Запах скошенной травы

Жан-Лоран Солитью, 2023

Леон фон Дунканштайн – человек, никогда не знавший ни страха, ни своего настоящего имени. С юных лет не внушали страх ему ни краснокожие ёкаи с земли под хиномару, ни злобные людоеды ракшасы и пишачи, заполонившие собой страну, увенчанной колонной Ашоки. Темень глубочайшей ночи лишь забавляла его и не чувствовал он жалости к дивным созданиям леса и гор, на голову свою любящим позабавиться над невнимательными путниками. Шли беспощадные года и время взяло своё, требуя покоя даже для сильнейших их нас. Пришла пора оседлой жизни и поздней любви, озарившей жизнь его тёплым светом надежды и счастья. Но судьба уготовила иной путь: в жизни Леона нежданно обрёл свою силу страх. С заходом солнца на первых мгновениях сна он выпускал свои ледяные клыки и глубокие когти – он ввергал Леон в ужас лишь одним тихим звуком – детской колыбелью, шепчущей над ухом. День за днём из-под льда всплывали мрачные тени былого, запустив тем маятника ход, что привёл к череде таинственных событий. Сначала явились кошмары и неумолкающие тени, весточки прошлого и вновь вспыхнувшее внимание Ордена, а затем на пороге объявился бесстрашный говорящий барсук с пристрастием к спиртному. Символы и предсказания уводят его в страну восходящего солнца. Что повело его в столь дальний путь и каков смысл странных снов, породивших незнакомое чувство страха? Кто поселился в заснеженном пике горы Нингё, покоящейся возле тихой деревни Сиракава-го? Выяснит ли Леон, что задумала судьба и какова его роль в событиях, что лишь надвигаются, как ночь, неустанно следующая за днём? Бушует тёмное море, Вздымается серая пена, Бушует маяк… Содержит нецензурную брань.

Глава 3

Смотря лишь в темноту,

Встречаешь свет.

Веселится судьба.

Выдохнув внутри машины и сильно устав от утомительных тривиальных «приключений», Леон поскорее завёл машину и поехал в сторону дома. Вновь выехав на трассу А-370, вздохнул с облегчением. Стоит лишь познать покой загородной жизни, так более никакие силы не могут заставить тебя отправиться в город, дабы «наслаждаться» его бренной суетностью. Словно старые коты, ощущающие приближение смерти и оттого прячущиеся в самые дальние углы своих домов, люди тоже имеют свойство искать место максимального покоя на конечном этапе своей жизни, когда воля к приключениям покидает их разум, а сердце обуревает страх.

Минут через пять Леон резко ощутил что-то неладное. Взглянул в зеркало заднего видения и увидел, что зрачки его заметно расширились, почти полностью поглотив радужку. Нога сильнее вжалась в педаль газа, словно её прижало скалой, — не пошевелить. Уже без зеркала Леон почувствовал, как мышцы его правой щеки начали интенсивно подёргиваться, поднимая губы в форму причудливого агрессивного оскала. Руки крепче вжались в руль.

— Оно приближается, Леон, — говорит кто-то Леону.

«Оно приближается, Леон. Ты долго скрывался, но оно нашло тебя, почуяло твой страх, услышало шёпот твоего дыхания. Оно пробралось в твоё сознание чёрной тенью. Ты чувствовал это, но надеялся, что ощущения тебя обманывают, но оно всё же приближается, Леон, и ты это всегда знал — ты знал, что момент настанет, но ничего не предпринял. Ты не знаешь, где ошибся, — тебя подвела самоуверенность, тебя подвела ложность твоей жизни. Тебе конец, мясник. Такие, как ты, не ведают покоя. Для таких, как ты, не бывает утешения».

Колёса «Лексуса» разогнались почти до двухсот пятидесяти километров. Воздух до боли в ушах свистел за окном, разрываемый серым лезвием, проносящимся через него. Чтобы не снести с дороги другие автомобили, Леон резко объезжал их для обгона, а затем снова принимал положение на своей половине дороги.

«Ты хочешь закричать, но не можешь. Ты хочешь что-то ответить, но это не в твоих силах. Мышцы твоей шеи свело, ты хочешь повернуться и посмотреть на соседнее сиденье, но не можешь. Периферия отчётливо выдает чей-то силуэт в салоне. Здесь кто-то ещё. Надо было защитить их, Леон. Надо было прислушаться к хрипу. Нужно было закончить начатое. Ты опозорил имя Дунканштайна, старая сопливая сучка. Перед тобой автомобиль плетётся, как подбитая кляча, как медленная старушка, которую хочется сбить на пешеходном переходе. Хочется подъехать и сравняться, вытащить из бардачка ствол и нашпиговать пулями эту тупорылую скотину! Руки твои уже трясутся. Они уже сползают с руля, тянутся к чёрному корню, взывают к семени, затаившемся в тебе, но ты сопротивляешься. Не можешь говорить, потому что говоришь ты сам. Ты забыл, Леон. Всё забыл, простофиля. Забыл смотреть на дорогу. Что это? Фура?..»

Фура дальнобойщика вовсю гудела на Леона, выскочившего на встречную полосу после обгона и так и оставшегося на противоположной стороне. Едва не столкнувшись, Леон выправил машину, проскочив в последний момент, да так, что автомобиль занесло и чуть не выбросило в бухту Бражникова. Тяжело дыша, Леон ощутил, что руки его трясутся настолько сильно, что руль так и норовит повернуть корпус стального зверя в сторону водной глади. Сбавив скорость до адекватного минимума, Леон доехал до суши и остановился недалеко от посёлка «Белый парус», тяжело переводя дыхание. Зеркало показывало, что зрачки в норме. Резко повернув голову, он так никого и не нашёл. Пощупал сиденье — прохладное и никем не примятое, но он точно знал, что здесь кто-то был и этот кто-то больше не говорил. Туго соображая, Леон решил, что пока что лучше переждать пару минут и подышать воздухом. Рядом расположилась опушка небольшого леса, окружающего посёлок и уходящего выше по побережью на север.

Пройдя немного глубже в лес, Леон опустошил мочевой пузырь, затем прошёл метров тридцать вглубь, стараясь медитативно прислушаться к звукам леса. Конечно, это был не настоящий лес в вопросах масштаба — дикий, древний и лишенный человеческого влияния, где бродят духи природы, нашёптывающие свои песни, но всё же неплохая скорее лесополоса, наполненная мелким треском, шуршанием всякой крошечной дичи и щебетанием птиц. Какое-то странное чувство заставило Леона пройти чуть дальше на небольшую полянку, где посреди неё расположилось упавшее дерево с дуплом, а вокруг сплошная высокая зелёная трава, усыпанная цветами. Чей-то голос шептал из дупла — не тот, что был в машине, — Леон сразу это понял. Чувство оказалось довольно знакомым. Аккуратно подойдя к дуплу, из которого доносился шёпот, Леон медленно заглянул в него.

— Че зыришь, срань?! — рыкнул на него гнусавый голос изнутри.

— Ладно, я пойду тогда, — никак не отреагировав, сказал Леон.

— Куда пойдёшь?! Ты куда пойдёшь?! А?! отвечай мне! Хочешь меня обмануть?! Хочешь шкурку мою дёрнуть, ублюдок?! Знаю я вашего брата! Твари все поголовно долбанные! Срать вам под дверь — вот что мне хочется делать!

— Понятно. Я пошёл.

— Погоди! — уже менее злобно крикнул гнусавый из дупла, — Ты мою шкуру содрать не хочешь? Правда?

— Зачем мне твоя шкура?

— Что за идиотские вопросы, придурок?! Ты же человек, а я не я!

— И?

— Тоже мне уникум! Хотя я тоже не пальцем делан! Тоже немного другой барсук!

— Давай выползай уже оттуда, уникум, — передразнил его Леон.

— А ВОТ ЭТО ТЫ ЗРЯ, ДУБИНА!

Обиженно вопя, из дупла молниеносно вырвался тучный барсук с огромными яйцами, болтающимися из стороны в сторону. Дикие, прямо-таки бешеные маленькие глазки, вдоль которых проходили чёрные полоски на белой морде, уставились гневно на Леона. Пробуксовав на месте, барсук с криком кинулся на своего обидчика, но сам не понял, как оказался в метре от земли, удерживаемый за гриву.

— Отпусти!!! Отпусти меня, сучара!!! Я откушу твоё ухо! Я… Я ударю твоего ребёнка по яйцам! Съем твою мать! Отпусти меня по-хорошему! Я не шучу!!! Хочешь меня трахнуть?! Я тебя сам трахну!

— Ты закроешь свою пасть, или мне тебе треснуть разок? — немного ухмыляясь, спокойно ответил ему Леон.

— Не бей меня, пожалуйста… — действительно испуганно промямлил барсук, а затем вновь вспыхнул гневом. — А не то я найду твой дом и навалю тебе такую кучу дерьма, что ты вовек её не отскребёшь! Ой! Не надо! — взвизгнул барсук, когда Леон замахнулся на него рукой, — Не ударил? Слабо, да? Я так и знал! Пусти меня!

— Ладно. Кинешься на меня, получишь в морду, дебильное создание.

— Сам ты дебил, кретин тупоголовый! Я редкое существо!

— Да знаю я, кто ты такой, бакэдануки! Это не позволяет тебе так со мной разговаривать, ведь ты не знаешь, кто я такой.

Барсук, скорчив злобную рожу, тщательно принюхался, а затем широко раскрыл мелкие глазёнки.

— НЕ УБИВАЙ! НЕ…

— Замолчи! Не собираюсь я тебя убивать. Что ты сидел здесь в дупле?

— Да твари малолетние меня связали и закинули в портовый ящик! Тут меня уже нашли и сочли грызуном, запутавшимся в провизии и узлах. Идиоты! Где такое видано, чтобы барсук себя на морской узел случайно завязал?! Дали мне поджопники и послали куда глаза глядят. Вот теперь тут живу… Эх, несчастная жизнь! Найду тех детишек и прикинусь чайником! Пускай поставят меня на огонь… Я им такой ядрёной мочи кипячёной спущу в кружки, что зубы выпадут к чёрту!

— Не удивительно, что с таким скверным характером они тебя выгнали. Ты откуда сам вообще?

— С Сикоку. Я вообще неплохой парень…

— Оно и видно. Ладно, я тоже людей не очень-то жалую. Вредные засранцы, да?

— Да! Засранцы не то слово! Срал бы им под дверь каждый день!

— Да-да, я понял, что ты тоже тот ещё засранец. Меня Леон зовут. Тебя как?

— Леон, говоришь? Хм… Меня Мудзин-сан звать.

— Прям уж сан! Ладно, Мудзин-сан, помогу тебе домой вернуться.

— Гонишь?!

— С чего бы?

— Да потому что все вы люди гоните!

— Если не хочешь домой, то так и скажи.

— Хочу! — резко выпалил Мудзин-сан, переживая, что иначе не увидит дом.

— Тогда я сейчас тебя отпущу, потому что ты очень жирный и держать тебя тяжело, и мы с тобой поговорим. Идёт?

— Сам ты жирный, козёл! Идёт!

С тупым грохотом барсук грохнулся на землю и от падения весь его жир смешно затрясся под шкурой, так что Леон не смог сдержать улыбку.

— Смешно ему… Спасибо, Леон-сан.

— Ух ты! А я думал ты меня козлом-саном назовёшь.

— Могу и так!

— Пожалуй, не стоит. Мудзин-сан, смотри. Я тебе предлагаю ночь у меня дома скоротать, а потом я тебя отправлю грузом на Сикоку. Тебе куда там надо? В Мацуяму? Коти? Токусиму или Такамацу?

— Да куда хочешь. Мне просто на Сикоку надо. Я там своих найду без проблем. Это… Леон-сан… Спасибо, что ли.

— Да без проблем. Мне кажется, ты неплохой э-э-э… барсук. А чего ты форму енотовидной собаки не примешь?

— Как хочу, так и хожу!

— Ладно, но будь добр, яйца свои уменьши. Я понял, что ты крутой мужик, но у меня дома жена, да и независимо от этого я и сам не сильно желаю на это смотреть. И прекращай так разговаривать — уши вянут.

— Ладно, босс, как скажешь! Но больше ничего делать не буду! — протараторил барсук, и резко его мошонка приобрела естественный вид, отчего барсук грустно вздохнул.

— Пошли, дружок. Только не говори ничего при моей жене. Не к чему ей знать, что ты говорить умеешь.

— Ничего себе условьице! Это как так?! Я существо социальное! Мне побалоболить очень даже надо!

— Выбирай сам.

— Ладно, понял. А лежанка у тебя есть? Может, диванчик там? Что кушаете обычно?

— Всё больше начинаю понимать тех, кто тебя связал. На улице во дворе поспишь. Покормлю тем, что найду.

— Да что за концлагерь?! Холодно и голодно всю жизнь, так ещё и ты мне хочешь масла в огонь подлить! Фашист!

— Завязывай ныть. Пошли уже.

— Ну веди. Мы типа друзья теперь?

Леон повёл обратной дорогой по опушке леса барсука к своей машине, думая о том, как преподнести своё новое знакомство Мизуки. «Съездил на рынок, называется…»

— Ну… Типа.

— Ого… — как-то очень глубоко для столь краткой фразы сказал Мудзин.

— Что такое? — сразу обратил внимание на перемену в речи Леон.

— Да как сказать… Ты у меня первый друг, получается.

— А сколько тебе лет, Мудзин-сан?

— Где-то двести пятьдесят.

— Действительно ого. И у тебя за всё это время не было друга?

— Выходит, что не было. Так, собутыльники всякие… А у тебя выпить есть?

— Мизуки не поймёт, если я водкой барсука поить буду.

— Кто?

— Мизуки — моя жена.

— Так она у тебя японка? Ах ты, Леон шалунишка… Э… Извини, — быстро понял Мудзин свою ошибку, встретившись со взглядом Леона.

Дойдя до машины, Леон снял сигнализацию и подошёл ближе к дверям. Посмотрел на часы и понял, что дома его уже слишком давно нет. День измотал его — хотелось спать или полежать в саду среди травы да послушать тишину. Вместо этого теперь придётся болтать с оборзевшим барсуком.

— Ого-го-го! Вот это у тебя драндулет! — радостно завопил Мудзин, увидев, что Lexus LC 500 sport+ принадлежит Леону. — А я думал, ты бездомный какой-нибудь! По лесу шляешься! Может, вовсе наркоман! Забыл совсем сказать — рад знакомству, Леон-сан, чем могу услужить?

Впервые за долгое время Леон искренне рассмеялся.

— Запрыгивай давай внутрь, болван. Не боись. Только с когтями аккуратней!

— Аккуратность — моё второе имя, чтоб ты знал! Был бы паспорт, там так бы и записали Сэйтон Мудзин-сан, — ворчал барсук, пока поднимал в салон свою жирную тушку, шкрябая когтями по металлическому корпусу, оставляя после себя белые полосы.

Услышав этот звук, Леон резко протянул свою руку к барсуку и подтянул его.

— Хм… Грх… Шпасибо… Но больше так не делай! Я самодостаточный! — ворчал барсук, сжимая челюсть.

— Конечно. Сам не знаю, что же это на меня нашло.

— Вот тебе лишь бы издеваться. Эй, ты чё делаешь?

Заведя двигатель, Леон постарался пристегнуть ремень безопасности к Мудзину — вышло успешно. Барсук был плотно зафиксирован на месте и готов к поездке.

— С ветерком прокатимся?

— Оу йес! Гони! Хочу почувствовать!.. А это… Можно я по-другому сяду, Леон-сан? Не видно ни хрена!

— Ладно, садись, как тебе удобно.

Развязавшись, барсук встал на задние лапы, уселся на задницу и показал большой когтистый палец в знак того, что ему комфортно. Леон снова опоясал его, а заодно приподнял уровень кресла, отчего Мудзин восторженно взвыл.

— Готов? — с азартом спросил его Леон, получив в ответ снова большой когтистый палец лапы.

Прожав до упора педаль газа, Леон заставил стальную зверюгу сорваться с места, рыча своим многосложным, глубоким рокотом. Через несколько секунд они перескочили за сотню в час. Маленькие глаза барсука открылись, а сам он истошно завопил то ли от ужаса, то ли полного экстаза.

— Лео-о-о-н-са-а-а-н! — старался перекричать рык двигателя Мудзин.

— А?!

— А на-а-а-ва-а-ал-и-и музла!

— Ладно, дружок! — усмехнулся Леон.

И Леон включил ту же музыку, с которой ехал в город. От мощных жирных басов шкурка барсука поднималась дыбом в такт музыке.

— Ну, ничё такое… Мне больше «Эрцгерцог» Бетховена в исполнении тройки на миллион нравится, конечно, — протянул устало Мудзин, когда трек закончился, а Леон слегка сбавил обороты.

— Серьёзно?

— Нет, конечно! Ха-ха-ха! — он рассмеялся как больная бешенством гиена, аж подавился под конец. — Охрененное дерьмо! Мне нравится!

— Кто ж тебя так говорить научил?

— Да то тут, то там… С моё поживёшь и не так запоёшь! Жизнь надо использовать целиком! Наслаждаться, так сказать, всеми её дарами! Принимать всё богатство языка. Бодуэн де Куртенэ^[6] призывал исследовать язык на примере живых диалектов. Язык — это тебе не памятник, а первичная речевая деятельность, вечно изменяемая и адаптирующаяся под временные культурные факторы. Это же главный инструмент выражения эмоций, ключевое средство коммуникации всех индивидов, способных вести конструктивный диалог! Взять того же Шарля Балли^[7], швейцарца — он уделял внимание стилистке речи и заложил этот подход в основу изучения разговорной речи.

В салоне, несмотря на громкую музыку, наступила гробовая тишина. Леон смотрел в глаза барсуку, часто моргая.

— Что? — раздражённо спросил его барсук.

— Ты слишком умный для барсука.

— Я же тебе не простой барсук, жрущий шишки или глину! Я культурологический эстет, квинтэссенция нравственной одухотворённости на рубеже двух миров! В общем, я очень эрудированный барсук. Вот спроси у меня что-нибудь!

— Сколько будет двадцать семь умножить на тридцать пять?

— без понятия! — ответил ему Мудзин и был таков.

Примечания

6

Ива́н Алекса́ндрович Бодуэ́н де Куртенэ́ (1845–1929) — русский лингвист польского происхождения. Известен тем, что совершил переворот в науке о языке: до него в лингвистике господствовало историческое направление — языки исследовались исключительно по письменным памятникам. Он же в своих работах доказал, что сущность языка — в речевой деятельности, а значит, необходимо изучать живые языки и диалекты. «Только так можно понять механизм функционирования языка и проверить правильность лингвистических теорий».

7

Шарль Балли́ (1865–1947) — швейцарский лингвист, один из выдающихся лингвистов XX века. Основным вкладом в теорию языка считается изложенная Балли концепция модальности и коммуникативной организации предложения.