Академия Весны

Ксюша Левина, 2022

Брайт Масон – сирена. Она умеет обращаться птицей и убивать песней. Но вынуждена быть заложницей Ордена Пяти, чтобы сохранить жизнь своего отца. Рейв Хейз – маг земли и аристократ. Днем он староста в Академии Весны, а ночью охотник на иных. Если умрет она, умрет и он. Околдованные против воли чарами Фиама, они способны чувствовать друг друга за тысячи километров. Ненависть, притяжение, страсть они делят на двоих. Чтобы разрушить проклятие, один из них должен влюбиться. Но как это сделать, если притяжение между Брайт и Рейвом растет с каждым днем, как и опасность, которая угрожает обоим?

Глава одиннадцатая

Слепота

СЛЕПОТА

Полное или частичное отсутствие зрения.

— Я думал, ты шутила, когда говорила, что любишь быть в центре внимания. — Что‐то горячее касается лба, а Брайт судорожно вздыхает.

— Тсс, деточка, тсс… — Голос старческий, предположительно мужской. — Мистер Хардин, вы уверены, что хотите провести тут всю ночь?

«Нет», — стонет Брайт.

— Конечно! Это мой долг! Я же староста лечебного, — отвечает Хардин, а Брайт понимает, что ее никто не слышит.

«Какого черта…»

— Так, ну, зелья я оставил. Контролируйте, пожалуйста, температуру, сердцебиение и магический фон, второго срыва нам только не хватало… Отдыхайте, девочки.

Шаги, хлопок двери. Брайт через силу пытается открыть глаза, но веки слишком тяжелые. «Я жива?» — но ее опять не слышат.

— Что она там булькает? Я не понимаю по‐сиреньи, — раздается недовольный голос Нимеи.

— Это язык сирен? — ахает кто‐то из сестер Ува.

— Неплохо, — добавляет Хардин.

«Что он тут делает…» — стонет Брайт и пытается перевернуться на бок, спина страшно болит.

— Эй, ты забыла человеческий язык? — испуганный шепот Лю.

Но зрение, несмотря на все усилия, до сих пор не возвращается, Брайт хнычет и мотает головой.

— Ого… у нее радужка прям лиловая… Кто‐то что‐то знает про сирен?

— Не-а.

Брайт устала идентифицировать, кто и что говорит. Тишина — вот что ей нужно. И информация, желательно переданная кем‐то одним и без лишней воды.

— Сирены… сирены… — Шелест бумаги. Брайт теперь ненавидит бумагу. — Я не понимаю… — продолжает хныкать кто‐то.

«Я тоже», — вздыхает Брайт.

— Она меня пугает. Почему она… булькает, а не говорит?!

— Все вон!

«А этот что тут делает?»

Брайт дергается и садится в кровати, слепо шаря вокруг себя. На пол падает что‐то стеклянное и бьется, в воздухе начинает пахнуть травами и сладостью кровоостанавливающего зелья.

— Ты что тут…

— Все вон! — рычит Рейв Хейз.

«Нет-нет-нет… только не он!» — шепчет Брайт, но никто не понимает. Шорох, шаги, шепот — все уходят.

— Я тебя убью!

Крепкие руки прижимают ее к матрасу, вынуждая упасть обратно на подушку. Внутри все клокочет, Брайт… чувствует ярость? Причем это не ее ярость, это его ярость. Хочется терзать невидимого врага, выбить из него всю дурь. Нутро сводит от этого желания. Брайт скрипит зубами, стискивает их с такой силой, что это отдается болью в мышцах лица. Дыхание само собой учащается вместе с сердцебиением. Невероятно странно быть злой на кого‐то и толком не знать почему. Чувство есть, причины — нет. Пустота там, где должна быть мотивация, и это будто раздражает еще больше. Как отсутствие только что выпавшего зуба, как недостаток тяжести волос после короткой стрижки, как выйти на улицу после зимы без теплых курток — чего‐то не хватает. Обрубок очень яркой эмоции, лишенный своего начала, но оттого не менее яркий.

— Что происходит? — Она не знает точно, на каком языке говорит.

— Почему я тебя понимаю? — хрипло спрашивает Рейв.

— Ты меня понимаешь?

— Каждое слово! Почему?

— Я не знаю… Почему я ничего не вижу?

— У тебя глаза лиловые вместе с белками. — Он говорит злобно, резко, пальцы сжимают плечи Брайт так, что синяки неминуемы.

— Вода. Мне нужно умыться, опустить голову в воду.

Он выдыхает и тянет ее на себя.

— Больно.

— Потерпишь.

Тащит куда‐то. Шум, шорох. Запах сырости. Вода. Она падает на макушку, теплая, струи тугие и тут же окутывают все тело. Брайт делает резкий вдох и шаг назад, за ней стена, по которой можно с облегчением скатиться, обнять колени и просто посидеть без жужжания над ухом. Возбуждение? Смущение? Эти чувства откуда?

Но тело пронзает разом в двух направлениях. Щеки заливает краской, а вниз от груди к пупку проскальзывает горячий шарик. Он тает, обволакивая внутренности, и концентрируется внизу живота приятной ноющей болью. Брайт, не отдавая себе отчета, сводит бедра и откидывает голову, пытаясь остудить пылающее лицо. Сердце колотится все сильнее, обливается кровью при каждой фривольной мысли, которая так или иначе посещает голову. И кожа. Кожа горит, будто в ожидании чьих‐то прикосновений. Невыносимо — хотеть кого‐то неизвестного совершенно бесцельно. Зная, что никто не подарит ни ответного внимания, ни разрядки.

И одна эта мысль помогает немного сбить пыл. Это все мне кажется. Это все у меня в голове… Дышать становится чуть легче. А если очень постараться, можно сделать вид, что ничего и вовсе нет. Давай, дыши и не думай об этом.

Она распахивает глаза — вернулось зрение, но все видно словно сквозь розовое стекло. Рейв Хейз стоит посреди ванной, он не закрыл дверцу кабинки. Стоит и смотрит, задрав подбородок, и так же часто, как Брайт, дышит. Она опускает взгляд. Тонкий больничный халатик, который стремительно намокает и липнет к телу, слишком много выставляет напоказ. Ноги обнажены до середины бедра.

— Отвернись, — шепчет Брайт. Тело мученически пылает. — Что со мной?

— Наконец‐то человеческий голос… — тянет Рейв.

— Что я чувствую? Это не мои чувства…

— Не твои. — Голос полон яда и стали.

— Чьи? — Глупый риторический вопрос, но Брайт обязана услышать правду от него, иначе как в нее поверить?

— Угадай.

Она снова краснеет до корней волос. Догадка ослепляет, но нет смысла выдумывать оправдания. Он бы не пришел и не рассуждал с ней тут про ее самочувствие, если бы не имел к нему никакого отношения. Это он. Его ярость. Его возбуждение. Даже его смущение, будь оно неладно!

— Почему? — Она смотрит на свою руку. Кожа впитывает воду, будто иссохшая земля, а зрение стремительно возвращается с каждой каплей, попавшей в организм. Это все привычно, а вот чужие эмоции — нет.

— Почему? — Усмешка Рейва такая ледяная, что в комнате на пару градусов опускается температура.

Он разворачивается, и Брайт снова окатывает странной интригующе-сладкой волной. Он приближается. Вода капает теперь и на его голову, их носы соприкасаются.

— Боишься, — констатирует он. — Это же страх, я угадал? Так вы, девчонки, боитесь?

Да. Это самый настоящий страх, но он не имеет ничего общего с предчувствием физической расправы. Брайт не боится насилия или колких слов. Она боится вызванных в ней чувств и их источника, потому что подобное — неестественно.

— Что происходит? Пожалуйста?

— Ну, раз уж ты так вежливо просишь, — шипит он. — Ты, чертова дура, соединила нас чарами Фиама. Знаешь, что это?

Брайт мотает головой. Понять, где чьи чувства, уже невозможно. Рейв тоже в ужасе, это очевидно.

— Это такой древний ритуал, чтобы юные аристократы, которым навязали брак, не выпрыгивали из окон в день собственной свадьбы. Так сказать… попытка сблизить молодую парочку. Теперь все, что чувствуешь ты, чувствую я, и наоборот.

— Что?..

— Что? Для Аркаима, или откуда ты там, договорные браки новость?

— В цивилизованных странах…

— О да! Расскажи‐ка мне про цивилизованные страны. — Он морщится совсем как Бэли Те-ран, завидевшая иных, и холодная усмешка кривит его ровные, слишком яркие на фоне бледного лица губы. — В Траминере долгие годы борются за сохранение той горстки чистых семей, что еще осталась, и, разумеется, мы женимся на достойных парах, но это вовсе не гарантирует нам любви в браке. Чары Фиама помогают… помогали познакомиться… — Он кривится, отводит взгляд, видимо полностью осознавая, насколько этот метод несовершенен и попросту дик. — …Поближе.

— Помогали?

— Я за всю жизнь не знал ни одной пары, этим связанной, но в теории… почему нет? — Теперь он говорит словно сам с собой, задумчиво и спокойно. Он и сам будто задается вопросом, насколько происходящее абсурдно.

Капли стекают по лицу Рейва. Брайт следит, как они чертят линию его профиля, скапливаются на ресницах, и это все усиливает дрожь в теле. Зрение вернулось, голос вернулся. А чужие чувства никуда не ушли.

— Как это исправить?.. — Голос звучит безжизненно и обреченно. Новая тюрьма кажется страшнее предыдущей.

— Только не ной. Неплохо ты придумала себя обезопасить. Теперь‐то, конечно, тебя никто не тронет. Умрешь ты… умру и я. — Он холодно усмехается.

— Что?

Но Рейв просто игнорирует ее вопрос, прикрывает глаза и будто пытается сдержаться, чтобы не начать крушить стены. Уровень раздражения в нем растет, и вместе с тем Брайт тоже потряхивает.

— Чары Фиама связывают наши жизни в одну, — бормочет он, будто рассказывает самому себе. — Физические увечья, эмоциональные… все пополам. Черт!

И запрокидывает голову. Брайт смотрит снизу вверх, как дергается его кадык и стекает по шее капелька воды. Это наблюдение оказывается чем‐то волнующим после пережитого совсем недавно приступа возбуждения, и приходится отвернуться.

— Ни одного наказания за шесть лет! Ни одного! Идеальная статистика, идеальное досье… — Он резко опускает голову и смотрит на Брайт, которая после этих слов не удержалась от ироничного смешка. — Ты думаешь, для меня это не важно? Ошибаешься.

Рейв будто даже хочет объясниться, Брайт это почти чувствует, но заранее знает, что он не откроется ей. Да это и не нужно. Ей переживания истинного вовсе не интересны.

— Впрочем, не суть, — отмахивается он. — Интересует меня другое… Появляется розовоглазая дрянь и устраивает мне проблемы… Конечно, это совпадение, кто бы сомневался. Ловко ты все подстроила! Я в библиотеке, без особой защиты, с тобой наедине, и — бамс! — заколдованная книга, так удачно оказавшаяся в кладовке! Тут ты меня еще и поранила, таким образом получив мою кровь, умно придумано, кстати. Вдобавок уединение. И темнота. Все как надо!

— Как это исправить, Хейз? — выдыхает Брайт, не в силах оправдываться.

— Пока смерть не разлучит нас, — улыбается Рейв. — Чертово любовное заклинание. Или мы влюбимся друг в друга. — Он выплевывает слова с отвращением. — Или в кого‐то еще. Пока наши сердца свободны, мы останемся связаны.

— Это точно оно? Ты уверен? Как ты понял?

Брайт перебирает в голове знакомые ей чары и даже близко ничего подобного не помнит. По ее скромному мнению, для точного диагноза анамнез неполон, но и других идей у нее нет.

— Я не идиот…

— Я спрашиваю не потому, что ты идиот. — Он бледнеет от мгновенного приступа злости, но Брайт от этого только отмахивается. — Говорим как взрослые недоврачи. Факты. Ну!

— Ты схватила книгу Фиама, чьи еще там могли быть чары? Уймись. Если хочешь фактов — иди в библиотеку. А… постой, ты же разнесла ее к чертям!

Брайт кивает. Говорить с этим человеком бессмысленно.

— Ну и еще одна потрясающая новость, — улыбается он.

Но Брайт теперь не обмануть никакой улыбкой. Она дергает подбородком в вопросительном жесте.

— Так как библиотека пострадала по «нашей» вине, каждый вечер, видимо, до конца наших жизней жду тебя там для очень… очень… очень утомительных отработок. Поздравляю, первокурсница, с началом учебного года тебя! — выплевывает он и отталкивается от пола так, что Брайт задыхается от неожиданно резкого движения. — Идиотка, — бросает он напоследок, прежде чем скрыться в дверном проеме.