Квинтэссенция Света

Ильяс Сибгатулин, 2022

Что есть свет? Возможность скрыться от тьмы. Но что, если тьма вокруг тебя, а в руках только чертов мерцающий фонарик?.. Альфред Дэнэм и Мэдисон Крид – военный корреспондент и оператор – объединяются с группой выживших, чтобы выбраться из страны, охваченной нашествием жутких монстров. Главное, оставаться на свету, даже если свет – всего лишь круг от мерцающего фонарика.

VII

«Новый день под старым небом и солнцем,

Но вы все так же хороши, притворцы.

Некоторые уже не проснутся, не откроют глаз.

А мы все также живем, и чей-то исполняем приказ.

Завтра новый день? Под тем же забвением?

Мы улыбаемся, пьем жизнь с упоением.

Может хватит? Оставить? Уйти с глаз?

Но кто же будет вычленять приказ?

Это нормально, мама. Это нормально, сын.

Завтра прежний день. И то же небо без причин.

Такова наша жизнь, наша твердая дорога.

Важно, чтобы не было больше Око за Око.

Мы все спим. И спим. А ведь кто-то уже нет.

Не проснется. Или все же?.. Увидит свет?»

— Это ты откуда такие стихи взяла? — Мэд обернулся с переднего сиденья и взглянул на Сару.

Я посмотрел в зеркало заднего вида. Девушка светила фонариком на небольшой потрепанный томик.

— Нашла в «нашем Опеле». Книга валялась под сиденьем.

— Неплохие стихи, — я решил поддержать диалог, — даже немного дают оптимизма.

— Автор Эдвард Грей. Не слышала о нем… хотя, как по мне, строчки слишком депрессивные.

— Это, Сара, просто время такое мрачное, — добавил хриплым голосом профессор, — простите, что встреваю в ваш разговор, друзья. Но так как я себя плохо чувствую, вам самим придется оборонятся этой ночью. Умирать никому не хочется, поэтому прошу вас собрать волю в кулак.

— Ты прав, Фредерик. Но сейчас вроде тихо на дороге, — заметил Мэд, — фонари на машине светят хорошо. Монстров мы увидим заранее.

Будто сочтя его фразу за разрешение немного расслабиться, Сара тихо произнесла.

— Тогда вашему вниманию еще одни любопытные строки. Слушайте.

«Вот горит свеча, разгоняя плотный мрак.

Что дает душе твоей: мир иль кавардак?

Света лишь клочок? Игру теней во снах?

Память о былых причудливых мечтах?

Тьму разгонит свет, проведет меня сквозь ночи.

Нить протянет светлую, будто твои очи.

Так горит свеча, продлевая жизни путь.

Один иду в тумане. Надо ль мне свернуть?

Справа — тихий старый дом, слева — леса шум.

Не уйти без света мне от гнетущих дум.

Жар лучины, и ажурный дыма завиток,

Этого довольно — тьма читает между строк.

Ты сожми в руках пламя той свечи.

В сердце сохрани жаркие лучи».

— Да, это мне больше нравится, — сказал Мэдисон, — мы тут тоже сейчас сильно от света зависим.

— И едем, будто в тумане — сами не зная, что ждет впереди.

— Кстати, Фред.

— Да, Сара?

— Топлива хватит теперь до Молдрэма?

— Да, мэм. Если кто-то из вас подменит меня по дороге, то сможем доехать без остановок, и уже завтра к утру будем в городе.

— Классно!

Сзади зашуршало.

— Что там у вас? — Мэд снова обернулся.

— Профессор, ты решил вздремнуть.

— С вашего позволения, друзья. Если уж ты, Мэдисон, говоришь, что вокруг тишина и «осьминогов» не наблюдается, то позвольте старому раненному человеку прикрыть свои веки. Очень уж устал.

— Спите, Зимовски, — вставил я, — если что, разбудим.

— Да, устраивайся тут поудобней, Фредерик, давай я немного подвинусь.

— Спасибо, Сара, прошу прощения, что приношу столько хлопот.

— О чем это ты. Все нормально, профессор. А я еще почитаю.

— Только про себя. Хватит с нас рифмоплетства.

— Не нравится, не слушай, Мэд, — Сара подкрепила ответ высунутым языком.

— Вообще-то Мэд прав. Прости, но давай не будем создавать дополнительный шум.

— Ну и зануды вы оба!

Так и ехали молча.

Ночь за окном тоже не радовала разнообразием звуков. Мир не просто спал, а сжался в страхе, не в силах вздохнуть. «Осьминоги» до такой степени запугали местную фауну, что ни мелкая живность, ни даже насекомые не смели показаться в темное время. А крупных животных «осьминоги» просто всех сожрали.

Вдоль дороги пейзаж разноображивали выхватываемые из тьмы редкие деревья и скалы. Они яркими пятнами вырастали из земли всего на мгновение, вспыхивали в поле зрения, и также быстро пропадали, оставаясь позади.

«Осьминогов» нигде не было видно.

И это настораживало.

Правда по моим спутникам этого было не сказать — мою зарождающуюся тревогу, казалось, никто не разделял. Зимовски беззаботно уснул, Сара уткнулась в книгу, Мэд, как и я, пялился на желтую разделительную полосу дороги.

— Куда они попрятались?

— Не знаю, Фред. Может, это какой-то глухой участок дороги. Может, здесь им уже нечего есть.

— А как же мы? — заметила Сара.

— Резонный вопрос, — согласился Мэдисон.

— Ох, лучше об этом не думать. Давайте просто наслаждаться минутами затишья.

— Вот тут соглашусь с девушкой.

— Спасибо, Мэд.

Я стою на краю, и она все ближе

Подходит. И звуки все тише

Я шепчу: «Кто ты?». Она ближе, улыбается.

«Я смерть». И стрелка на вечность сдвигается.

И я все ближе. К тебе ближе.

И все показатели падают ниже.

Она шепчет: «Где ты?». Стою, растворяюсь.

«Я жизнь». Она ближе. Я мчусь, притворяюсь.

Что там вдали, за краем рая?

Она знает, я — нет. Просто сгораю.

«Смерть? Жизнь? Туман, пустота?» Убегает.

«Я вслед за тобой!» Мечтаю. Мечтает.

Звуки тише, я ближе: к тебе и себе.

Чего же хочу? Не быть в пустоте.

— Ага, я понял. Чувак явно боится темноты, видимо побывал в нашей шкуре, — вяло начал комментировать Мэдисон, — но…

— А мне кажется, — прервала его Сара, — он тут больше говорит о страхе перед незнанием, что будет после смерти.

— Я как раз это хотел сказать, — согласился фотограф, — а еще это вроде про любовь…

— Да ты прям романтик…

— По статистике семьдесят пять процентов созданных произведений искусства так или иначе посвящены любви, — зачем-то сообщил я.

— Откуда такие данные, уважаемый военный журналист?

— Не помню, честно говоря. Но знаешь что, Сара, мне кажется, эта цифра не далека от правды… Ох, черт!..

— Фред, ты решил нас всех на дороге похоронить!

— Простите, отвлекся, — я выровнял «Опель» после небольшого заноса и вновь вперил взгляд на дорожное полотно.

— Да, если нас не убьют твари с тентаклями, то это сделает неуклюжесть мистера Данэма…

–… или операторские подвиги мистера Мэдисона.

— Туше, братец.

— А я смотрю, мальчики, вы любите друг друга подкалывать.

— Да, Сара, у нас с Фредом броманс, хотя он это отрицает.

— Шесть лет совместной работы заставляют иногда беспокоиться и от твоей шкуре.

— Так и есть, старик. Хотя от тебя иногда хочется побольше слов сочувствия и участия в ситуации… — решил уколоть меня Мэд.

— Просто я все еще надеюсь на спокойную уединенную жизнь. Вдали от всех. А ты смирился с тем, что нам вдвоем… а в данном случае вчетвером пришлось сплотиться на время.

— А я не против вашей компании, мальчики. Главное, не отвлекайтесь от дороги и скажите, когда «осьминожки» появятся.

— Читай, Сара, потом еще продекламируешь нам стихи.

— Договорились, Мэд.

И снова тишина пробралась в салон машины. Целый час мы ехали в ночи, больше почти не разговаривая. Профессор все также спал, Сара, почитав, отложила книгу и занялась наведем красоты на своем лице, а затем и в «Опеле». Мэд что-то настраивал в камере — свет в салоне и фонари мы не отключали, поэтому ему было хорошо видно все делали своей камеры.

Да, свет… без достаточной яркости по ночам уже почти три месяца мы знали, что не будем в безопасности. Даже небольшой луч искусственного света дает надежду. Как иронично, в течение жизни люди погружаются во мрак бесчисленных мелких занятий, зарывая себя и даже не осознавая этого. А затем также отчаянно и неосознанно рвутся на свет, особенно в моменты такого кошмара, который окружил нас.

Особенно в моменты отчаяния.

Особенно в моменты кошмара…

Интересно, часто ли за эти три месяца мои спутники думали об отчаянии, хотели ли прервать мрак сложившейся ситуации. Или все же мысли приводили их к свету?

Сейчас в тишине, в ночи, в дороге, такие мысли о дихотомии противоположностей вкрадывались в мою голову с настойчивой упертостью. Я уже хотел нарушить тишину — уж слишком сильно зудело желание поделиться мыслями. Но меня опередила Сара, задав уже набивший оскомину вопрос.

— Слушайте, я знаю, что эта тема уже задолбала всех, и даже мы ее успели немного обсудить, но не до конца, поэтому спрошу конкретно вас двоих, — начала издалека Сара, — как вы считаете, откуда взялись эти «осьминоги»?.. Скажите мне как военные журналисты.

— О, Мэд, ты дождался своего звездного часа. Давай, пали из всех орудий.

— Почему звездного час, Фред?

— Потому что у меня, уважаемая Сара, есть целая теория насчет этих тварей. И заметь, аргументированная теория, — Мэдисон говорил, не откладывая камеру, но лишь искоса поглядывая на девушку, — начнем с того, что «осьминожки» — это не какие-то гребанные инопланетяне, прибывшие к нам с Альфа-Центавра или Альдебарана, а дело рук человеческих…

— А. Я слышала об этой теории, что якобы наши ученые намудрили, что-то с пробирками… по-моему, Зимовски еще об этом заикнулся, когда мы сидели в том кафе…

— Да, в этом вы с профессором правы. Но! — Мэд поднял палец вверх, — Дальше идут важные различия. Согласно моей мысли, это не наши набедокурили, а соседские.

— Ты имеешь в виду Ливран, Эрибию, Федерацию?..

— Да, кто-то из них отправил нам «посылку». «Осьминожки» выведены в чьей-то лаборатории и использованы, как биологическое оружие… Бум! Заголовок нового сюжета! И Нобелевка у нас с Альфредом в кармане.

— И ты в это веришь? — обратилась Сара ко мне, скривив на лице скептическую гримасу.

Я видел ее в зеркало заднего вида и на пару мгновений залюбовался. Да, саркастичное выражение лица, да уставший вид, но все равно красота… хотя может это всего лишь правильно падающий свет и целый год жизни без женской ласки…

— Я считаю, что в теории Мэда есть зерно правды. Но я бы изменил детали.

— Какие? — продолжила расспрос Сара.

— Я уж точно больше верю во внеземное происхождение «осьминогов»…

— Серьезно? — усмехнулась Сара так громко, что чуть не разбудила профессора.

— Да, — невозмутимо продолжил, стараясь не вестись на ее провокацию и не отвлекаться от дороги, — потому что не верю в умы человеческих ученых… ну не способны они пока вывести такую смертоносную живность в таких колоссальных масштабах.

— Допустим. Что дальше, Фред?

— Я за инопланетное проникновение. Но это не разумная интервенция в стиле всех этих фантастических фильмов. А просто стечение обстоятельств — упал метеорит, на котором была вот эта самая примитивная жизнь. Она успела развиться, затем ее нашли некие ученые, скорей всего соседи наши. А уж затем кто-то из верхушки решил поставить на «осьминогах» штамп «Биохазард» и отправить в нашу страну.

— Но для чего, блин!? — градус возмущения девушки снова стал зашкаливать, — почему именно к нам?! Что мы им сделали? Мы же не с кем не воюем открыто!

— Позволю себе заметить, Сара, что для подобных тестов оружия не обязательно развязывать открытый конфликт…

— О, Фредерик, вы проснулись. Простите, я разбудила вас. Слишком громко возмущалась, да?

Я взглянул в зеркало — профессор сел поудобнее.

— Как рука, Зимовски? — спросил я.

— По-моему, пришла пора перевязки, — заметил он, — и отвечая на твой вопрос, Сара, нет, возмущалась ты как раз так, как надо. Просто у нас пока нет ответа на твой вопрос.

— Ох, профессор. Давайте свою руку.

Девушка стала обрабатывать культю Фредерика. А мы с Мэдисоном снова погрузились в наблюдение за освещенной фарами полосой дороги. Асфальтовая нить вела нас в темноту.

— Послушайте, мы уже час едем в тишине…

— Ты, Сара, снова хочешь обсудить источник возникновения монстров на нашей планете?

— Нет, Мэд. Я о том, что мы этих монстров на дороге уже час не видели. Так может стоит сделать остановку. Очень быструю и… очень вынужденную!

— Э-э-э…

— В туалет мне надо! Что не понятного?! Вы, мальчики, можете и терпеть. Но я теперь уже не могу… Фред, останови, пожалуйста.

— Это рискованно, Сара.

— Я терплю еще со времени Оаквилла!

— Боюсь, я согласен с Альфредом, — вмешался профессор, — «Осьминоги» могут ждать нас в темноте.

Девушка заскулила от отчаяния.

— Прости, Сара.

— Ах так! Тогда я вам прям тут лужу сделаю!

— Эй, эй! Стой!.. Ладно, ладно. Дай подумать.

— Я уже не могу ждать, Фред!

Тут за девушку вступился Мэд.

— Вообще, приятель, она права. Физиология, все дела. К тому же нам всем надо освежиться. Я тоже, честно говоря, чувствую себя в западне. Мы не видели этих тварей уже очень давно…

— Черт…

— Вон, Фред, смотри, кусты справа. Давай, тормози. А ты, Сара, пулей туда и обратно!

— Спасибо, Мэд!

Я стал снижать скорость и остановился возле пышных кустов у обочины. Вокруг стояла тишина. Ночь замерла.

— Давайте быстрее, — сказал выходящим из машины Зимовски, протягивая Саре фонарь. Мэд тоже взял фонарь и прихватил пистолет.

— Шуму не поднимайте, — вставил я.

— Да иди ты! — шикнул оператор.

Я направил большой фонарь на крыше «Опеля» на кусты. И еще мы с профессором направили туда свои ручные фонари — все, чтобы отпугнуть потенциально прятавшихся там тварей.

— Мочиться в свете софитов — как тебе, Сара? — усмехнулся Мэд.

— Да хоть бы и так. Главное быстрее — Сара на полусогнутых ногах помчалась в кусты.

— Ты смотри, даже каблучки не надела, — подметил улыбающийся Зимовски.

Мэд решил так далеко не ходить и помочился в двух шагах от машины, встав перед ней в свете фар.

Передышка действительно получилась недолгой — уже через пару минут Сара выбежала из своего укрытия. На лице играл страх, поза выдавала то, что девушка так не достигла своей цели, но появились критические факторы.

— Быстро в машину! Быстро, быстро, быстро! — шикала Сара на спешащего Мэда, пока тот садился рядом со мной. Сара чуть ли не сорвалась на крик, но сдержалась.

— Что? Что такое? — Мэд был растерян, — Тебя ослепил свет софитов?

— Там… там… трупы… человек десять… они дергаются… из них «осьминоги» лезут!

— Черт!

— Ты уверена, Сара? — спросил ее Фредерик.

— Нет, блин, ослепла на оба глаза! Такое, блин, не развидишь!

Мы колебались.

— Надо посмотреть, — в итоге сказал Зимовски, — там могут быть выжившие.

— Возможно, — согласилась Сара, — я толком ничего не успела рассмотреть…

— Ты же сказала, что все видела! — возмутился Мэд.

— Не все! Там темно, блин! Даже фонарь не сильно помогает! Тем более я писать ходила, а не в разведку! Все было очень быстро, потому что прям у меня под ногами женщина стала биться в конвульсиях… из нее начал вылезать «осьминог».

— Вооружимся, парни, — скомандовал профессор.

— Возьми фонарь, профессор, — добавил Мэд, — будешь светить.

— А я возьму камеру. Это надо заснять для хроники.

Я, как обычно, вооружился своим Дезерт иглом.

— Только действуем быстро, — вставил Мэд, когда мы почти дошли до кустов.

Кустов? Нет. Это мне сначала, в темноте, показалось, что это всего лишь кусты. За ними был небольшой лог с целым подлеском. Впрочем, самого леса и близко не было — просто разросшаяся зелень, предназначенная для разделения пшеничных полей и дороги.

Фонари «Опеля» освещали подлесок со стороны трассы. Лучи пробивались через темную листву, но редко доходили до обратной стороны. Поэтому, когда мы зашли за высокие кусты и небольшие деревья, то оказались практически во тьме. Наши фонари начали выхватывать из ее мрака дергающиеся тела людей.

Нет, их было не десять, как сказала Сара, а десятки. Весь небольшой лог был усыпан телами. А еще дальше мой фонарь высветил несколько разбитых машин и домов на колесах.

— Бедняги, — прошептал профессор.

Тела дергались в конвульсиях и агонии. Твари, еще небольшие, но уже опасные, выползали из них.

Еще хуже было от звуков, сопровождавших это гнездо.

— Здесь есть кто живой! — выкрикнул Мэдисон.

Мы с профессором не стали его отдергивать.

— Если есть кто выживший у нас машина на шоссе, в двадцати метрах от этого подлеска! Идите на свет фар! Ждем две минуты! Больше ждать нам твари не дадут!.. Простите!

— Идем, — сказал Зимовски после того, как Мэду никто не ответил, — «Осьминоги» скоро поймут, что нас тоже можно сожрать… Идемте, парни! Идемте!

Мы все стояли… вдруг все же кто-то… может выжил в этой мясорубке…

— Давайте, давайте! — профессор стал толкать нас Мэдом, — Свет, господа! Надо держаться света. А здесь темнота и мрак.

Опомнившись, мы побежали к машине. Сзади уже слышалось урчание и утробное бульканье «осьминогов». Едва вылупившиеся малютки хотели есть. Пока им хватит тех трупов, которые послужили им коконами. Но хватит всего на пару минут.

Мы уже поняли, что из одного кокона — человека или животного — могут вылупиться до трех или даже четырех «осьминогов». Если кокон крупный, например, слон — то с десяток тварей. «Осьминоги» прожорливые, а это значит, что наша компания вызовет у них интерес минут через десять. Мэд сказал, что мы будем ждать две, понимая, что нам нужен будет запас времени, чтобы оторваться на дороге от этих тварей. Чтобы скрыться от них в приближающемся рассвете. Оставить их и ночную тьму позади.

— О, мальчики, а я успела облегчиться! — даже в такой момент человек находит повод порадоваться. Сара светилась от улыбки.

— С облегчением, — помрачневший Мэд не разделил ее радости.

— Что? Там все плохо? — Сара сразу приняла озабоченный вид.

Ответом ей послужили душераздирающие крики — один женский, другой мальчишеский. Мы замерли у машины, резко повернувшись к подлеску.

Истошные вопли оборвались мгновенно, утонув в урчании и прожорливом чавкании.

— Сволочи! — прорычал Мэд, тыча пистолетом в сторону подлеска.

Но тут кусты начали шевелиться.

— Быстро все в машину! — скомандовал я.

Уселись за секунду. Двери на блокировку, стекла окон подняты, Фонари настроены на дорогу. Освещение максимальное — оно наше спасение. А еще скорость и трудяга-двигатель «Опеля».

Педаль газа до упора. Мы рванули с места.

«Осьминоги», вынырнувшие из-под кустов на проезжую часть, быстро сориентировались и помчались за нами. Я видел в зеркало заднего вида десятка два или даже три этих тварей.

— Давай, Фред, давай! Быстрей! — Говорили мне в спину тревожные голоса попутчиков.

А я стал орать им в ответ, чтоб готовили оружие и фонари.

Именно орать, а не просто говорить. Потому что увиденное мной свежее кладбище… нет, это не кладбище… там не было мирно похороненных людей. Это был мясной ряд для молодых «осьминогов» или шведский стол… целое гнездо… такое крупное я видел впервые… чертов кемпинг у дороги. Люди решили сделать перерыв во время постоянной гонкой за жизнь. Но монстры думали иначе. Они хотели жрать, размножаться и снова жрать.

Люди тысячи лет были охотниками, выслеживали добычу, загоняли ее. А теперь загоняют нас. Сказал бы что-нибудь ироничное, но сейчас надо было сосредоточить мысли на дороге. Спасительный рассвет был близок. Мы ехали прямо к светлеющему горизонту.

Справа и сзади слышались редкие выстрелы и пыхтение. Пару раз выстрелил даже профессор Зимовски. Окна пришлось открыть, зато судя по возгласам, Сара и Фредерик смогли подстрелись нескольких «осьминогов».

Но те не отставали, ловко прыгая и перебирая своими тентаклями по холодному асфальту. Снова несколько ударов по машине. Заднее стекло «Опеля» разбилось. Один прыткий «осьминог» даже успел залететь в багажник, за заднее сидение, но Зимовски быстро смог выстрелить в него и выбросить в окно.

Мы мчались вперед. Лучи солнца уже облизывали шоссе. Но осьминоги, видимо одурев от инстинкта поглощения, продолжали погоню. Некоторые мчались уже рядом с моим окном.

Но тут слева и справа от машины в метрах в трех стало что-то взрываться. Взрывы были мощные и явно внезапные для тварей — те сгруппировались за машиной.

А потом я увидел впереди военный кордон и пулеметы.

— Там военные!

— Шикарно! — ответил Мэд.

— Видимо, это были минометные выстрелы, — догадался профессор.

Но взрывы прекратились, видимо военные боялись задеть нас или свои укрепления. Поэтому «осьминоги» снова осмелели и повыскакивали с обеих сторон от «Опеля».

— Упорные твари! — сказал Мэд, светя фонарем ближайшему «осьминогу» в раскрытую пасть. Тот корчился урчал, но продолжал нестись рядом, не обращая внимания на куда более сильные ожоги от солнца.

Но тут в дело вступили пулеметы и автоматные очереди.

Мы подъезжали к военному укреплению.

А количество «осьминогов» редело на глазах.

Свет и пули.

А еще естественное желание выжить, вкрапленное в нашу сущность.

В этот раз повезло.

А дальше?..

«Свет бросает тени, они в ответ ему скалятся.

Они ведь так привыкли. Обоим это нравится».

Я не стал дальше вспоминать стихотворение, потому что военные открыли ворота.