Запах скошенной травы

Жан-Лоран Солитью, 2023

Леон фон Дунканштайн – человек, никогда не знавший ни страха, ни своего настоящего имени. С юных лет не внушали страх ему ни краснокожие ёкаи с земли под хиномару, ни злобные людоеды ракшасы и пишачи, заполонившие собой страну, увенчанной колонной Ашоки. Темень глубочайшей ночи лишь забавляла его и не чувствовал он жалости к дивным созданиям леса и гор, на голову свою любящим позабавиться над невнимательными путниками. Шли беспощадные года и время взяло своё, требуя покоя даже для сильнейших их нас. Пришла пора оседлой жизни и поздней любви, озарившей жизнь его тёплым светом надежды и счастья. Но судьба уготовила иной путь: в жизни Леона нежданно обрёл свою силу страх. С заходом солнца на первых мгновениях сна он выпускал свои ледяные клыки и глубокие когти – он ввергал Леон в ужас лишь одним тихим звуком – детской колыбелью, шепчущей над ухом. День за днём из-под льда всплывали мрачные тени былого, запустив тем маятника ход, что привёл к череде таинственных событий. Сначала явились кошмары и неумолкающие тени, весточки прошлого и вновь вспыхнувшее внимание Ордена, а затем на пороге объявился бесстрашный говорящий барсук с пристрастием к спиртному. Символы и предсказания уводят его в страну восходящего солнца. Что повело его в столь дальний путь и каков смысл странных снов, породивших незнакомое чувство страха? Кто поселился в заснеженном пике горы Нингё, покоящейся возле тихой деревни Сиракава-го? Выяснит ли Леон, что задумала судьба и какова его роль в событиях, что лишь надвигаются, как ночь, неустанно следующая за днём? Бушует тёмное море, Вздымается серая пена, Бушует маяк… Содержит нецензурную брань.

Глава 8

Темнее тучи!

Омут миражей неясных,

Смутно мерцал.

Леон очнулся в пять часов утра, просто открыв глаза, словно сна и не было. С несколько минут он лишь смотрел в проём, где видел изуродованную Мизуки. Мизуки! Он обернулся, ощутив, что простыня под ним вымокла в холодном поту, и посмотрел на спокойно спящую рядом с ним Мизуки. Её глаза шевелились под веками — она видела сны. Дыхание спокойное, размеренное, руки и ноги не трясутся — нормальные сны — не как у него.

Его взгляд скользнул на окна, за пластиковыми гранями которых вдалеке выглядывали первые лучи солнца. Глубокий сон кончился, и Леон, тяжело выдохнув, понимая это, поднялся с кровати и прошёл в ванную комнату. Принял контрастный душ, выровнял щетину, приобрётшую форму небольшой неухоженной бороды, побрил подмышки и небольшую волосяную дорожку от паха до пупка, закручивающуюся нелепыми кудрями, если отрастала. Выйдя в сад, Леон сделал несколько растяжек дельт, спины и ног, постоял в горизонтальной планке две минуты, после чего, отдохнув, простоял минуту в позе чатуранга дандасана и завершил разминку позой лотоса в лежачем положении — разминка отвлекала его от мыслей.

— Доброе утро, мазохист, — протянул сонно Мудзин.

— Ты определённо сделал его добрее — так же протянул Леон, лёжа на спине и наблюдая за движением восходящего солнца. — Не хочешь присоединиться?

— Я ещё не потерял рассудок. Спорт вообще нас убивает, знаешь, Леон? Как и кислород. Как и сон. В общем, всё нас медленно убивает, если подумать. Как, думаешь, я прожил столько лет?

— Насчёт сна не могу не согласиться, — прокряхтел Леон, поднимаясь на ноги. — А прожил ты так долго, потому что проспиртовался настолько, что твой организм законсервировался. Я на пробежку.

Леон переоделся в беговые шорты с футболкой, натянул носки и надел на ноги беговые кроссовки Nike, завершив образ белой кепкой без верха — только козырёк на плотной резинке.

— Я с тобой, — выпалил ожидающий его у дверей из дома Мудзин.

— Нельзя было сразу так?

— Но ведь так неинтересно.

— Хм! Пошли.

На пробежке Леон старался сохранять неспешный темп, чтобы Мудзин успевал за ним. Леон планировал пробежать километров пять в затяжной круг, чтобы вернуться к концу пробежки домой. Выбежав с территории коттеджного городка, они свернули на лесополосу и углубились дальше в лес, где была вытоптана мягкая беговая дорожка, при использовании которой не болели колени, как обычно бывает от бега в городе: земля здесь была мягкая, грунт обеспечивал хорошую амортизацию, так что за колени можно было не переживать.

— А чё ты так медленно бегаешь? — пыхтел Мудзин. — Я думал, ты на пенсии не потому, что разваливаешься!

— Вот ты какого, значит, мнения обо мне?

— Барсуки бегают со скоростью тридцать километров в час! Причём это лишь тогда, когда они не чувствуют спирт. Если меня подзадорить, то ты и глазом моргнуть не успеешь, как будешь пыль глотать. Так что если ты меня жалеешь, то давай завязывай. Занимайся как тебе надо, а я подстроюсь!

Ничего не ответив, Леон постепенно ускорился и перешёл с бега трусцой на кросс, так что Мудзину пришлось в забавной форме ускориться. Бросая взгляд на своего полосатого друга, Леон невольно улыбался — больно потешно нёсся Мудзин. Через два километра скорость снизилась, и бегуны перешли в естественный спокойный бег, пока, выравнивая дыхания, не спустились до трусцы. Мудзин тяжело дышал, но виду не показывал, чем хотел, наверное, впечатлить Леона.

— А ты это… фух… — начал барсук, тяжело дыша. — Нормально… Сегодня спал?

— Может быть. Почему спрашиваешь?

— Да я… Почувствовал странное что-то… Ну… Энергию мрачную… Я не подглядывал и не подслушивал!.. Но ты, конечно… Фух… Тот ещё конь!

— Дурной сон. Ты это почувствовал?

— Кошмар? Не-е-е. Я могу лишь ауры, присутствия, влияние всякое, понимаешь?

— И что же тогда ты почувствовал?

— Сильную иллюзию. Такие накладывают на своих врагов всякие разъярённые онрё или малефиты, чтобы помучить жертв. У тебя, наверное, по заслугам лет нормально так врагов осталось! Вот и обратились, поди, к какому-нибудь злобному засранцу или засранке, чтобы они тебя покошмарили на старость лет. А может, потихоньку тебя находят юреи… Я только на территории Нипонна знаю, как это работает, но, думаю, везде, даже в какой-нибудь сраной Антигуа и Барбуде, подохшие, не сильно хотевшие подыхать, рады будут позлодействовать после упаковки в гроб.

— Это маловероятно.

— Ты же не можешь быть таким самоуверенным невеждой!

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ты должен знать, что духи умерших могут преследовать своего врага, даже если их изгнали из мира или уничтожили их оболочку. Они всё равно возвращаются со временем. Без души им даже больше по кайфу живодёрничать!

— Я знаю, о чём ты говоришь, но это нечто иное, Мудзин. И всё же спасибо за наблюдения.

— Ну, как знаешь! Держи ухо востро. О, припёрлись уже… Жр-а-а-ать охота!

Вспотевший Леон прошёл на кухню и достал из холодильника арахисовую пасту, баночку гречишного мёда, пакет молока. Со стола взял два спелых банана, украшенных пёстрым узором коричневых точечек по всему жёлтому полотну. С верхней полки над столешницей взял небольшую чёрную баночку с надписью «BCAA 4:1:1». Кинув в блендер все ингредиенты, кроме BCAA, Леон запустил цикл смешивания коктейля, а сам в это время разбавил в воде две ложки белого порошка из чёрной баночки «4:1:1» и хорошенько взболтал, после чего разлил жидкость с розоватым оттенком по двум стаканам, один из которых дал Мудзину.

— Это что такое? — принюхался Мудзин. — Избавиться от меня решил?

— Это витамины. После тренировки помогают чувствовать себя лучше, — не поворачиваясь к барсуку, говорил Леон, разливая коктейль из блендера по двум чашкам и попивая свою порцию BCAA.

— А… — очень многозначительно сделал вывод Мудзин, получая свою порцию содержимого блендера. — А это что такое? Здесь понятней, конечно.

— Что тогда спрашиваешь? Спортивный коктейль. Кто-то его протеиновым называет. Кому как удобно. Поможет восстановить силы, а поедим плотнее мы минут через сорок.

— Хорошо с тобой живётся! Был бы у меня такой друг, я бы, может, и не женился никогда… — мечтательно протянул Мудзин. — Вкусная штучка!

— Я рад, что тебе понравилось.

Леон поджёг стоящие на небольшой деревянной подставке для опавшего пепла благовония с гокхру и аккуратно установил композицию на маленькой чёрной чайной дощечке чабане, вынесенной на улицу под тень цветущих деревьев вишни. На чабане стоял небольшой термос с горячей водой и гайвань из толстостенной керамики тёмно-коричневого цвета, в которую заранее положил горсть габа улуна Хун Юй сильного огня. Заварил первый пролив, настояв его несколько секунд, а затем пролил настой в чахай и закрыл глаза; Леон прислушался к аромату чая и услышал нежные, тонкие ноты листа ассамики, изюма и немного пчелиной перги. Чуть остыв, чистый настой красно-коричневого оттенка раскрыл из своей палитры немного ментоловых и ванильных нюансов, украшенных ассамской терпкостью. Всё так же не открывая глаза, отпил скромный глоток и окунулся в волну красок: привычная кислинка сменялась узнаваемой ассамской терпкостью. Проходит несколько мгновений, и фрукты восходят солнцем из вкусового пейзажа, раскрываясь немного суховатым послевкусием. Уходит солнце, и луна занимает место на тёмном самоцветном море, пройдясь волной ментоловой свежести по величественному храму тела, тень которого покрывает мили.

Раскрыв глаза, Леон ощутил, как его разум очистился от мрачных дум и дурное послевкусие ночи рассасывается в воздухе, овевающем его влажное лицо, вспотевшее под прямыми лучами полуденного солнца. Вдыхая аромат гармонии сада, Леон учуял неприятный оттенок хрена с нотами сельдерея. Принюхавшись, понял, что аромат исходит не из кухни, где проснувшаяся Мизуки собиралась приготовить себе завтрак, пока под ногами носился Мудзин, но из глубин сада — откуда-то из зарослей разноцветных цветов. Встав из-за чайного столика, напрягая своё обоняние, Леон двигался в сторону источника неприятного, в контексте гармоничной композиции ароматов, запаха и через пару минут обнаружил в тени грушевого дерева бледно-фиолетовые цветы аконита, напоминающие маленький шлем с опущенным забралом. Леон сразу распознал цветок, заглянув в своё прошлое, где один из мейстеров монастыря Мариябронн проводил лекцию ботаники, посвящённую ядовитым цветам. Не понимая, как цветок пророс в его саду, Леон сходил в подвал, взял небольшую садовую лопатку и прорезиненные плотные перчатки, после чего осторожно выкопал цветок и обошёл сад в поисках его возможных собратьев, которых, к счастью, больше не нашлось. Держа в руках ядовитого диверсанта, Леон задумчиво рассматривал небольшой цветок, способный легко убить человека, и не только человека. В тонкой плёночке слизистой, обтянувшей глаза Леона, можно было заметить вспышки мгновений давно минувших дней. «Что было, то прошло». — Не позволяя себе нырять в бездонный омут, Леон отнёс цветок в подвал, упаковал в зип-пакет и закинул в оружейный ящик, подумав: «Вдруг пригодится?»

Наверху Мизуки приготовила сырники и пыталась натренировать Мудзина выполнять команды за еду. Он, конечно же, слушался.

— Ц-р-р-р, Мудзин! Молоде-е-е-ц! Как ты быстро учишься. Такой умный брасук! Кто самый умный? Кто у нас такой умный? — тискала она барсука за жирные бока, пока тот ехидно улыбался, уплетая ещё горячий сырник в сметане.

— Доброе утро, — отвлёк их Леон.

— Привет, милый. Как утро? — приблизившись к Леону, Мизуки погладила его ласково по щеке.

— Всё в порядке, — суховато дал свой ответ Леон.

— Выглядишь как тучка.

— Как и всегда.

— А вот и неправда.

— Ладно, сдаюсь, — выдохнув, хрипловато и выдержанно протянул Леон, — Ты делаешь меня счастливым. Довольна? — он туго натянул улыбку.

Мизуки аккуратно схватила его за щёки и потянула их кверху, отчего искусственная его улыбка стала пошире, но от того не более выразительной. Наклонив голову набок, Мизуки оценивающе посмотрела на его физиономию, прищурив глазки и надув губы, а затем вынесла вердикт:

— Годится. Но ради профилактики вам прописана пара сотен поцелуев, мистер «Я всегда в плохом настроении».

— Я не в плохом. Просто спокойный. Что, мне на руках ходить теперь от радости?

— Достаточно просто улыбаться почаще. Не усложняй простые вещи, глупенький.

Мизуки ткнула его тонким пальчиком в нос и удалилась в сторону кухни, где стояли незаконченные порции её завтрака, который перерос в полдник Леона. Добавив красное яблоко и греческий йогурт, он дополнил себе предобеденный приём пищи. Во время трапезы телефон Леона зазвенел и, не дожевав, он вынужден был ответить. Звонил Люций. Взяв трубку и отойдя в сторону, Леон побеседовал несколько минут по телефону со своим другом, после чего вернулся за стол.

— Кто звонил? — поинтересовалась Мизуки больше из привычки, привыкнув, что Леон обычно отвечал: «Да так» или «Неважно».

— Люций. Он позвонил, чтобы сказать: его вызвали по работе в Токио, поэтому он не сможет увидеться с нами здесь ещё разок, но ждёт нас в гости, как только мы решим навестить Японию.

— Жалко. Но мы ведь всё равно собирались слетать в конце месяца.

— Да, только вот мы хотели в А́киту и по побережью проехаться, а не тащиться в столицу. Впрочем, Люций сказал, что, если у него будет возможность, он навестит нас там, где нам угодно.

— Вот и славно. Не переживай, я не буду выдирать тебя в столицу. Знаю, что ты не любишь. Ты уже купил билеты?

— Да. Через восемь дней вылетаем. Начнём с Акиты, потом в Нагано, а оттуда в префектуру Гуфу.

— Гуфу? Что ты хочешь посмотреть в Гуфу? Вроде мы это не обсуждали.

— Сиракава-го. Я хочу вновь навестить её. И гору Нингё.

— Хорошо. Я не против посмотреть на Сикараву-го. А потом куда?

— На Сикоку. Нам нужно нашего дружка довести до дома.

— Это он тебе сам сказал? — посмеялась Мизуки.

— Хах… Можно и так сказать. А потом не знаю. Выберем что-нибудь. У нас всё время мира.

— Да. Всё время мира.