мои глаза.

— Не надо! — попросила она.

— Я на чуть-чуть…

— Подзарядить аккумулятор?

— Так ведь машина и та…

— Нет, так не надо!

— А как надо?

Инна не ответила.

Поднимаясь со стула, я ощутил тошноту.

* * *

В городском парке я отыскал Ту скамейку и низко ей поклонился. «Год и ещё год…» — подумал я. Меня не отпускала тошнота.

— Инна! — крикнул я, опускаясь на скамейку — Инна!

— Вы кричали «Инна»? — надо мной повисло лицо пожилой женщины.

— Допустим! — сказал я.

— Меня зовут Инна!

— Ну, и что?

— Вы звали Инну!

— Так зовут мою любовь. Она умерла. Уже два года, как…

— Ужас! — суетливо перебирая ножками, женщина отошла прочь.

Я вскочил со скамейки и, словно придурок, словно обезумевший телёнок, побежал по тропинкам парка, по улицам города к письменному столу, к листам рукописи…

«Господи!» — я посмотрел на окно. Всё ещё кончалось лето.

На полу валялась книжка Шопенгауэра.

Я ощутил испуг и потянулся к нижнему ящику.

Отпив из бутылки, я стал жадно глотать воздух. И вдруг моё лицо облепило сиреневое облако.

«Ну, вот!..» — проговорил я и помог Шопенгауэру подняться с пола.