Римская сага. В парфянском плену

Игорь Евтишенков

После сокрушительного разгрома армии Марка Красса под Каррами легат Лаций попадает в плен. Его жизнь, как и жизнь его товарищей, превращается в сплошную муку, пока тех, кто выжил после издевательств парфян, не отправляют на север страны строить дворец местному правителю. Однако невольное участие в дворцовых интригах жены правителя и его сестры приводит к гибели друзей Лация. После этого опасность нависает над ним самим, и он даже не подозревает, как судьба распорядится его жизнью на этот раз.

Глава Сражение Лация

— Афрат, ты опоздал! Так можно дождаться, когда эти пленники придут сюда сами и сядут вместо тебя за стол. А ты пойдёшь на площадь и будешь их веселить, как раб, — сузив глаза, произнёс Сурена и махнул рукой в сторону оставшихся пяти всадников.

— Прости, великий визирь. Я не знал, — пробормотал Афрат, чувствуя, что над его головой сгущаются тучи.

— Что ты не знал? — с издёвкой спросил тот. — Что римляне умеют сражаться? Как это ты ещё умудрился их победить, если один безоружный римлянин может разогнать десять твоих всадников?

— Велик твой разум, непобедимый Сурена, — осторожно вмешался Абгар. Ему не хотелось видеть гнев визиря. — Благодаря твоей мудрости мы объединились и смогли победить такого сильного врага.

— Абгар, ты, как всегда, умеешь хорошо сказать, — Сурена покрутил в воздухе пальцами и хотел что-то добавить, но не нашёл нужное слово. Однако кислая улыбка на его лице говорила, что он не забыл о воинах Афрата. Помолчав, он снова повернулся к нему: — Афрат, я хотел продать этого римлянина за большие деньги. Он был очень сильным и храбрым. Если бы не лучники Силлака, ты бы сейчас лишился десяти своих воинов, — теперь он повернулся к предводителю катафрактариев всем телом, и тот побледнел.

— Да, мой визирь, — пробормотал Афрат.

— Сколько стоят твои всадники? — глядя ему прямо в глаза, спросил Сурена.

— Э-э… Я не знаю, — промямлил тот в замешательстве.

— Ты мог бы потерять десять человек вместе с лошадьми. А я их спас. Так скажи, сколько ты готов заплатить за жизнь своих воинов?

— Сколько ты скажешь, — наконец сообразил, как выкрутиться, Афрат.

— Э-эх, Афрат, Афрат, — сокрушённо покачал головой Сурена. — Надо было поменять этого римлянина на десять твоих всадников и выпустить его первым на поле боя. Больше было бы пользы. Два таланта серебра. Пусть принесут завтра. Каждый! — он опустил голову на грудь и исподлобья посмотрел на Афрата. Ни один раб не стоил таких денег, но перечить Сурене было нельзя. Афрат открыл рот, собираясь что-то сказать, но поперхнулся и опустил взгляд. — Смотри, два таланта серебра. Иначе завтра их самих продадут на базарной площади, а деньги отдадут мне. И тебя вместе с ними. Ты понял?

— Да, визирь, — потея, прошептал Афрат, ещё не веря, что беда минула его самого. Как воины будут искать деньги, его не волновало. В крайнем случае, их можно было и продать. Самих. Вместе с лошадьми. Лишь бы Сурена остался доволен.

— Дальше! — махнул рукой визирь. — Давай дальше, Согадай! — зрители тоже обрадовано загудели, предвкушая продолжение.

— Ты хотел увидеть римлян в бою, господин, — напомнил ему один из придворных.

— Ах, да. Римляне любят смотреть, как рабы убивают друг друга на потеху зрителям. Почему бы нам не посмотреть на них? — он обвёл взглядом старейшин, и те с радостью закивали седыми головами. — Согадай, выводи! — махнул рукой Сурена.

Двадцать римлян вытолкали в центр площади и поставили друг напротив друга. Затем раздали короткие мечи.

— Сражайтесь! — крикнул Согадай. Пленные не шевелились, понуро опустив головы. Сурена опять нахмурился. Тогда начальник охраны выхватил меч и убил одного из них прямо на месте. — Иди! Давай! — кричал он, тыча остриём в спины остальным. Несчастные старались увернуться, но ему удалось достать почти половину, и у них по спинам потекла кровь. Видя, что его усилия тщетны, Согадай убил второго римлянина. Стоявшие позади него стражники взялись за мечи, предчувствуя, что сейчас может понадобиться их помощь. Но в этот момент пленные стали стучать мечами, изображая подобие боя, поэтому начальник стражи на время остановился. Посмотрев в сторону Сурены, он увидел на его лице недовольную гримасу и сразу же принял решение. — Убить. Всех! — коротко приказал он, и через несколько мгновений на земле лежали ещё восемнадцать трупов.

— Давай других, — махнул рукой Сурена. Согадай с готовностью кивнул и широкими шагами направился к ограде.

— Ну что, есть ещё храбрые герои?! — прорычал он.

— А сам не хочешь попробовать? — послышался чей-то голос. Согадай дёрнулся, как от удара плетью, и застыл от удивления. Через мгновение до него дошёл смысл сказанных слов.

— Что-о-о?! — проревел он, как голодный медведь.

— Давай вдвоём поиграем! Один на один, — предложил всё тот же голос. Расталкивая рукояткой меча оборванные фигуры пленных, Согадай рванулся вперёд.

— Ты где? — хрипел он от злости. Стражники не поспевали за ним.

— Тут я, тут. А ты где? — была последняя фраза странного смельчака, когда вдруг римляне расступились, и перед начальником охраны появился черноволосый, смуглый пленник с жёстким взглядом и пренебрежительной улыбкой на лице. Это был Икадион. Он держал под руку другого римлянина, намного моложе него. Тот с трудом стоял на ногах из-за раны под коленом. Согадай злорадно усмехнулся.

— Ты — герой? — спросил он, приблизившись к самому лицу Икадиона.

— Нет. Я — не герой. Это ты — трус, — не переставая улыбаться, ответил тот.

— Ах, так… — с трудом сдерживаясь, чтобы не убить его на месте, прохрипел Согадай. — Ну ладно. Мы сразимся, — он посмотрел на смельчака, потом — на второго пленного и злорадная улыбка перекосила его лицо. — Но не с тобой. А с ним, — он ткнул кулаком в грудь раненого и добавил: — А ты посмотришь. Ведите его! — приказал он стражникам.

Улыбка на лице Икадиона превратилась в гримасу ненависти и неприкрытого отвращения. Он чувствовал, что следующее слово может оказаться в его жизни последним. Но молчать не было сил. Когда его товарищ оказался на арене, Икадион крикнул:

— Только трусы сражаются со слабыми!

Его голос донёсся до Сурены. Визирь с наигранной искренностью произнёс:

— Как я люблю правду! Эй, римляне, — крикнул он, — может, поэтому Красс не стал с нами сражаться. Да? — все придворные вокруг рассмеялись. — Если вы такие сильные, докажите это, — и он кивком головы показал Согадаю, что тот может продолжать.

— Держи! — сказал тот и протянул раненому меч. Но несчастный был настолько слаб, что не мог его даже держать. Он так и стоял, с опущенной рукой, наклонившись плечом в сторону непосильной ноши.

Начальник охраны отошёл на шаг и вытащил свой клинок.

— Убей себя! — раздался из-за ограды голос Лация, но пленный даже не пошевелился. Согадай услышал этот совет и его ноздри хищно раздулись от гнева. Он размахнулся и обрушил всю силу своего удара на голову римлянина. Меч разрубил того почти пополам и застрял в районе груди. Ругаясь, Согадай с трудом достал его и повернулся к заграждению.

— Смотри, Афрат, как он разошёлся. Может, и тебе порезвиться хочется? — усмехнулся Сурена. — Не стесняйся!

— Как скажешь, о, великий визирь, — покорно ответил тот.

— Ну ладно, ладно, посмотрим ещё, — вздохнул Сурена и повернулся к арене. Там начальник стражи выбирал себе следующую жертву. Он зашёл за ограждение и дико вращал глазами. — Ты где, смелый?! — крикнул он, не находя Икадиона.

— А с хромыми ты дерёшься? — неожиданно услышал он. Справа от него стоял сутулый, измождённый римлянин с редкой грязной бородой и прищуренным взглядом. Нога у него была неестественно согнута.

— Нет, не дерусь! — зло ответил Согадай и расхохотался. — Я просто отрубаю им ноги! — рявкнул он и ударил мечом по второй ноге несчастного. Тот упал, забрызгав кровью всех, кто был рядом. Она струёй хлестала из обрубка, и пленные в ужасе застыли, глядя на этот чёрный фонтан. Через некоторое время она почти перестала литься, слабыми толчками сочась из рубленой раны, и тело неподвижно застыло в огромной луже крови. — Ну что? Есть ещё смелые? — заорал парфянин и схватил ближайшего пленного за плечо. — Может, ты? Или ты? — он повернулся к другому. Все стояли, опустив головы с одинаковым выражением напряжения и безысходности. Умирать никто не хотел. Вдруг Согадай остановился. Перед ним стоял явно не простой воин. Широкая грудь, сильные, рельефные мышцы рук и груди, крепкие ноги — всё это выдавало в нём, по меньшей мере, сильного противника. И он не выглядел таким измождённым, как остальные. Но Согадай остановился не из-за этого. Его внимание привлёк взгляд. В нём было странное, неестественное спокойствие. Римлянин смотрел на него без страха, насмешки, ненависти или злости. Как будто случайно оказался здесь, среди людей, обречённых на смерть и рабство. Согадай повернул голову вправо, потом — влево. Шея хрустнула и приятно заныла. Интуиция подсказывала, что смерть этого воина будет непохожа на всё, что происходило до этого, и Сурена будет рад. Он прищурил взгляд и подошёл ближе.

— Ты кто? — спросил он. Ответа не последовало. Только ровный, спокойный взгляд. Согадай почувствовал, что начинает терять терпение. — Кто это?! — рявкнул он, повернув голову к стоявшему рядом пленнику. Невысокий рыжий римлянин задрожал всем телом и нервно задёргал головой, предчувствуя подлость с его стороны. Парфянин поднял меч и приставил к горлу несчастного. — Скажи мне, кто это! — прорычал он. — Твой друг? Твой брат? Как его зовут? — пленный выкатил глаза, но было видно, что остриё слишком глубоко вошло во впадину под горлом — он не мог даже вдохнуть. Из маленькой ранки тонкой струйкой потекла кровь. Но Согадай этого не видел. Он уже принял решение — просто ткнуть мечом в горло, и всё! Лезвие плавно прошло сквозь шею рыжего римлянина, но тот почему-то стоял и не падал. Плечо дёрнулось, мышцы напряглись, но рука осталась на месте. Вот почему тот был до сих пор жив! Согадай моргнул, нахмурив брови, потом ещё раз ткнул вперёд, но острие меча по-прежнему оставалось на месте, упираясь пленному в горло чуть выше ключиц. Тонка шея и рыжая голова были на месте, а бледные, посиневшие губы дрожали от страха, но не от предсмертной агонии. Согадай смотрел и не понимал — во что же упирается меч? Почему этот несчастный ещё жив?

Он был настолько удивлён, что не сразу понял, что произошло. Через несколько мгновений в его глазах вместо тупого безумия и жажды крови появилась капля сознания. Благодаря этому начальник охраны, наконец, увидел, что его кисть сжимает чья-то рука. Глаза Согадая округлились, лицо вытянулось, и ноздри хищно раздулись в стороны. Этого не могло быть! Он ещё раз по инерции ткнул мечом в горло рыжему пленному, но тот не упал. Произошло совсем другое — его пальцы разжались, и меч упал на землю. Начальник стражи повернул голову и упёрся взглядом в те самые невозмутимые глаза. Того, чьё имя он пытался узнать. Он готов был кинуться на него и разорвать на части, а потом съесть печень, но захлестнувшая разум волна ярости не дала это сделать — она перехватила горло, и Согадай стоял, хватая ртом воздух, не в силах произнести ни слова. Это спасло смельчака от немедленной смерти. Но ненадолго.

— Ты… Ты! — наконец, прошипел он, с трудом шевеля пересохшими губами. Ему казалось, что прошла вечность с того момента, как он зашёл за ограждение. На самом деле Сурена и его приближённые ещё даже не успели заметить, что там происходит что-то неладное.

— Меня зовут Лаций Корнелий Сципион Фиделий, — громко произнёс римлянин.

— Я разрублю тебя на куски и скормлю шакалам, Лаций! — прохрипел парфянин и кивнул своим воинам: — Взять его! На середину. Сейчас я нарежу из него ремни для своих верблюдов.

Сурена с удовольствием наблюдал за волнением у ограды. Шум — это всегда хорошо. Сначала появился Согадай, злой и красный, весь вне себя от ярости. За ним вытолкали вперёд какого-то пленника, который шёл слишком медленно и был вызывающе спокоен. Сурена присмотрелся, и кривая улыбка исказила его лицо.

— Афрат, почему нас сегодня веселят только мои рабы? Как же так? Ты разве помнишь этого раба? — не поворачивая головы, спросил он.

— Прости, не помню, — отчаянно напрягая память, пробормотал начальник железных всадников.

— А ты, Абгар?

— Помню, о, победитель римлян, — едва заметно кивнул араб. — Благодаря твоей милости, он остался жив. Этот человек приказал своим воинам прикрываться от стрел двумя щитами. И он забрал у железных всадников два орла и знамя. Это — легат Лаций, — царь Осроены ещё раз поклонился и краем глаза увидел лицо Афрата. Глаза у того вдруг стали огромными, лицо побледнело, и губы застыли в полуоткрытом вздохе. Абгар поджал губы. Он осторожно поднял взгляд на Сурену, но тот смотрел не на него, а на площадь.

— Жаль! — визирь покачал головой. — Жаль, что снова погибнет мой раб. Эй, Согадай! — крикнул он громко. — Что ты собираешься с ним делать? Это — мой раб, — Сурена хитро улыбался, но никто не знал, что могла значить эта улыбка. Начальник стражи, услышав его голос, вздрогнул, как будто споткнулся, но всё же остановился. Затем опустил уже занесённый меч и повернулся к Сурене. На его лице застыла кислая гримаса смирения и подобострастия, но в глазах бушевала ярость.

— Я хочу его убить, — с трудом сдерживая рвущийся из груди крик, прорычал он.

— Хорошо. Заплати мне, и убивай! — Сурена по-прежнему улыбался, но в его голосе прозвучала сталь.

— Прости, господин, — поклонился начальник стражи. — Он схватил меня за руку, и я… Я хотел отрубить её.

— А почему бы и нет? — вдруг поднял вверх брови Сурена. Выслушав его приказ, Согадай с недовольным видом засунул меч в ножны и с хмурым лицом отошёл к ограде. На площадь вышли два высоких, сильных воина.

Никто не видел, как в этот момент в одном из домов на дворцовой площади старая служанка схватилась за сердце и осела на пол. А её молодая хозяйка вцепилась обеими руками в штору и, не дыша, наблюдала за происходящим. Старая Хантра была рада гибели первого римлянина, но когда на площади оказался второй, она поклялась отомстить Кхабжу, который обманул её и взял за это так много денег. О том, что племянница могла догадаться о её поступке, она даже не подумала. Внизу в это время, продолжали развиваться ужасные события.

— Римлянин, — произнёс один из вельмож в халате громким голосом. — Великий Сурена, победитель Красса, предоставляет тебе большую честь, — придворный уже успел выслушать пожелания визиря и вышел за ограду. — С каким оружием в руках ты предпочитаешь умереть? Выбирай! — парфянин указал рукой на мечи, ножи, кинжалы и сабли, которые вынесли за ним стражники.

Лаций посмотрел на парфян. Было жарко. И хотя не так жарко, как в пустыне, но всё равно тяжело. Руки потели даже от того, что он просто стоял на месте. Пот стекал по лбу и щекам, но он не обращал на это внимания. Сейчас ему предложили выбрать оружие. Убив столько безоружных римлян, они хотели увидеть смерть пленного с оружием? Странные люди… Варвары… Лаций прищурился, и лучи солнца заиграли тонкой паутинкой в уголках его глаз. Он вспомнил слова гадалки Маркилии: «Делай то, что ты хорошо умеешь, и тебе не будет равного. Не прощай смерти ближних. Иди вперёд и побеждай». Эти мысли наполнили его сердце отвагой, потому что он умел хорошо сражаться. Тем более с оружием. Блестящие на солнце клинки завладели всем его существом, и Лаций больше ни о чём не думал, превратившись в воина.

Со стороны ничего не предвещало подвоха. Парфяне хотели поиграть в римлян. Им не хватало гладиаторских боёв. Ну что ж, пусть так и будет. Он подошёл к двум оруженосцам. Сначала осмотрел мечи, потрогал их рукоятки, согнул пополам. Один не выдержал и лопнул у самого основания. Он сразу откинул лезвие в сторону. Затем дошла очередь до кинжалов и коротких мечей. На щиты он даже не посмотрел. Прошло много времени, но никто его не торопил. Все молча ждали, когда обречённый на смерть сделает свой выбор. Наконец Лаций повернулся, и римляне удивлённо зашептались, обсуждая его выбор, а парфяне стали откровенно смеяться.

— Два коротких меча? — послышалось откуда-то сбоку. — Может, ты хочешь сразу убить себя? Или сначала отрубишь себе руки и ноги? — донеслось с другой стороны, а дальше — грубый смех и улюлюканье.

— Лаций погиб, — шептали римляне. Надо было брать длинный и короткий меч. И щит — тоже.

Только Икадион и Атилла стояли молча. Никто не видел выражение их лиц, потому что все смотрели на площадь. Но они прекрасно знали, что Лаций никогда не ошибается в выборе оружия. Икадион с одобрением покачал головой и пробормотал:

— Ещё бы кинжал… — он хмыкнул, криво усмехнулся и добавил: — Ну ладно. Теперь посмотрим. Я буду следующим.

— Жаль, если убьют, как Варгонта, — прошептал Атилла и закусил нижнюю губу. Павел Домициан, поняв, что произошло, обречённо прошептал:

— Прости, я так и не спел гимн в твою честь…