Академия Весны

Ксюша Левина, 2022

Брайт Масон – сирена. Она умеет обращаться птицей и убивать песней. Но вынуждена быть заложницей Ордена Пяти, чтобы сохранить жизнь своего отца. Рейв Хейз – маг земли и аристократ. Днем он староста в Академии Весны, а ночью охотник на иных. Если умрет она, умрет и он. Околдованные против воли чарами Фиама, они способны чувствовать друг друга за тысячи километров. Ненависть, притяжение, страсть они делят на двоих. Чтобы разрушить проклятие, один из них должен влюбиться. Но как это сделать, если притяжение между Брайт и Рейвом растет с каждым днем, как и опасность, которая угрожает обоим?

Глава четвертая

Люди

ЛЮДИ

Лица, относящиеся к какой‐либо среде, имеющие общий признак.

В том числе существа.

В том числе обладающие разумом и способностью говорить оборотни.

Брайт Масон не была социопаткой. Она просто мало с кем дружила в силу своих необычных способностей, просто никогда не училась в местах скопления разно-классовых магов, просто в ее семье несколько поколений не рождались девочки и никто не знал, как с ними общаться. Она не была нелюдимой намеренно, просто жизнь не научила дружить.

Но обычно в компании всегда находилась Девочка Сладкая Вата, такая милая простушка, которая может сплотить несплотимое. Очаровательная мордашка, что пролезет в любую щель, организует любое мероприятие, все продумает и придумает. И вот как раз таких Брайт и боялась как огня. Потому что жизнь‐то дружить не заставляла, а вот Девочка Сладкая Вата — могла. И вот соседка Брайт оказывается как раз той самой мастерицей создавать коллектив из группы людей без общих интересов.

Их что, селят в каждую комнату, чтобы поддерживать студенческий дух?

Энграм Хардин во все глаза смотрит, как к стайке приличных девочек присоединяется угрюмая Брайт под руку со Сладкой Ватой:

— Круто, Масон!

Две рыжие подружки Сладкой Ваты пищат от восторга и косятся на Энграма, а темноволосая и еще более угрюмая, чем Брайт, девица из их же компании показывает ему неприличный жест.

— Что? Нем, ты не согласна? — вопит ей вслед Энграм, они, кажется, знакомы.

— Только первый день, а ты уже ищешь жертву? А как же всех посмотреть? — смеется брюнетка, и рыженькие начинают пищать еще громче.

— Ты что, его знаешь?

— Я всех тут знаю, — закатывает глаза брюнетка по имени Нем, а Брайт становится неловко.

Она снова чувствует, что попала на тусовку, где все знакомы, а она чужая, но на этот раз еще острее, чем прежде. Ничего нового, впрочем. Но под ложечкой мерзко сосет от желания стать «одной из них», хоть ненадолго.

— Клевые очки, — говорит Сладкая Вата, смущенно улыбаясь. — Значит, ты Брайт. Из…

— Аркаима, — подсказывает Брайт.

— Как круто-о-о! Ты не жила тут? Никогда?

— Нет.

— О, а мои предки стояли на улице Реббе в дни первой революции, — хохочет девчонка с таким видом, будто каждый приезжий обязан знать историю Траминера и понимать, что это за улица Реббе такая. — Ну… первая революция. — Она разводит руками.

Брайт неопределенно качает головой.

— История не мой конек.

— Ты что! Это поворотный мом… ай, ладно. — Она машет рукой. — Ну это та самая революция, когда в Траминере женщины получили право на образование, а простой народ получил право на магию. До этого все носили серебряные браслеты. А, ну и, собственно, магия воды… и стало много приезжих… В общем, почитай… о-о-очень интересно…

Брайт дальше не слушает. Траминер не та страна, история которой ей может быть интересна. Особенно если учесть, что одной революции им явно не хватило, еще пара-тройка переворотов — и, быть может, этот аристократический сброд поумнеет.

— Меня зовут Лю Пьюран, я экимка, — завершает свою лекцию Сладкая Вата и очаровательно улыбается.

У Лю совершенно прозрачные глаза, тончайшая кожа и легкое облачко пушистых белых волос. Она тощая и гибкая, будто тростинка. Типичная воздушница, явно чистокровная. Тем удивительнее, что ее предки живут в Траминере настолько давно.

— Сколько лет назад, говоришь, случился этот ваш переворот?

— Ой, со времен революции прошло лет двести. Или триста? — Она смотрит на своих подружек, и те хмурятся, припоминая точную дату.

Значит, девчонка родилась уже тут. Более того, ее мать и ее бабушка тоже тут родились. И все равно Лю Пьюран для зеленоглазых — иная. И если Лю выйдет из дома после отбоя, за ней тоже будут бегать, как гончие за кроликом, — вот вам и улица Реббе в дни первой революции.

— У моих родителей магазин одежды, — говорит она с гордостью. — А твои?

— Папа ученый, — почти шепчет Брайт, предвидя следующие вопросы. — А маму я никогда не видела.

Девушки выходят на крыльцо и спокойно спускаются по ступеням, даже не обернувшись на Бэли Те-ран, которая проповедует семейность и святость Академии Весны для зеленоглазых первокурсников. При виде стайки девочек, в которой ни одной зеленоглазки, она морщится, будто учуяла что‐то дурнопахнущее, и первокурсники тут же всей толпой оборачиваются. Их лица кривятся. Брюнетка-по‐имени-Нем гордо задирает нос, Сладкая Вата закатывает глаза, а рыжие девочки смущенно краснеют. Брайт же дико смешно, потому что это все — чертов цирк уродов, и она тут одна из артисток!

И шоу вас не порадует, зуб даю, вы пойдете в кассу возвращать деньги.

Они сворачивают от главного здания к студенческой деревне и идут вдоль череды параллельных одинаковых улиц с указателями, пока не останавливаются перед табличкой «Р-У».

— Это наша улица! — объявляет Лю, и рыжие девочки хлопают в ладоши. — И дом вот тот, крайний справа.

Все выглядит уютнее, чем Брайт ожидала. Белые оградки, милые сады с желтеющими клумбами. У некоторых домов стоят лавочки, растут цветущие кусты или деревья. Сейчас улица вся покрыта золотом и в воздухе пряно пахнет осенью. Можно услышать, как стонет вдалеке океан, но отсюда его не видно, хоть воздух и кажется просоленным даже с такого большого расстояния. Студенческая деревня огибает северное крыло Академии, а с юга ее обступает набережная, и Брайт уже не терпится туда наведаться. Так близко к океану, всего каких‐то пятнадцать минут бодрым шагом.

В Траминере красиво, но Брайт невольно сравнивает все, что ее окружает, с родными местами. Аркаим был обычным: каменным, чистеньким. Там не очень много зелени, намешано разных ландшафтов, но активно идут застройка и урбанизация. Леса становятся меньше, реки обрастают заводами, как паразитами. Дома тянутся вверх. Аркаим — махина, колыбель науки и просвещения. В нем бешеный ритм жизни, люди говорят быстрее, короче, проще и по делу. Некогда думать о том, кто из чьей семьи.

О Дорне вспоминать приятнее. Дорн — колыбель свободы и магии. Погода там изменчива и подчиняется воле темнейшего князя. Сегодня снег, завтра дождь, послезавтра лето. Это веселее, чем можно представить. В Дорне море, залитые солнцем полянки, горы, полные магии.

Траминер… по‐своему красив. Он зеленый, сочится светом и благородством, как надменный аристократ в своей чистенькой чайной комнате. Траминер давно перестал быть передовым, он еще две сотни лет назад прогнил из‐за страсти к традициям и деньгам. Ничего не изменилось.

— Ой, не терпится на все посмотреть, — пищит Лю и ведет своих соседок в дом.

Два этажа. На первом гостиная и кухня, где копошатся какие‐то девочки. Там же маленькая библиотека с письменными столами. На втором этаже четыре спальни, в каждой своя ванная комната.

— А вот и наши хоромы! — объявляет Лю, открывает дверь в одну из спален и обводит ее рукой.

Пять узких кроватей, закрытых плотными пологами. На матрасах лежит стопочкой постельное белье. Возле каждой кровати стоит комод, узкий шкаф с вешалками и одинаковые прикроватные тумбочки. Также в комнате есть большой общий гардероб для верхней одежды, где теперь висят четыре бордовых пальто и одно черное. Имеется даже неплохо оборудованный уголок, где стоит гладильная доска и зеркало в полный рост. В просторной ванной пять одинаковых шкафчиков для полотенец, халатов и косметики.

Ванна. Вот что нужно!

И, пока девчонки затаскивают сумки, Брайт запирается в ванной и умывает лицо холодной водой. Она долго смотрит на себя в зеркале, висящем над раковиной. Вода с лица не стекает, а впитывается в кожу, что может испугать любого до смерти. Глаза сверкают розовым так, что кажется, будто в этот цвет окрашиваются и ресницы. Под ними залегли мешки от бесконечных слез и недосыпа.

— Соберись. Не нарывайся. Держи себя в руках.

Брайт думает об отце. Она пытается смириться с тем, что теперь каждое утро будет смотреть на свое лицо именно в этом зеркале, видеть за спиной именно эту душевую кабину. Что умываться будет именно в этой раковине, а вытирать волосы именно этим полотенцем, что сейчас лежит на полочке в ее шкафчике.

— Соберись. Не нарывайся. Держи себя в руках.

Она пытается принять то, что девочки, щебечущие за стенкой, — ее соседки. Первые соседки в жизни! Совершенно чужие ей люди, которые будут спать рядом, на соседних кроватях. Они первыми будут желать ей доброго утра, первыми поздравят ее с девятнадцатилетием. Они должны будут стать ее семьей? Должны же? Она не знает. Понятия не имеет, должна ли с ними дружить, но, наверное, нужно им все рассказать как есть, это было бы справедливо.

— Вокруг так много людей, папочка…

Энграм Хардин, больной, полоумный придурок, не отлипает. Бэли Теран — странная, агрессивная особа. Неизвестный защитник по имени Рейв, который говорил «эта иная». Дружки Хардина. А еще есть преподаватели, однокурсники, и в доме с ней живет еще пятнадцать девочек. И тот охотник, что ее отпустил, кем бы он ни был.

— Я должна просто потерпеть. Полгода. Верно?

Девушка в отражении кивает.