Три мужа для Кизи. Книга 2

Елена Юрьевна Свительская, 2020

Родители Кизи внезапно умерли, а дядя спихнул девушку женой трём братьям, бродячим музыкантам, имущество прибрал себе. И после свадьбы Кизи вынуждена странствовать вместе с мужьями. В разлуке с любимой младшей сестрой. Да только на тропах Древней Индии попадаются не только люди, но ещё и настоящие боги и демоны. И встреча с одним из них способна круто изменить чью-то жизнь. И тайны вскрыть старые, нарушив спокойствие злодеев и героев.

Камень 32-ой

Там, куда я вышла, река текла другая. Не такая широкая, но и не глубокая, быстрая. И лотосов много-много цвело. Белых и розовых. Я так залюбовалась ими, что не сразу обратила внимание на мужчину, стоявшего в стороне. И даже внимания не обратила бы, если бы он не запел. Первые звуки были без слов, но спеты удивительно чисто и красиво, мягким, спокойным голосом. Красота чистого звука, которая не может не привлечь к себе внимания.

Он стоял у воды, без тюрбана, вьющиеся волосы густо спадали на спину. Простые белые дхоти спускались чуть ниже колен, ещё прилипшие к сильным ногам, на светлом теле блестели капельки воды: он ещё недавно совершил омовение. Стоял лицом к солнцу, на одной ноге, другою опираясь о её лодыжку, держа ладони сложенными в приветствии. И, должно быть, сейчас размышлял о свете солнца, уподобляя его Брахману, сотворившему мир.

Сердце замерло на мгновение, когда он развёл руки в стороны, будто обнимая окружающее пространство перед ним. Будто и реку мне неведомую хотел обнять. Или же охватить хотел и принять в себя солнечный свет.

И, когда он руки поднял и развёл в стороны, я увидела на его запястьях и предплечьях браслеты из рудракши. И чем-то странным повеяло от священных плодов, потомков деревьев, выросших из слёз бога Шивы. Или… внутри меня повеяло?..

А потом встал на землю обоими ногами. И снова он запел. Пронзительно запел гимн — хотя и не тот, который пели брахманы, которых я застала за подобным ритуалом в детстве — и я невольно улетела за волной его голоса и стремления.

Даже когда гимн его закончился, голос его словно звучал во мне. Чистый, чарующий голос. Как завороженная стояла, замерев. Наблюдала за ним, затаив дыхание.

Сейчас, освещенный солнечными лучами, он, казалось, был охвачен сияющим ореолом. Странное зрелище. Он казался богом, от чьего тела исходит свет. Невесомым богом, который вот-вот может взлететь.

Спустя время молодой мужчина опустил руки, стоял какое-то время так. Но всё ещё душа его не хотела уходить от молитв и медитаций. И от берега реки, у которой он стоял. Мне казалось, что вместе с его голосом сама жизнь прошла через меня. Что я наконец-то попала в течение реки жизни.

Мужчина спустился до самой воды, зачерпнул её в сложенные ладони и поднял вверх, словно предлагая солнечному божеству. И снова запел — и снова от его голоса всё затрепетало у меня внутри, снова душа устремилась к нему в какой-то своей лёгкой и взволнованной, искренней песне:

ОМ! Благо Земному, Тонкому и Небесному мирам! На лучезарный Свет Бога медитирую! Да озарит Он мой разум!¹

Кажется, Манджу, которого я случайно застала молящимся на берегу Ганги, молился Солнцу как-то иначе. Но всё-таки в действиях этого мужчины было что-то искреннее. Что-то, обходящее ритуалы. Что-то, идущее от сердца. Пыл его души, обращённой к божественному, завораживал. От его искренности и света его души, звучащего в его словах, моя душа согрелась. Отступили страхи, совсем забылась злость, которая ещё недавно жила в моём сердце. Только я и божественная сила, поющая через мир, простирающийся вокруг меня. Песня-мантра, спетая верующим искренним сердцем. Или молитва брахмана?..

Невольно ступила к нему поближе, да поскользнулась на маленьком камне. С трудом устояла. Хотя и не вскрикнула. Но мужчина обернулся на шуршание моей одежды. Или будто почувствовал мой испуг.

Сейчас, в солнечном ореоле, он казался каким-то дэвом, случайно спустившимся в мир людей. Его тёплый, взволнованный взгляд. Его ясное лицо…

Я не сразу узнала Садхира в этом молодом мужчине, молившемся так пылко и певшем так красиво. А он застыл, внимательно смотря на меня. Потом вдруг ко мне подошёл. И я замерла, не в силах сдвинуться. Просто я всё ещё была очарована песней его души и музыкой его голоса, охвачена его стремлением подняться над суетой и отдать свою жизнь служению.

И растерялась, когда он вдруг осторожно прикоснулся к моей щеке ладонью и грустно спросил:

— Он был с тобою груб?..

И тут я только вспомнила, что плакала, когда шла к реке. И до того. И, кажется, раннее солнце ещё не успело совсем высушить слёзы на моих щеках. Или глаза мои заплаканные было ничем не скрыть? Если они покраснели, а веки опухли. Если очень много и долго плакать, то это будет не скрыть. Но… но не жаловаться же среднему брату на главу семьи! И… и я вдруг вспомнила, что оставила дупатту в лесу. Выбросила, вместе со всеми украшениями, которые они мне подарили. И… и вместе с теми украшениями, которые должна носить каждая жена. Всё выбросила. Всё! И даже ушла, волосы не заплетя. Будто вдова. Или… или он всё же поймёт, что я шла сюда умирать?..

Взгляд опустив, тихо сказала:

— Я шла сюда, чтобы искупаться.

Врать ему было невыносимо. И вообще, я не любила врать. Избегать старалась этого. Даже в невинных детских забавах. Даже совсем маленькой и не задумывающейся о дхарме и адхарме. Но не говорить же ему, что я по-настоящему пыталась уйти от них! Стыдно стало вдруг за свои мысли.

Садхир вдруг руку убрал и, резко отвернувшись, вошёл в воду. А я осталась одна, чувствуя сожаление и боль. Даже он отвернулся от меня! Именно сейчас, когда мне так хотелось, чтобы хоть что-то держало меня здесь, в этой жизни, чтобы хоть что-то заставило меня здесь остаться!

Но муж не стал омываться. И молиться не стал. Он зашёл глубоко-глубоко. Так что испугалась, умел ли он плавать?..

Но Садхир поплыл. И я запоздало вспомнила, что он и за сестрою моей в воду в бурю кинулся. Я не смогу этого забыть. Никогда. Но… я же забыла об этом. Ещё недавно, когда рыдала и ненавидела их всех. Когда срывала с себя украшения, купленные ими на те деньги, которые они заработали своим искусством. О, как я могла усомниться в нём?.. Что за ужасный день! Даже если Мохан несдержан, а Поллав груб, Садхир всегда был добр со мной. Как мог. Не желая противиться старшему брату, старшему из выживших родных, одному из немногочисленных выживших. И всё-таки он старался заботиться обо мне. О, как я могла усомниться в нём?!

Но он плыл не вперёд. Он в сторону плыл. Он… плыл к лотосам?..

Робко замерев, смотрела, как мужчина приблизился к мясистым стеблям, уходящим на дно, в пучину ила и речной грязи, в пучину, смешавшуюся с грязью людской. Как он возился со стеблём. И как он, зажав отломанный стебель в зубах, плывёт обратно. Омытый солнцем и водою Садхир. И прекрасный, распустившийся, белый лотос в его зубах.

Он не запутался в их стеблях, к счастью. Он спокойно преодолел расстояние между нами. Вышел из воды, облепленный его дхоти. Высокий, стройный, красивый. Но, впрочем, тело его и цветок божественно прекрасный были не столь прекрасны, как его тёплые глаза. Я замерла, столкнувшись со светом этих глаз. И, когда Садхир подошёл ко мне, я не захотела отступить назад. Даже, когда мужчина встал вплотную ко мне, и только в полшага пространство, совсем малое пространство, отделяло нас. А он ещё потянулся к моим волосам. И я не посмела отобрать у него моих волос.

Муж спокойно заплёл мне немного косу и дальше вплёл в неё прекрасный белый цветок. Большой, с изящными нежными лепестками. Впитавший запах воды. И запах своего нектара. Впитавший частичку божественной красоты. Он ещё и вплёл его так, чтобы запах лотоса доходил до меня, а его сердцевина и лепестки были под моим подбородком, так, что опустив взгляд и, особенно, прижав подбородок к шее, я могла видеть цветок на моей груди, да длинные, ловкие пальцы, осторожно заплетавшие стебель в мои волосы. Впрочем, Садхир осторожно заплетал мои волосы, не касаясь моей груди. И, хотя он стоял так близко и касался части меня, я не чувствовала ни страха, ни смущения. Или всё потому, что это был он? Он был очень добрый.

— Кизи… — вдруг сказал мужчина.

И я робко подняла глаза. Мой муж сейчас был очень грустным.

— Я обещаю тебе, что не притронусь к тебе, если ты сама этого не захочешь.

Растерянно застыла.

— Как мужчина к женщине не прикоснусь.

— Но… вы… ты… — начала и смутилась. И снова потупилась.

— Не хочу, чтобы ты плакала так из-за меня, — добавил Садхир серьёзно.

И, немного не доплетя косу, осторожно её опустил, и она упала, тугой линией очерчивая мою грудь. От этих мыслей я смутилась. И от того, что сейчас мою чхоли не прикрывала дупатта. Свадебная дупатта, которую я выкинула. Ох, что я наделала! Что я опять наделала!

— Жена моя, — вдруг тихо сказал он — и снова невольно посмотрела на него.

А молодой мужчина сказал:

— Если захочешь, чтобы я лёг с тобою и ласкал тебя, тогда подойдёшь ко мне и сделаешь вот так, — и вдруг, осторожно обхватив моё лицо ладонями, приблизил свою голову ко мне и, чуть голову наклонив, осторожно прикоснулся своими губами к моим. Какой-то краткий миг, когда он стоял, обхватив своими ладонями моё лицо. Какой-то краткий миг, пока чувствовала, как его губы касаются моих. У него были нежные губы. И это было странное ощущение.

Но миг прошёл — такой же короткий как одна из крохотных капель в море жизни — и Садхир освободил моё лицо и отступил от меня на несколько шагов. Освободил меня от необходимости лечь с ним и отдаться ему. Хотя я была его женою. Хотя…

— Но… вы мой супруг! И я должна радовать вас! — сказала и смущённо потупилась под его внимательным взором.

— Ты и так радуешь меня. Своим присутствием в моей жизни. Своим голосом.

— Н-но… — совсем смутилась.

Это было так странно! Ведь жена не должна отказывать своему супругу! И Поллав так набросился на меня. А Садхир меня отпускал. Сразу. Или… врал? Ведь и ночью он тоже должен ко мне прикоснуться.

Быстро взглянула на него. И натолкнулась на серьёзный взгляд. Опять потупилась.

— Ты будешь стирать нашу одежду. Ты будешь готовить нам еду. Ты будешь вынашивать и рожать наследников нашей семьи. Ты ведь и так много всего будешь делать для нас!

— Но разве жена не должна…

— Придёшь и ляжешь со мною, только если захочешь, — твёрдо произнёс средний муж. — Если просто захочешь быть рядом. А если дальше захочешь — поцелуешь, как я тебя поцеловал. Тогда и продолжим.

— Но мы должны вместе ночью…

— Мы много всего можем сделать ночью вдвоём.

Замерла напугано. Только Садхир сказал:

— Да разве мало можно делать ночью вдвоём? Можно говорить обо всём на свете. Рассказывать друг другу наши любимые истории. Рассказывать друг другу, как мы жили до встречи друг с другом. Ведь, по правде, я почти ничего о тебе ещё не знаю. А мне очень интересно узнать, как ты жила прежде.

Всё-таки подняла взгляд на него. И задержала, не в силах оторваться от взгляда этих спокойных и тёплых глаз. И… не хотелось отрываться. Хотя и ближе подойти к нему не осмеливалась.

— Я хочу сыграть для тебя самые красивые мелодии из тех, что научился играть, — серьёзно продолжил Садхир, — спеть тебе самые красивые песни из тех, что слышал. Ведь любоваться красотой мы можем и вдвоём. А ещё можно вместе бродить где-то. Мы обойдём ещё много мест. Мы с братьями редко остаёмся где-то надолго, — на миг взгляд моего мужа погрустнел, когда он смотрел куда-то над моим плечом, словно оглядывая оставшуюся за моею спиной жизнь.

Он… он заботится сейчас обо мне? Или даёт мне обещание, чтобы не прикасаться ко мне, чтобы хранить верность той Кири?..

— Ты, может быть, думаешь, чего я хочу? — серьёзно сказал вдруг мужчина. — Думаешь, чего я добиваюсь, пытаясь заключить с тобою этот странный договор? Забочусь ли я так о тебе? Или пытаюсь хранить верность Кири?

Он… понял?..

— Да, значит, ты волнуешься с тех пор, как услышала о ней, — голос Садхира погрустнел. — Кири… я хотел бы тебе рассказать о ней. Но…

— Вы с братьями договорились что-то скрывать от меня? — не удержавшись, всё же спросила то, что волновало, что обижало меня.

— Не то, что бы мы хотели скрыть это от тебя, — муж вздохнул. — Просто это всё сложно объяснить. Это долго объяснять, — осторожно сложил пальцы, словно хотел поймать в них воздух. — Но однажды я хочу тебе это рассказать.

Мы какое-то время стояли молча, не решаясь смотреть друг на друга. Когда подняла взгляд, чтобы заглянуть в его лицо, он тоже поднял свой взгляд от земли. Сказала осторожно:

— Прости, что я слишком любопытна.

— Это естественно, что ты хочешь знать.

Глаза у него были ясные. Взгляд согревал что-то внутри. Мне почему-то снова вспомнилось утреннее солнце, поднимающееся в небо, вспомнился свет, обхвативший его.

— Ты так смотришь на меня, что я начинаю смущаться, — вдруг тихо сказал он и смущённо улыбнулся.

— Когда свет встающего солнца окружал тебя, то ты будто был охвачен сиянием. Мне показалось, что вдруг увидела дэва.

— Разве могу я соперничать с великим Солнцем? — серьёзно возразил молодой мужчина. — Это было бы подобно похвале демона Равана.

Засмеялась.

— Что смешного? — недоумённо спросил Садхир.

— Простите, мой господин! Но я вспомнила, как повелитель ракшасов хвалился, что победил бога Сурью. Который просто не пришёл на поединок после его вызова.

— Ты тоже слышала ту историю, — улыбнулся Садхир.

— Я тоже думала, можно ли считать тот неслучившийся поединок победой?

— Но Сурья дэва это не волновало, — улыбнулся снова мой муж.

— Может, он был и прав. К чему тому, кто велик, собирать подтверждения своего могущества и доблести в поединках? Солнце и без того согревает весь наш мир.

Мы смотрели в глаза друг другу. И стояли сейчас близко-близко друг к другу. Но почему-то именно его присутствие вблизи меня не волновало. Как-то спокойно было стоять рядом с ним.

— Ты могла бы… — начал было мужчина, но замялся.

— Всё, что вам угодно, мой господин.

— О, нет! Только не начинай снова! — взмолился он, сразу став расстроенным.

— Но я — ваша жена. И… — голос мой запнулся. — И сегодня ваш день.

Опустилась на колени перед ним, у его ног.

— Приказывайте, мой господин.

Но он почему-то сам опустился на колени передо мной.

— Зови меня Садхиром, — сказал мужчина твёрдо. — Если тебе так хочется получить мой приказ и следовать ему.

— Но жене неприлично звать мужа по имени!

— А мне горько видеть, как ты ведёшь себя, будто моя рабыня. В том, чтоб овладеть рабыней, не вижу ничего красивого и достойного. Или приходи ко мне, как свободная женщина, или не приходи вообще!

Растерянно взгляд подняла на него. Муж выглядел таким серьёзным!

— Шива дэв сказал, что без своей супруги он подобен трупу. Шакти важна в жизни мужчины.

— Но вы ведь не хотели жениться на мне!

Невольно слова мои вылетели резко и даже грубо. Отчего совсем смутилась.

— Шива тоже не думал жениться, — горько улыбнулся Садхир.

— Сати тронула его душу своей преданностью, — сказала и смутилась.

У Сати не было другого мужчины. И она даже пошла наперекор своему отцу, выбрав себе в женихи Шиву, с которым отец её враждовал. Но я… я жена троих! И я уже принадлежала другому мужчине. Я не смогу подарить Садхиру полной преданности, как бы ни была благодарна ему за заботу обо мне и моей сестре. И это так печально!

— Я не жду и не требую от тебя никаких суровых аскез, — серьёзно возразил мужчина и, руку протянув, осторожно коснулся моей щеки. — И я не хочу, чтобы ты сгорела из-за меня, как она.

Что-то было в его глазах… такое…

— Хватит того, что ты просто пойдёшь по жизни рядом со мной. Просто идти по жизни — это само по себе бывает тяжело, верно?

Согласно качнула головой. Это бывает тяжело. Я уже это поняла.

Садхир вдруг потянул завязку одного из своих браслетов на предплечье. И, сняв его, вдруг протянул мне на раскрытой ладони. Правой.

— Примешь такой подарок от меня? — спросил вдруг тихо. — Прости, он не золотой. Я не привык носить золотые украшения. Только на выступления иногда их одеваю. И… на свадьбу. Но сейчас при мне нет золотых украшений.

Пылко возразила:

— Браслет из рудракши приму с радостью!

Он улыбнулся, а я робко подняла руку — свободную сейчас — давая ему самому завязать мне браслет на запястье. Но, чуть подавшись вперёд — и став ко мне ещё ближе — Садхир завязал его на предплечье. Мужчина был рядом со мной, я видела, как вздымается его грудь от дыхания, чувствовала запах воды и ила на его сильном мускулистом теле. Вспомнила невольно, как бросился на меня его брат этой ночью. Но когда наши взгляды невольно встретились, я не почувствовала страха. Испуг мой растаял в его глазах. И что-то было… что-то было в этом мгновении особое. Что-то было, что не мешало мне быть рядом с ним, что-то, что не давало мне бояться его.

Солнце на несколько мгновений накрыла туча. А когда она сошла, когда лучи выскользнули из неё, пробрались из-за ветвей деревьев с берега, то тени причудливой россыпью легли на нас и на землю вокруг. Будто узором легли. Будто мы сидели не на каменистом берегу, а в каком-то строении. Будто в храме, заботливо покрытом каменным орнаментом. Будто не искры солнца падали на наши колени, случайно соединившиеся, а свечение светильников.

Он медленно убрал свои руки от моего плеча и завязанного браслета. Но его странный взгляд на меня… его волосы, слипшиеся от воды, словно пряди спутанных волос отшельника. Вот он медленно поднялся. И я невольно поднялась следом. И снова мы оказались стоявшими очень близко. И… и, кажется, что так уже было? Он и я… да узоры от пламени светильников…

Солнце внезапно закрыла плотная туча.

И на миг мне привиделось, будто мы стоим в каком-то полутёмном храме. Так же близко. И он так же смотрит на меня. Это странное чувство… будто я не боюсь его. Словно я уже давно его знаю. Словно я давно уже верю ему. Это странное чувство… что это со мной?.. Это чувство…

Да нет же! Это проста игра теней! Это просто свет солнца странно пробивается сквозь облака и ветви дерева, ближайшего к реке.

Хотя я почему-то не пугаюсь, будучи так близко от этого мужчины, малознакомого ещё.

— Благодарю, что приняла мой подарок, — смущённо улыбнулся Садхир, кажется, не зная, что ещё сказать, но смущаясь от тишины или моего внезапного пристального взгляда.

— Как я могу не принять его от вас?..

***

Лучи заходящего солнца были тусклыми и не грели уже почти. А небо — диковинно ярким. Будто в яркое сари облачилось, чтобы остаться хотя бы на мгновение ярким, до грядущей темноты.

Женщина рыдала, стоя на коленях и обвалившись плечом о каменную глыбу. Силы стоять в ногах не было. Сил стоять в душе не было. Подол жёлтой юбки и край жёлтой накидки покрывала кровь.

— Ты ранена? — мужчина взволнованно бросился к ней.

Рука с двумя красно-коричневыми браслетами из плодов рудракши осторожно протянулась к её лицу, пальцы осторожно проскользнули под её подбородок. Едва уловимое прикосновение — и она уже обернулась к нему. И он замер, увидев её заплаканное лицо, веки опухшие её. Пряди волос, выбившиеся из косы, мокрые, с песчинками прилипшими, словно она рыдала, лёжа ниц на песке. Долго рыдала.

— Это его кровь, — дрожащим голосом сказала она.

Мужчина шумно выдохнул. И вдруг руку осторожно просунул между её мокрым плечом, к которому налипли песчинки, и между камнем. И притянул женщину к себе. Она прильнула к нему, снова сотрясаясь от рыданий. Он обнял её крепко. Прижался щекой к её голове. Два сплетённых тела. Два сердца, быстро-быстро, неровно бьющихся рядом. Две смятённых души.

— Прости, что я впутал тебя в это. О, я так боюсь, что из-за меня ты…

— Из ваших рук я приму всё, — тихо ответила она.

Мужчина шумно выдохнул. Они какое-то время молчали, прижавшись друг к другу и ощущая тепло тел друг друга и душ друг друга, так стремившихся слиться воедино.

— Вы просили, чтобы я шла по жизни с вами. Просто шла по жизни с вами.

— Да… — голос его дрогнул. — Я просил. Но это… я не хочу, чтобы ты разделила это со мной!

Она осторожно отстранилась — и он сразу же её отпустил — и, нежно обхватив его лицо своими грязными и исцарапанными ладонями, притянула к себе — и он согласно склонился, голову к ней наклонив — и прижалась лбом к его лбу.

Она повторила:

— От вас я приму всё.

Мужчина и женщина застыли на какое-то время. Потом она первой потянулась к нему. Сжала своими губами его нижнюю губу. Он ещё крепче обхватил её, прижимая к себе. И упал на спину, увлекая её за собой. Оторвавшись от губ её, расплёл косу. Зарываясь пальцами в её волосы. А волосы её рассыпались по нему лёгким, нежным покрывалом. Правда, она вскоре игриво скатилась с него. А он перекатился за нею, зависнув над ней на вытянутых руках. Медленно опустился, сгибая руки и легко касаясь её губ. Их волосы, их губы и бусы из рудракши сплелись воедино. Его дхоти из простой ткани и её сари из простой ткани покрылись узорами из нежных прикосновений…

***

Вздрогнула, очнувшись. Это видение было таким ярким! И оно даже не приснилось мне!

И…

Робко взгляд подняв, встретившись с его взглядом, замерла.

Потому что те мужчина и женщина из моего видения, одетые просто, носившие серьги, бусы и браслеты из рудракши, напоминавшие двух отшельников, имели наши лица. Меня и Садхира! И они…

И почувствовала, как щёки мои румянцем стыда зажгло.

В том видении мы с ним ласкали друг друга. И сливались вместе, словно влюблённые. Или… словно супруги?.. Из одной ткани была наша одежда. И наши украшения из рудракши. И мы слишком волновались друг о друге. И мы шли по одному пути, шли через какую-то большую боль.

Но… кровь на мне… я в видении сказала, что это — чужая кровь. Кто-то умрёт?.. Но кто? И почему я так плакала от этого?.. Что ждёт нас в будущем?..

Но… там мы были вдвоём. И, кажется, уже не в первый раз целовали и ласкали друг друга.

— Такое странное чувство… — сказал вдруг Садхир дрогнувшим голосом.

— Какое? — невольно вырвалось у меня.

— Словно мне привычно стоять возле тебя. Словно я давно уже тебя знаю.

Сердце моё замерло на миг.

Или… или я видела не будущее? А наше прошлое?..

— Я вот думаю… мы могли с тобою уже когда-то встречаться?

Вздохнув, призналась:

— Я, кажется, не помню, чтобы видела вас в детстве. Разве что… — и мой голос дрогнул.

— Разве что? — спросил Садхир, ступив ко мне ещё на шаг. И оказавшись вплотную ко мне.

Но меня не смутила ни его близость, ни то, что он, более высокий, смотрел на меня сверху.

— Разве что в прошлой жизни?..

Подумав, он сказал глухо:

— Может…

— Вот вы где! — сердито прокричали.

И мы, вздрогнув, обернулись.

На берегу близко от нас стоял мрачный Поллав. Он сжимал в левой руке мою дупатту. Нет, свёрток. А там, судя по неровным углам, что-то лежало. А, это же…

— Почему ты бросила украшения, которые мы купили тебе, в лесу?! — сердито рявкнул старший муж, подняв свёрток повыше и встряхнув. Внутри отчаянно что-то звякнуло.

— Я… я… — начала и задохнулась от ужаса.

Ох, что я опять наделала! Это на их деньги куплено! Хотя должны были мои родители покупать. Не они. А я всё сняла, да ещё ушла. И… и видно же было, что я их просто швыряла, как попало! Ох…

— Она пошла искупаться, — вдруг соврал Садхир, вставая между разгневанным братом и мной.

Он… врёт, чтобы меня защитить? Но он, кажется, не из тех, кто спокойно и много врёт. Хотя тогда он сказал…

— Скорее уж, утопиться пошла! — обиженно проворчал Мохан, из-за спины старшего брата выходя.

Рука главы семьи, сжимавшая мою шаль с украшениями, дрогнула. Глаза расширились. Он ступил в сторону, чтобы видеть меня за братом. Садхир напряжённо следил за ним.

— Ты… ты и правда ходила утопиться?! — потерянно спросил Поллав, потом сразу же нахмурился.

Робко опустила голову и взгляд.

— Но почему?! — вскричал он сердито. — Разве мы плохо заботились о тебе?! — сердито встряхнул дупаттой, в которой глухо звякнули сдавленные украшения. — Разве мы не купили тебе всё это?! Это Яш и твои родственники должны были покупать!

Надо было извиниться, надо было что-то сказать. Но что?.. Извиниться. Но что дальше?.. Сказать что-то было надо, но мои мысли спутались. И страх сдавил моё сердце. Поллава разгневанного я страшно боялась. И…

Застыла, вспомнив другой мой кошмар.

Тот мужчина с окровавленными дхоти, руками и лицом… он что-то сказал во сне, смотря на меня и на мужчину, стоявшего со мной рядом. Сказал — и после я страшно испугалась. И браслет из плодов рудракши вдруг лопнул на руке мужчины, стоявшего возле меня. Плоды священного дерева, плоды драгоценные посыпались с оборвавшейся нити в грязь. У ног стоявшего на коленях Поллава. И мужчины, стоявшего возле меня.

Ведь тот мужчина из прежнего кошмара — это Поллав!

«Это его кровь» — прозвучал внутри меня отчаянный голос.

Это… это было наше прошлое? Или наше будущее?..

Но… если мы уже были знакомы в прошлой жизни…

Сердитый Поллав ступил ко мне. И Садхир поднял руку, заслоняя меня ею от старшего брата.

Старший брат… он умрёт?.. Или… и на нём была чужая кровь?.. Но чья?.. Или… он умер когда-то из-за нас? Поллав… в прошлой жизни умер из-за нас с Садхиром?.. Но… теперь он — старший брат Садхира, а я — их жена. Их двоих.

Шумно выдохнул Мохан.

Нет, теперь я жена их троих. Но… почему?.. Почему?..

Или, всё-таки, видение с окровавленным Поллавом — это видение будущего?

Обхватила голову дрожащими руками. Эти видения воистину ужасны! И почему они начали преследовать меня?.. Почему?!

— Ты напугал её, — сердито сказал вдруг Садхир.

— Я?! — возмутился глава семьи. — Да что я-то сделал?! Разве я плохо заботился о ней?! Я взял её женою! Ту, на которой никто жениться не хотел! Я сам договаривался об обрядах и оплате. Я покупал ей украшения и одежду. Я…

— Мы, — тихо произнёс Мохан, грустно смотря на меня.

Значит, его доля тоже была и в подготовке, и в нарядах. Теперь он обиделся, что я так поступила с тем, что было куплено и устроено на его деньги.

Снова опустила взгляд. Мне противен был Поллав, когда вспоминала об этой ужасной ночи. Но перед младшим мужем, который тоже старался, тоже стало вдруг совестно. Хотя… какой будет моя ночь с ним? Он тоже упрямый, как и старший брат. И тоже любит, чтобы потакали его желаниям. Мне страшно подумать, что и болтливый и дружелюбный Мохан станет таким… ужасающе резким…

Глава семьи шумно выдохнул, однако исправился:

— Мы. Мы все трое сложили наши деньги, которые заработали. Которые копили, — мрачно взглянул на меня: — Что мы сделали не так? Мы заботились о ней и до свадьбы. И собираемся заботиться и впредь. Зачем топиться-то? Скажи, Кизи!

Я молчала. Мне всё-таки стало совестно от его упрёков. Всё-таки, только они решились меня взять в свою семью, да ещё и женой. Хотя и решили делить одну на троих. Хотя только из выгоды. Но… нет, всё же, это обидно, вспоминать, что никто из них меня не любил. А что Мохан шумиху развёл ночью перед свадьбой, так он, наверное, просто пожадничал. Капризничал. Чего не скажешь о Садхире, быстро смирившимся с условиями старшего брата. Да и Поллав как-то готов был делить меня с братьями, по очереди. Но мне обидно, что они придумали использовать меня по очереди. Да и от равнодушия Садхира мне больно. Ведь если бы он не медлил в тот день, если бы не говорил, что хочет стать отшельником, Яш бы мог выдать меня за него! И… и в том видении я и Садхир были вместе, спали вместе… если это было в прошлой жизни, почему он отказался от меня в этой?.. Когда он ещё мог… чтобы я стала женой только его одного.

— Мы же вроде уже договорились обо всём, — продолжил сердито Поллав. — Я с братьями тружусь, чтобы у семьи была еда, а у тебя — висюльки и наряды. А ты — стираешь и готовишь еду. А ещё рожаешь нам детей и спишь с нами. Каждый занят своим делом. Каждый выполняет свои обязанности, — шумно выдохнул. — Почему ты пошла топиться после свадьбы?! — сжал сердито накидку с украшениями, встряхнул ею. — Почему ты выбросила все наши подарки?! Даже натх, тику и мангалсутру!

Садхир шумно выдохнул, но продолжал смотреть ему в глаза — я всё-таки робко подглядела из-под его руки — и мягко сказал:

— Кажется, ты напугал её этой ночью.

— Я сделал всё быстро, — проворчал Поллав.

Смутившись, потупилась. А старший муж сердито продолжил:

— Потому, что она устала. Я заботился о ней!

Средний из братьев тяжело вздохнул. И сказал уже укоризненно:

— Брат… — голос его почему-то дрогнул, но Садхир опять повторил: — Брат, а ты не подумал, что ганики, с которыми ты спал прежде, и эта девочка чем-то отличаются? Ганики обучены всему и ко всему привыкшие. А она — юная девушка, дитя. Что ты с нею сделал?!

— Но топиться… как-то это… — начал потерянно Мохан, но под взглядом старшего мужчины напугано примолк.

— Мне теперь, что ли, топиться?! — проворчал глава семьи, упорно не желая извиняться.

И пальцы разжал — дупатта упала, растеклась по каменистому берегу, словно лепестки раскрыла, открывая украшения. Сверху лежала мангалсутра. Символ нашей супружеской связи. Супружество, от которого я не смогла убежать.

И мужчина пошёл прочь от нас, куда-то в лес.

— Вы… это… — смущённо начал бинкар.

— Мохан! — рявкнул Поллав, гневно обернувшись.

— Уже иду! — торопливо крикнул юноша и побежал его догонять.

Хотя рядом со старшим братом идти не решился. Пошёл на шаг позади. На всякий случай. Кажется, видел, что глава семьи страшно зол. Настолько зол, что младший брат боялся злить его лишний раз. А младшему виднее — он с ним всю свою жизнь провёл, не я.

Жизнь…

Сердце забилось неровно.

Но… я и Садхир, сплетающиеся наши тела… это наше прошлое или будущее? И окровавленный старший брат, стоящий на коленях… это наше прошлое или будущее? И чья то кровь была на нём? Я видела его немного. Недолго. Это он был ранен или кто-то другой? Или… кто-то умер?.. Уже умер или умрёт в будущем?..

Отчаянно сжала голову руками, до боли. Но боль лишь на миг вырвала меня из ужасных мыслей. О, я не могу так! Все эти жуткие видения… почему?.. Почему это случилось со мной?.. Это всё Ванада, случайно выпивший воды с моей кровью?.. Или воды, в которой кровь его и моя смешались?.. Чем это грозит мне?.. Ванадасур обещал мне, что я стану его старшей женою, но не единственной. А я уже стала чужой женой. Женою троих. И, может быть, что до того, как мы встретимся опять, я успею принять в своё лоно троих моих мужей. Грязная женщина. Чужая жена. Что скажет Ванада, узнав?.. И этот дар видеть что-то иное… я случайно забрала его дар?.. Там Вишну и Лакшми что-то как будто обсуждали о моей судьбе. Но что?..

И… и чья кровь была на Поллаве?.. От воспоминания о пятнах крови, многочисленных пятнах крови на нём, мне становится жутко. И тот его взгляд из моего кошмара… вот бы забыть этот взгляд! Но тот взгляд встаёт у меня перед глазами. Вот, снова вижу его жуткое лицо и как шевелятся его губы… он что-то говорит мне… но что?.. Что он такого мог сказать, от чего так сжимается и обрывается всё внутри меня?!

— Не волнуйся, я ещё раз поговорю с ним, — Садхир осторожно сжал моё плечо, слегка прикрытое чхоли.

— Может… не стоит?.. Я сама виновата, — потерянно посмотрела на валяющуюся свадебную дупатту, будто пятном крови растёкшуюся по острым и мягко закруглённым камням. На валяющиеся на ней украшения, на тику, выпавшую прямо на камни.

— Он был груб. И, похоже, изнасиловал тебя. Он не прав, — серьёзно возразил Садхир, смотря на деревья, за которыми скрылся его старший брат.

Тихо сказала:

— Я — его жена. И он вправе делать со мной всё, что захочет. В нашу ночь. Ты… вы…

— Хотя бы сейчас обращайся ко мне по-простому, — грустно сказал мужчина, повернувшись ко мне. — Мне не по себе, когда ты зовёшь меня своим господином.

— Но я не хочу, чтобы вы ругались из-за меня!

Он осторожно коснулся ладонью моей щеки. И я замерла от этого нежного прикосновения.

— Я рад, что ты так заботишься о покое в нашей семье. Но, право же, в этот раз мой брат не прав, — Садхир быстро убрал ладонь и резко повернулся ко мне спиною. — Иди, искупайся. Пусть думает, что ты пришла за этим. Я скажу потом, что Мохан всё не так понял.

— Поллав не станет так думать. То есть…

— А хочешь… — голос среднего мужа дрогнул, мужчина тяжело вздохнул, но всё же продолжил: — А хочешь — уходи насовсем.

— А вы… — голос мой задрожал.

— Хотя бы уходя, не зови меня своим господином! — глухо сказал мой муж. — Даже если ты решишь уйти… позволь мне хоть на миг, хотя бы на каплю быть твоим другом. Если уж муж из меня не получился. Если ты не доверяешь мне.

— Но… — робко протянула к нему руку, не решившись всё же до него дотронуться.

— Уходи! — прокричал он, повернувшись ко мне, но, увидев моё напуганное лицо, произнёс тихо: — Если ты хочешь от нас уйти. Я не хочу смотреть, как ты будешь страдать возле нас.

Робко посмотрела на реку. Дна не видно с берега. Она достаточно глубокая, чтобы растворить мою жизнь и мою боль. Но… стоит ли?.. Я… я тоже давала клятву позаботиться о них у священного огня.

Рука моя опустилась на юбку. И я опять увидела пятно крови на подоле. Снова вспомнила ужасные жадные губы Поллава. И… и всю боль. Всё отвращение, когда он справил нужду в меня. Или… семя своё отдал?..

Меня передёрнуло. Эта ночь с ним была страшной. Но и он, окровавленный, из моего сна, тоже был страшным. Если… если это всё случится из-за меня? Если из-за меня братья однажды страшно поссорятся? Если…

Сердце бешено забилось.

Там… там он стоял на коленях. А я стояла возле мужчины, на чьём запястье лопнул браслет из рудракши. Это… это Садхир стоял рядом со мной?.. Но кровь… это… это была кровь Мохана?.. Мохан погибнет из-за их ссоры?!

Нет…

Сжала кулаки.

Нет…

Только не Мохан! Мохан ничего мне не сделал! Я не хочу, чтобы этот добрый юноша погиб из-за меня!

Но… если я уйду сейчас из жизни, то Мохан не пострадает?..

Я всё-таки ступила к воде. Медленно вошла в воду. Вошла по колено. После отчего-то обернулась.

Садхир всё ещё стоял, повернувшись спиной ко мне. Сжавший кулаки. Кажется, он переживал. Но боялся, что с ними тремя мне придётся долго мучиться.

— Остановилась… — глухо отметил средний муж, голос его дрогнул. — Ты… ты не хочешь терять жизнь? Или боишься мучений?

Какая разница? Но этот мужчина, кажется, старался дать мне выбор, идти с ним рядом по жизни или нет. Точнее… точнее, вместе с ними тремя. Уйти сейчас или остаться женою троих?..

Снова посмотрела на воду. И снова на напряжённого Садхира. Что-то дрогнуло во мне.

— А вы… — он напрягся, и я исправилась: — А ты сможешь спокойно стоять, пока я буду давиться водой?

Я вдруг поняла, что и доброму мужчине будет невыносимо. Хотя он всё же пытался дать мне хотя бы такой выбор. Пока братьев его рядом не было.

— Если… если тебе правда так будет спокойнее… уходи.

Подувший ветер растрепал мои волосы, косу расползшуюся. И белый лотос выпал мне под ноги. Белый лотос застыл в воде у моих ног. Лотос, который Садхир так заботливо сорвал для меня. Ради которого поплыл, не боясь запутаться в их стеблях и утонуть.

Наклонившись, подняла красивый цветок дрожащей рукой.

Лотос вырастает из грязи, но, когда его бутон распускается, рождается прекраснейший из всех цветов. Красота всегда рождается из грязи?.. Или только лотос способен на это?..

Поднесла цветок к лицу, вдохнула запах. Снова залюбовалась изящными линиями лепестков.

Внезапно взгляд подняв, увидела, что мужчина всё же обернулся и смотрит на меня. Нет, на белый лотос в моих руках. Лицо его серьёзно, губы сжаты, брови сведены. Он о чём-то мучительно думает.

Снова посмотрела на цветок в моей руке. Белый лотос… словно капля души Садхира, которую тот доверил мне. Имею ли я право уходить? Вот так?.. Заставляя его слышать или даже смотреть, как я ухожу на глубину, как захлёбываюсь водой.

— Ты хочешь остаться или боишься мучений?

— А что это изменит?

— Ты… ты хочешь, чтобы я помог тебе уйти быстрее?

Этот странный разговор. И его взгляд, полный боли. Невыносимо!

Грустно улыбнулась своему мужу:

— Я всё-таки не думаю, что ты сможешь смотреть на мои мучения. У тебя слишком доброе сердце.

— Думаешь, я не смогу позаботиться о тебе? — средний муж грустно улыбнулся. — Если я не смог ничего сделать для тебя так, ничего, от чего бы ты хотела остаться со мной, тогда я могу хотя бы отпустить тебя.

Мне не хотелось взгляд отводить. И, кажется, ему тоже. Но, постояв сколько-то, Садхир подошёл ко мне. Осторожно ладони мне на плечи положил.

— Ты же не сможешь!

Он, губу закусив, руки поднял, обняв мою шею.

Время замерло. Его тёплые руки на моём теле. Его грустные глаза… время замерло. Замер он. Замерла я. А просто быть рядом… мы сможем?..

— До ночи не можете подождать?!

Мы, вздрогнув, отпрянули друг от друга. Напугано повернулись к мрачному Поллаву.

Глава семьи быстро дошёл до нас — в одной руке держал охапку тканей, в другой сжимал что-то маленькое — и потребовал, мрачно смотря мне в глаза:

— Открой рот!

Послушно выполнила. Ударит меня по губам? Он… может. Но будет прав. Я не должна была срывать и бросать украшения, которые они мне купили. На которые сами заработали деньги. И, может статься, копили несколько лет. Может, они на эту свадьбу запасы все потратили. А я… я неблагодарная.

Но старший муж не стал меня бить. Только поднёс руку к моему лицу — я напугано сжалась, но с места не сдвинулась — и вдруг вложил в мой рот ладду.

Потом кинул на берег у воды груду одежд. Приказал:

— Постирай! — и быстро пошёл прочь.

— Но ей нельзя! — вылез из-за дерева крайнего Мохан. — Ей нельзя стирать! Если мехенди быстро сойдёт, то её любовь к нам слабой будет!

— Я брал жену не для того, чтобы её любить! — рыкнул на него Поллав, так, что младший брат испуганно попятился, на меня мрачно взглянул. — Я взял тебя в жёны, чтобы было кому стирать нашу одежду и готовить нам еду. Чтобы была женщина, которая родит наших детей. Чтобы было кому молиться о наших предках.

Грустно куснула нижнюю губу. От слов его мне стало страшно обидно. Я понимала, что жён для того и берут, чтобы было кому хозяйство вести, чтобы было кому рожать детей. Чтобы было, кому мужчину в постели ублажать. Но… он так прямо сказал об этом! Так внезапно!

— Если ты будешь таким грубым, твоя жена возненавидит тебя! — сердито сказал Садхир, глядя на него.

Поллав криво усмехнулся, смотря среднему брату в глаза, потом добавил, повернувшись ко мне:

— Будешь ты меня ненавидеть или нет — твоё дело. Но ты всё равно будешь спать со мной. И родишь наследника в эту семью. Для этого жён и берут, — и, резко развернувшись, прочь пошёл.

— Но… — Мохан робко двинулся за ним. — Но она не должна стирать… её руки…

— Хочешь стирать вместо неё? — насмешливо спросил жестокий мужчина.

Младший муж робко покосился на меня, потом — на быстро удаляющегося главу семьи. Снова виновато посмотрел на меня. Побежал к Поллаву. Снова остановился. Старший брат его тоже остановился. Младший опять повернулся ко мне.

— Прости, Кизи! Я… я ненавижу стирать. И… и если ты…

— А ты иди — и найди нам свежих плодов к обеду, — цапнул его за ухо Поллав.

— Но там… там ещё есть сладости! И лепёшки. И…

И взвыл, когда его старший брат больно дёрнул.

— А я хочу свежих плодов!

Шмыгнув носом и дождавшись, когда пальцы его разожмутся, младший из музыкантов уныло поплёлся в лес.

— Прости его, — тихо попросил меня Садхир, когда его братья уже скрылись в лесу. — Может, он просто рассердился, что я ругал его перед тобой и Моханом?

— Ничего. Женщин же для этого берут, — наклонившись, подняла верхнюю ткань.

Кажется, для дхоти праздничных. И прилипло что-то. А, помёт.

Мне вспомнился переполох, устроенный Моханом и какими-то девушками ночью перед свадьбой. Грустно улыбнувшись, пошла дальше в реку, по пояс зашла, ткань сжала и утопила, чтоб вымочить.

— Прости, — повторил средний муж. Он, похоже, искренне расстроился из-за всего.

— Возьми этот лотос, — омыла руку в воде и, вовремя подхватив проплывающий возле меня цветок, протянула к мужчине. — Я позже в волосы его вплету.

— Но… — Садхир смущённо посмотрел на цветок.

Но, впрочем, тут же в воду вошёл, осторожно нежный цветок из моей руки приняв.

Случайно пальцами задел мою руку. И оба вздрогнули от внезапного прикосновения. И оба смущённо отвернулись — я подсмотрела на его отражение, видное в слабых волнах реки. Когда он вдруг повернулся ко мне, голову подняла и улыбнулась ему:

— Спасибо, что принёс мне этот лотос, Садхир! Это… это было очень мило.

Мужчина смущённо улыбнулся.

— И мне повезло, что в этой семье есть ты. Я верю, что ты будешь обо мне заботиться, — вздохнув тихо, повернулась уже к реке. Подхватила ткань для дхоти младшего мужа, уплывавшую. — В конце концов, то, что один из моих мужей имеет доброе сердце — это уже большая удача для меня.

Он, кажется, так и стоял в воде рядом со мной. Всё ещё сжимая в руке белый лотос. Красивый лотос.

Невольно улыбнулась, вспомнив, как средний муж плавал за цветком для меня, как осторожно вплетал в мои волосы, стараясь не задеть моё тело, чтобы меня не смущать. Он хороший.

— Ты правда хочешь остаться с нами? — спросил Садхир чуть погодя.

— Я уже осталась. Разве не видно?

Я было отвлеклась на растирание пятна от глупости Мохана другим куском ткани, без вышитой каймы. И Садхир неожиданно появился возле меня. И, осторожно притянув к себе правой рукой — в левой отведённой осторожно сжимал лотос — вдруг нежно поцеловал меня в лоб. Ткань выпала из моих рук.

— Спасибо, что дала нам шанс, — сказал мой муж.

— Я… просто… — вконец смутилась.

А потом мы потянулись, чтоб догнать уплывшую одежду Мохана и белый лотос. Но течение реки оказалось быстрее нас. Садхиру пришлось доплыть до середины реки, чтоб их обоих вернуть. Я робко ожидала на берегу. Я думала, он только за брата одеждою плывёт, но он и цветок мой счёл довольно важным, чтоб прилагать свои усилия! О, только бы крокодилы не тронули его! Если в этой реке есть крокодилы.

Но мой супруг благополучно доплыл и до цветка с тканью, и до меня, робко ждущей в воде у берега. На берег вышел, счастливый после удачной охоты. Мне белый лотос протянул. И, взглянув друг на друга, вымокших уже совсем, с нашими трофеями охотничьими, в одежде облепленной — муж сразу взгляд поднял на моё лицо, чтобы не смущать — и с лицами серьёзными, по которым стекали капельки воды, мы оба вдруг рассмеялись.

И в этом громком, счастливом смехе совсем пропало напряжение, забылись страхи и усталость после тяжёлой ночи.

А потом, когда я, уже отстирав — с трудом — одежду младшего мужа, осторожно свернула её, положила на камнях чуть поодаль от воды, когда потянулась за следующей, то вдруг услышала музыку. Перелив струн.

Недоумённо посмотрела на берег.

Садхир, сидевший поодаль от воды, перестал перебирать струны. Белый лотос лежал возле него в чаше с водой.

— Ты не против, если я тут потренируюсь? Давно уже не практиковался. А тут такой красивый вид…

— Конечно, — улыбнулась супругу, — тебе же надо практиковаться. Музыка вас кормит.

Но, когда уже стала стирать, повернувшись к нему спиной, беззвучно рассмеялась.

Я же поняла, что тренироваться мужчина мог где угодно. Просто хотел меня поддержать, вынужденную стирать груду одежд в первый день после свадьбы. Пришёл поиграть рядом, чтобы мне было веселее.

Его пальцы то осторожно, то быстро-быстро касались струн, извлекая из них спокойную мелодию. Я, прислушиваясь, стирала одно за другим. Голодная, усталая после ночи, полной волнений. Но улыбка не сходила с моих губ. Похоже, что добрый и мудрый Садхир уже начал играть какую-то мелодию на струнах моего сердца.

Примечания

1

Гаятри мантра