Поэзия зла

Лайза Рени Джонс, 2021

ОТ АВТОРА БЕСТСЕЛЛЕРОВ NEW YORK TIMES. Психологический триллер с особой зачаровывающей эстетикой. Серийный убийца не столько отвратителен, сколько противоестественно изыскан и прекрасен. Кто-то называет его мужем или отцом. Кто-то называет его другом или коллегой. Но единственное имя, имеющее для него значение – Поэт… «УБИЙЦА С ТАЙНЫМ ПЛАНОМ». В Остине, штат Техас, действует серийный убийца – единственный в своем роде. Все его жертвы – люди, так или иначе оскорбившие поэзию. Он умерщвляет их цианидом, а в рот вкладывает листок со стихотворными строками. Больше – никаких следов. И еще: похоже, Поэт проявляет особый интерес к одной женщине. И она… «ДЕТЕКТИВ С ТЕМНОЙ ТАЙНОЙ». Саманта Джаз – лучший профайлер полицейского управления Остина, прирожденный сыщик. Она чувствует зло в людях – и никогда не ошибается. Кроме одного раза – когда не почувствовала его в своем отце, и это чуть не сломало ей карьеру… «ПОЭЗИЯ СО СМЕРТЕЛЬНЫМИ РИФМАМИ». Это дело грозит стать ее первой неудачей. Оно сплетено из сравнений и метафор, не дающих ответы ни на один ее вопрос; лишь, как дописанные строфы, множатся мертвые тела. Но Саманта чувствует, что постепенно приближается к Поэту. А еще – что он так же неумолимо приближается к ней…

Глава 17

Я сбрасываю Чаку сообщение насчет Джесси Роу с просьбой максимально быстро собрать на него информацию, после чего перехожу улицу и сажусь на скамейку, где собираюсь немного понаблюдать за людьми. Чак подтверждает получение и гриф срочности. Хочу написать еще и Лэнгу, но тут опять звонит мама, и на этот раз я отвечаю:

— Привет, мам.

— Ну наконец-то… Милая, как приятно тебя слышать!

Искренняя радость в ее голосе колет меня в самое сердце. Какая я все-таки стерва, что избегаю ее…

— Извини, что не отзвонилась. С головой ушла в работу. Как ты там? Как дела в целом?

— Трудно. Все еще очень тяжело… Ну а про себя что могу сказать? Загружена у себя в больнице. И даже хорошо, что вернулась к работе.

В больнице она работает администратором, который что ни день сталкивается со смертью. Мне действительно нужно быть с ней бережней.

— Лучше поговорить с тобой прямо сейчас, — добавляет мама. — Твои бабушка с дедушкой тоже были бы рады тебя видеть.

«Вот только дедушка уже не помнит, как меня зовут», — с болью думаю я.

— Вот было бы хорошо, если б ты поскорее приехала нас навестить…

Что сейчас реально исключено.

«Вот только дедушка не помнит моего имени», — сокрушенно думаю я.

Последнее, чего я хочу, так это засветить перед Поэтом мою семью. Что оставляет мне два варианта: честность — или же причинить матери боль еще более сильную, чем я уже причиняла ей своим молчанием. Я выбираю честность:

— Мам… Прямо сейчас я работаю над одним деликатным делом. Пытаюсь изловить кое-кого, кто, по моим прикидкам, скоро снова кого-нибудь убьет.

— Боже мой… Я вижу, ты снова нырнула в свои дела.

— Получается так, — откликаюсь я, наблюдая, как из кафе отчаливает тот лысик под руку со своей куклой.

— На самом деле это здорово, мам, — говорю я в продолжение сказанного. — Мне это было нужно. Видимо, так же, как и тебе, — перестать чувствовать страх. Эти монстры не заставят нас трястись под одеялом.

— Даже не знаю, как ты всем этим занимаешься. Ведь ты была там, рядом с ним…

Но там не была она, и, наверное, проблема частично в этом. Ее разум продолжает пытаться представить тот ужас, а затем отрицать, что он реален. Отец умер у меня на руках. Для меня никакого отрицания нет.

— Когда это произойдет, мы с тобой отпразднуем, потому что ты пустила меня в этот мир, а я пресекла новое убийство. Потому что ты помогла его остановить.

— Так вот в чем все дело? Не давать плохим парням вредить людям?

— Да, это так.

— Твой отец занимался этим всю свою жизнь.

Внутри меня начинает подниматься гнев; я сбиваю его, как сбивают с себя огонь.

Мимо пробегает мужчина в едко-зеленых кроссовках и бейсболке того типа, что впитывают пот; козырек закрывает лицо. Двое в пиджаках, что спорили в кафе над документом, выходят и сердито расходятся, а рядом со мной усаживается пожилая женщина, прямо под вой проносящейся мимо сирены.

— Ой-ёй, как громко… Ты где?

— Да тут, на пробежке.

— Будь предельно осторожна. Еще совсем рано, в центре может быть опасно. У тебя есть с собой баллончик?

— Мам, разговор был о том, что я — детектив, выслеживающий плохих парней. Ты уже об этом забыла?

— Ох, да в этом ли дело? Ты же просто горишь желанием умереть. Баллончик у тебя с собой?

Не берусь даже гадать, почему мысль о газовом баллончике дает ей некоторое успокоение, как будто кто-то при желании не может меня просто застрелить, как моего отца.

И я говорю то, что ей хочется слышать прямо сейчас:

— Он всегда со мной, на цепочке для ключей.

— Вот и хорошо. Я тебя люблю.

— И я тебя.

— Звони. Не заставляй меня тебе трезвонить.

— Хорошо, — обещаю я.

Мы рассоединяемся. Я сижу, а ко мне в голову лезут непрошеные мысли и образы из давно минувшего прошлого, где я, девочка-подросток, сижу съежившись в шкафу.

Я прижимаю коленки к груди и молча молюсь, чтобы прекратились крики, чтобы слезы моей матери высохли. Меня, как током, встряхивает звук чего-то жгуче-хлесткого, после чего тяжело хлопает входная дверь. Дальше — тишина, и я боюсь надеяться, что все позади. Ведь иногда все начинается сначала. Секунды тикают, как часы; наконец дверь шкафа приоткрывается, и передо мной на колени опускается моя мать; один глаз у нее заплыл.

— Мамочка! — кричу я, обвивая ее ручонками, а затем испуганно отстраняюсь. — Он — чудовище!

— Нет, детка. — Ее руки бережно опускаются на мои. — Ты не так все понимаешь. Он — герой, который их ловит. И иногда эти чудовища вступают ему в голову…

Я стряхиваю гнев, смешанный с давним воспоминанием. В это время в кафе входят сразу несколько человек, а наружу показывается тот человек со шрамом. Я за ним не слежу — это не Поэт. Рядом женщина бросает кусочки хлеба голубю (та же крыса, только с крыльями), и три упитанных птицы спешат к нашей скамейке.

Я встаю. Бегун в попугайских кроссовках снова трусит мимо, и на этот раз мой взгляд кочует за ним. Эта улица всегда людная, и бегуны по ней проносятся в том или другом направлении. Повторно они не возвращаются. Волоски у меня на руках встают дыбом. Он уже близится к перекрестку, когда я бросаюсь следом. Расстояние между нами быстро сокращается, но от светофора валит густая группа пешеходов, заставляя меня тормозить и лавировать.

К тому времени как я одолеваю эту преграду, он успевает скрыться. Я бегу вперед и останавливаюсь на перекрестке, лихорадочно озираясь по сторонам, но его нигде нет.