Глава шестая
Зоопарк
ЗООПАРК
Учреждение для содержания живых существ в неволе с целью их демонстрации и/или разведения. Запрещено на территории кор. Фолье, кн. Дорн, граф. Бревалана.
Траминерская газетенка напечатала статью, что совсем скоро жизнь истинных станет другой. Будто в насмешку этот опус оказался на кухонном столе, вокруг которого устроились новоиспеченные соседки по комнате.
— Они все больны, — шепчет Лю Пьюран, склонившись над тарелкой с апельсиновым пудингом.
Девочки затащили Брайт на кухню, и она не удержалась — слишком уж жаждала информации, а кто с этим справится лучше, чем Сладкие Ваты?
— И как это проявляется? Вы сами видели? — Брайт не сдерживает яда в голосе, а девочки так активно кивают, что сомневаться в правдивости их слов не приходится.
Конечно, она всё знает о болезни от отца, он пару недель назад вот так же на кухне рассказывал дочери про несчастных траминерцев, но веры этому нет. Что стоило Ордену придумать байку для Масона?
— Они все на обезболе или типа того. Я точно не знаю, но они пьют каждый день таблетки, да, Нем?
— Это не совсем обезбол. — Нимея Нока делает всем по чашке крепкого кофе и садится прямо на столешницу. — Я дружу с одним истинным с самого детства.
Рыженькие воют как дурочки и шепчут: «Энг, Энграм, Энг, Хардин!»
— Расскажешь про них? — Брайт делает глоток кофе и удивленно смотрит в кружку. Вкус разительно отличается от того, что продают в кофейных лавках Дорна или Аркаима. Более насыщенный, крепкий, не сластит и очень вкусно пахнет.
— Да ничего особенного. На самом деле их не так уж и много. И уж точно они не все больны. Лю, не болтай лишнего, так и рождаются сплетни. Есть чистые истинные, это местная знать, аристократия. Их и семей‐то кот наплакал, ну, может, штук шестьдесят, и на них приходится чуть больше ста детей.
— А остальные что же… грязные? — Брайт недоверчиво косится на Нимею. Неужели траминерцы даже в собственной стране делят людей на таких и не таких?
— Именно. Грязные истинные — это те, в чистоте крови кого есть сомнения. Ну и еще новые иные — это ни туда ни сюда. И вашим и нашим. Это те же грязные, только побогаче. По сути, отличаются они уровнем магии. У чистых он примерно как у нас. У грязных — на уровне обычных земляных магов, то есть почти никакой. Новые тоже не особенно талантливы. Но чистые зато болеют. У траминерцев лет в четырнадцать, как у большинства магов, просыпается магия и…
— Н-н-н… — Лю качает головой, и все закатывают глаза, даже Брайт смеется.
Она хорошо знает, как гордятся экимцы, что их магия просыпается чуть ли не с младенчества. Есть старая шутка, что это оттого, что у них ветер в голове, и природа хоть как‐то отыгралась, даровав раннее пробуждение сил.
— В общем, лет в четырнадцать у грязных просыпается магия. А у чистых… не знаю, лет в шесть, может. В общем, они страдают с детства от каких‐то просто страшных болей. Помню, как Э… мой друг, — она многозначительно смотрит на краснеющих сестер Ува, — помирал, если пропускал очередную таблетку. Черт, это выглядело и правда паршиво.
— Так странно, да?.. — тихо пищит Овада и отставляет свою полупустую чашку. — Я имею в виду, ну, раньше же считалось, что траминерцы самые никчемные? В Илунге всегда хохотали над ними, а потом, ну, помните, когда стали появляться эти суперсильные маги. Ну… Видимо, сила далась им не просто так, раз они болеют, да?
Овада краснеет все сильнее и заметно нервничает. Это самая длинная речь, какую Брайт от нее слышала, и, кажется, эта крупная веснушчатая девчонка в себе совершенно не уверена, если не пищит что‐то одновременно с сестрой.
— Тебе их жалко? — Брайт не может удержаться от вопроса, и все девочки смотрят на нее — явно и сами не понимают, какой ответ был бы правильным.
— Наверное… не все плохие?
— Наверное, — кивает Брайт. Но совершенно в это не верит.
— Интересно, почему их так немного? Больных и сильных, — вздыхает Мелона.
Сестры мало что знают про Траминер, и Брайт благодарна им, что не приходится самой зондировать почву. Она совсем немного лучше себя чувствует, зная, что в компании есть две дружелюбные коренные жительницы и две такие же, как она сама, гостьи.
— Потому что они уже там все друг другу братья и сестры. — Нимея пожимает плечами и смотрит на подруг чуть щурясь, будто пытается посчитать всех в уме. — Мой Эн… друг часто болтал, что если не сбежит из дома, то его женят на какой‐нибудь кузине.
— Их и правда так немного… — бормочет Овада.
— Но думаю, что достаточно, чтобы однажды нас всех передавить как тараканов.
— Ты думаешь, они нас изживут? — испуганно шепчет Лю.
— Я думаю, что я понятия не имею, зачем вообще все это. — Нимея хочет что‐то сказать, но будто не может и замолкает. — Твой отец. Зачем он работает на них? — Она тычет пальцем в газету и кривит губы, глядя на Брайт.
Та смотрит на ее черный длинный ноготь, оставивший царапину на снимке Траминерского исследовательского центра.
— Он так хорош? — Нимея скрещивает руки на груди.
— Папа?.. Очень… Он изобрел множество… — В горле Брайт образуется ком, и она пытается его проглотить. — Папа… я думаю, он достаточно умен, чтобы им помочь. Аркаимский институт — самый продвинутый в мире. И папа там ведущий… — Снова ком в горле. — Он… наверное, он поможет им.
— Всем нужен шанс, — шепчет Лю.
— Как бы, выздоровев, они вконец не озверели, — закатывает глаза Нимея и уходит на крыльцо со своей чашкой кофе.
Объяснять причины, по которым отец помогает несчастным траминерским детям, Брайт не собирается и оттого не хочет больше тянуть этот бессмысленный разговор.
* * *
О том, что случится вечером в первый же день учебы, Брайт даже не подозревает, когда выходит на крыльцо утром. Утром ей еще все нравится. Яркое, как апельсин, солнце слепит глаза и играет с оранжевой листвой, рассыпавшейся за ночь на тротуар словно специально, чтобы завершить идеальную картинку. День хрустящий, как печенька, и пахнет кондитерским шоколадом.
Брайт стоит на крыльце, уже одетая в форму, допивает свой кофе и наблюдает за тем, как из одинаковых домиков выходят люди. Стайки девочек, чаще всего по пять штук (видимо, группируются по комнатам), во главе всегда Сладкая Вата или альфа-девочка. У нее самый высокий хвост и самый собранный вид. В комнате Р-1 — 4 это Лю Пьюран. Этим утром она и правда сделала такой высокий хвост, что стала не просто Сладкой Ватой, а Самой Главной Сладкой Ватой Траминера. Даже проигнорировала форменный беретик, а еще с гордостью приколола к водолазке маленький значок старосты группы.
Среди парней тоже заметна система. Главный мальчик часто или угрюмый сноб, или оболтус вроде Энга. Компашка Энграма Хардина уже прошла мимо домика Брайт, и все они остановились, отвесили ей «утренний поклон» до самой земли, а потом спели хором «Ой, ты нас не заколдуй, красавица-сирена» — старинную песню-прибаутку, которую пели во время застолий бабушки. Разумеется, семья Брайт — исключение.
— Рассказывай, — мрачно вздыхает Брайт, когда на крыльцо к ней выходит Нимея Нока со своей чашкой черного кофе.
Нимея выглядит так, как должна выглядеть студентка Академии Войны. На ней тот же обтягивающий черный свитер, что и у всех. Короткая бордовая юбка (слишком короткая), черные гольфы, как положено, выглядывают из‐под бордовых замшевых сапожек. А вот пальто она переделала в более приятное, без пояска и баски, но цвету не изменила.
Круто, но недостаточно.
— Что? — хмурится Нимея и делает глоток кофе.
Брайт тут же с тоской вспоминает отца, который обожал каждое утро готовить завтраки и молол кофейные зерна ручной мельницей. Он считал, что иначе никогда не получится проснуться как следует, если не выполнить весь ритуал от начала до конца. Брайт кажется, что Нимея Нока — это своеобразная подачка от судьбы за разлуку с отцом. Эта странная грубоватая красотка минут двадцать назад стояла на кухне с мельницей в руке и увлеченно перемалывала зерна, пока Брайт, наблюдая за этим, едва сдерживала слезы.
— Кто есть кто в этом зоопарке, — пожимает плечами Брайт.
— Для начала… что с тобой не так? — щурится Нимея, прячась за своей чашкой, и делает большой глоток. — Что за вид?
Брайт осматривает себя и вздыхает:
— М-м?
— По порядку. — Нимея отступает и складывает руки на груди, как стилист-эксперт из женского журнала «Уич». — Юбка до колена? Серьезно? Водолазка висит, это какой размер? Ботинки… нет, «Фоксы» — это, конечно, круто, но не с гольфами же, лучше сними. И пальто…
— Нет! Никуда не дену!
— А что за ужасная шляпа?
На макушке у Брайт черный «котелок» вместо берета.
— Береты — отстой! — фыркает Брайт и поправляет на пестрой копне свой «котелок».
А проходящая мимо стайка Сладких Ват чуть не давится насмерть возмущенным и совершенно синхронным «А?».
— Мелона! — зовет Нимея.
Рыжая сестричка появляется на крыльце и смотрит на Брайт в упор с тем же выражением, что и Нока.
— Помоги.
Мелона кивает и парой пассов укорачивает юбку Брайт так, что становятся видны колени, и даже намного-намного больше, гольфы она спускает ниже вручную, перекрашивает их в бордовый. Еще одно слово шепотом — и водолазка обхватывает тело Брайт так, что она хватается за горло, испугавшись удушья.
— Какого черта!? Аккуратнее!
— Да ладно тебе, зато как миленько, — ухмыляется Нимея. — Теперь я могу ответить на твой вопрос.
Все три девушки разворачиваются лицом к улице, и Брайт хочется расхохотаться от того, как это комично. Мелона тоже с чашкой кофе, это похоже на будущую традицию.
— Зоопарк, значит… — Нимея переводит дух и оценивающе смотрит на улицу. — Я живу в этом зоопарке всю жизнь, как и Лю, так что все эти снобы с каменными лицами в моем мире когда‐то были сопливыми карапузами. Например, Энграм Хардин. Я думала, что стану его женой, когда мне было четыре.
— А потом?
— Потом я поняла, что превращаюсь в волка, а он в придурка.
Брайт понимающе кивает. Компашка Энграма как раз выделывается перед очередным «девчачьим» домом.
— Это же он твой Эм… друг? — улыбается Мело-на. — Ну скажи «да», пожалуйста-пожалуйста! — Она виснет на локте Нимеи, а та закатывает глаза и дергает плечом.
— Если будешь пищать мне в ухо с утра пораньше, я тебя ночью загрызу, поняла? — Она подмигивает, а Брайт может поклясться, что Мелона совсем капельку бледнеет. — Энграм — это мой друг детства. Я не скрываю этого, но… предпочитаю лишний раз не вспоминать. — На ее губах появляется таинственная улыбка как раз в тот момент, когда Хардин оборачивается на дом Р-1 и подмигивает Ноке с такой дьявольской усмешкой на губах, что у Мелоны, кажется, останавливается сердце. — Если мы закончили говорить о Хардине, позволь я продолжу о зоопарке. Итак… Большинство домов смешанные. Тут тебе все подряд расы. Чистые траминерцы чаще всего живут в отдельных домах, а старшекурсники-старосты вообще селятся отдельно по четыре человека, у каждого своя комната и личный душ.
— А ты откуда знаешь? — тянет Мелона.
— Ой, да я ж с ними со всеми сплю, — машет рукой Нимея, Мелона краснеет, а Брайт смеется.
— Правда?
— Да, они же мечтают окучить бреваланку. Не задавай тупых вопросов, не получишь тупых ответов. Я дружу с Энграмом Хардином, и я знаю все. Так вот.
На каждой улице есть «гадкий дом», где живут исключительно чистые истинные траминерцы, — плюет Нимея.
Брайт хмуро смотрит туда, где, по словам Ноки, должен быть «гадкий дом», будто над ним должен развеваться охотничий флаг или вроде того, но все крыши и крылечки совершенно неотличимы, разве что в некоторых дворах чуть попышнее желтеющие кусты.
— У нас это дом У-3 — последний, в самом конце улицы. Они главные старосты, выпускники. И У — уроды.
— И охотники?..
Нимея и Мелона переглядываются, потом смотрят на Брайт и коротко кивают, но обсуждать эту тему не торопятся. Вместо этого Нока как ни в чем не бывало продолжает.
— Скоро будет их шествие, — на одной ноте произносит Нимея, не глядя Брайт в глаза, а потом немного веселеет, будто в одну секунду позабыв, о чем шла речь. — Видишь стайку зефирок? — Она кивает на тех, что возмущались словами Брайт про береты. — Это траминерки, у них вместо мозга родословная, но не без греха. Это и есть новые истинные. К их крови есть вопросики, родниться с ними настоящие истинные не очень‐то и хотят, гонор есть, но к высшему свету они не имеют отношения, ну и магия… никаких тебе суперкорней из земли и прочей мишуры. Все как раньше… попроси у земли, и она, быть может, воздаст, а может, и не воздаст. Ну и они не болеют, если тебе интересно. А денег у них завались, и их дом напротив того, где живет Хардин. Ходят друг к другу переопыляться.
Брайт косится на компашку Хардина и отмечает, что все там брюнеты, а зефирки — блондинки.
— Продолжаем. Видишь, идет компашка в беретиках? — Нем кивает на очень опрятных девушек. Их пальто застегнуты на все пуговицы, из ворота выглядывают одинаковые черные шарфики. — Эти красотки, как видишь, чистые истинные. Самые чистокровные траминерки, какие только могут быть. Улица-аномалия, блин. Их родители из Ордена Пяти. Эти дамочки пойдут нашим местным аристократам в жены. — Нимея улыбается, оскалив зубы, совсем по‐волчьи.
Девушки в компании — и брюнетки, и блондинки, но выглядят одинаково красиво. Брайт смотрит себе под ноги и давит «Фоксом» хрустящий мукатовый лист, не сдерживая улыбки.
— О, а вот наша тема. — Нимея взвизгивает, и ей в ответ визжит стайка брюнеток, а потом все хохочут.
Это явно провокация, направленная на красоток в беретах, но те лишь морщатся. Брюнетки выглядят расхлябанно после красоток. С разными прическами, некоторые замотаны в шарфы, не подходящие по цвету к юбкам. А еще все явно с разных факультетов, хотя до этого компашки были в одну масть.
Дальше мимо проходят несколько вполне приятных группировок, где намешано разноклассовых студентов. Мелькают даже блондинки, и Брайт щурится в их сторону, пытаясь понять цвет глаз, а Нимея подсказывает:
— Это и есть грязные истинные. Мы их называем «нормальные». Как видишь, они обычные люди, чаще всего у них родители иные, но ребенку передается не та магия, что сильнее…
–…а та, что древнее. Да, знаю, — кивает Брайт, глядя на хорошенькую блондинку, явно траминерку, которая идет под руку с рыжеволосым аркаимцем.
Большинство студентов будто и не замечают, что у них у всех разные глаза, волосы. Они легко объединяются между собой и шествуют по улице компаниями по двадцать человек. Это выглядит весело, будто все тут друзья.
— Вон, смотри, это…
Нимея стихает и пристально смотрит в самый конец улицы. Мелона отступает.
— А вот и старосты, — шепчет Нока.
Их четверо. У троих пальто застегнуты под горло, у одного разлетается, будто плащ. Он привлекает внимание Брайт, и она невольно делает шаг вперед. Делает глоток кофе, будто иначе эта четверка пройдет мимо и заморозит его прямо в кружке. Три блондина, один брюнет. Идут быстро, уверенно. Одинаковые сумки через плечо.
— И опасаться стоит того, что в расстегнутом пальто? — спрашивает Брайт.
— Как ты догадалась?
Это не трудно. Брайт вообще будто и не замечает других, слишком они кажутся ей блеклыми. А вот он заметен сразу. Обгоняет всех буквально на полшага, не больше. В нем будто нет ничего особенного. Сначала кажется, что он выше остальных, но нет: блондин, шагающий справа, явно опережает на пару дюймов. Кажется, что его волосы самые длинные, но нет: тот, что идет слева, явно обладатель более шикарной шевелюры. Кажется, что черты его лица самые тонкие, но, если смотреть правде в глаза, у единственного брюнета в компании внешность пофактурнее.
Но совокупность всех присущих ему черт как будто бы все равно лучше, чем отдельно взятые рост, волосы, привлекательность остальных старост.
— Рейв Хейз, — говорит Нимея. — Сын мэра Бовале. Его отец — основатель Ордена Пяти.
Брайт вздрагивает. Во-первых, блондин в пальто нараспашку еле заметно поворачивает голову в ее сторону и чуть щурится. Это даже не интерес, просто случайность. Во-вторых, Блэк Масон в заложниках у Ордена Пяти, и его жизнь по‐прежнему в их руках. Как и жизнь самой Брайт. В-третьих, это тот самый Рейв, который защитил Брайт от Бэли Теран на крыльце. Если, конечно, в Академии не учится еще кто‐то по имени Рейв. В-четвертых… Брайт обещала себе, что не забудет это лицо никогда. Бледное, светлые волосы падают на лоб, широкие темные брови. И шепот: «Я жду!»
Тот, кто ее отпустил, и тот, кому она обещала, что он пожалеет о своей щедрости. И если прямо сейчас он немного повернет голову, то тоже ее увидит.
Она разворачивается на каблуках и, пробормотав что‐то про забытые тетради, уходит с крыльца.
