Апостолы Революции. Книга вторая. Химеры

Елена Легран, 2013

Франция. Революция. 1794 год. Террор против врагов Революции пробирается в святая-святых революционного правительства. Одержав победу над оппозицией, молодые и амбициозные правители вступают в беспощадную борьбу друг с другом. Средства не важны, когда на кону власть над страной и собственная жизнь. Среди революционной бури действует ловкий и беспринципный шпион. В ход идет обольщение, коварство, предательство, ведь в подобное время нет места любви, доверию и преданности. Он манипулирует светскими красавицами и революционными лидерами, стравливая их друг с другом. Цена провала – жизнь.

Ночь с 29 на 30 жерминаля II года республики (18–19 апреля 1794 г.)

Интуиция (или надежная информация?) не обманула главу Комитета общей безопасности: этой ночью члены Комитета общественного спасения собрались на заседание, которое открыл Бертран Барер предложением отправить одного из Одиннадцати в Северную армию.

— С тех пор, как Сен-Жюст и Леба покинули Северную армию в плювиозе, положение дел на этом участке фронта не перестает ухудшаться, — говорил он. — Австрийцы с каждым днем усиливают свои позиции на нашей северной границе. Наши неудачи на Севере открывают врагу дорогу на Париж.

Приер повернулся в сторону хмурого Карно, исподлобья взиравшего на оратора. «Какого дьявола Барер лезет в военные дела?» — вопрошал взгляд военного стратега. Но Барер, увлеченный своими идеями, не смотрел на коллег и недовольства Карно не заметил.

— Северной армии необходим новый заряд энергии, волевая рука, обладающая большей властью, чем обычное военное командование. Ей нужен один из нас! — заключил Барер, с силой саданув кулаком по столу, покрытому зеленым сукном.

— Все верно, — прошептал Сен-Жюст.

Он не обращался ни к кому конкретно, отвечая, скорее, собственнным мыслям, но Барер расслышал его слова и подхватил их, словно только того и ждал.

— Я рад, что ты согласен со мной, Сен-Жюст, — он посмотрел с высоты своего роста на сидевшего рядом коллегу. — Признаться, я подумал о тебе, когда…

— Сен-Жюст необходим республике здесь, в Париже, — поспешно перебил его Робеспьер. — Если вам так не терпится отправить кого-то на Север, пусть едет Карно. Никто лучше него не знает положения дел на фронте и не мобилизует войска для победы.

— Я не могу уехать сейчас, — возразил Карно. — Я координирую сразу несколько операций, которые целиком завязаны на мне. Не забывайте, что существует еще Эльзас, а после ареста генерала Гоша республиканская армия многое потеряла, — он осуждающе взглянул на Сен-Жюста.

— Ничего она не потеряла! — вскричал тот, вскакивая с места. — Гош — предатель, всегда был им и всегда останется! Уверен, он только и ждал момента, чтобы перейти на сторону неприятеля, как Дюмурье год назад!

— Ненависть к Гошу ослепила тебя, Сен-Жюст, — Карно тоже возвысил голос. — Я согласился на его арест исключительно из соображений солидарности, не желая нарушать гармонию в правительстве. Но я не устану повторять, что этот арест — огромная ошибка, и если бы не ваши с ним личные дрязги, республика не лишилась бы своего лучшего генерала.

— У этого «лучшего генерала республики», как ты его называешь, Карно, амбиции застилали волю к свободе. Еще немного — и мы узрели бы Гоша ведущим войска на Париж, чтобы свергнуть республиканское правительство и учредить военную диктатуру!

— Это клевета, в которую уже давно никто не верит!

Карно сделал несколько шагов по направлению к противнику, но Барер, выпростав вперед руку, преградил ему путь.

— Сейчас не время для ссор, Карно, — примирительно проговорил он. — Эта история покрыта пылью. Ты хотел видеть Гоша во главе армии, Сен-Жюст — на эшафоте. Мы нашли разумный компромисс, ограничившись тюремным заключением. Все остались довольны, не так ли? — обернулся он к Сен-Жюсту, снова опустившемуся на стул. — И покончим с этим. Сейчас речь о другом. Северная граница республики под угрозой.

— От меня больше пользы в Париже, чем на Севере, — заключил Карно тоном, закрывшим дискуссию по его кандидатуре.

— Ну что ж, если Карно так боится пороха, — язвительно сказал Робеспьер, — предлагаю послать Кутона. Его революционный энтузиазм быстро поднимет дух армии, а власть Комитета, стоящего за ним…

— Боюсь, трудно поднять боевой дух разлагающейся армии из инвалидного кресла, Робеспьер, — вмешался Сен-Жюст. — Армейские миссии требуют от комиссара личного участия в боевых действиях. Сразу видно, что ты плохо представляешь себе, что такое война, если предлагаешь Кутону отправиться в армию.

— Комиссар не обязан лезть в гущу боя, — раздражение постепенно овладевало Робеспьером. — Только петушиный задор может заставить его рисковать своей свободой и жизнью, когда на нем лежит священная миссия нести революционные идеи солдатам.

Выпад явно был направлен против Сен-Жюста, и тот принял удар.

— Плевали солдаты на революционные идеи, исходящие от человека, отсиживающегося в штабе! Они желают видеть своего комиссара среди них, рискующим жизнью и готовым, подобно им, сложить голову за республику! Только тогда они будут уважать его и подчиняться его приказам.

— Ребячество! Мальчишество! — закричал Робеспьер.

— Ты прав, Барер, я должен ехать в Северную армию, — заключил Сен-Жюст, не спуская глаз с Робеспьера.

— Ничего ты не должен, — процедил тот, в упор взглянув на молодого человека. — Ты нужен мне здесь.

— Тебе?! — усмехнулся Сен-Жюст. — С какой стати ты отдаешь мне приказы?

— Ты нужен Комитету, республике, французскому народу! — Робеспьер перегнулся через стол, выставив вперед указательный палец. — Ты не смеешь рисковать жизнью!

— Моя жизнь, как и жизнь любого гражданина, принадлежит республике.

— Интересы республики требуют твоего присутствия в Париже, Сен-Жюст!

— По какому праву ты говоришь от имени республики? — Сен-Жюст чувствовал, что теряет контроль над собой и, приказав себе успокоиться, обернулся к Бареру: — Пиши приказ, Бертран. Я отправлюсь в ближайшие дни, как только завершу несколько дел в Париже.

— Никто не поставит подпись под этим приказом! — голос Робеспьера перешел на хрип. Еще немного — и он отзовется выматывающим кашлем.

— Увидим, — холодно бросил Сен-Жюст.

Барер уже потянулся за бумагой, когда Робеспьер остановил его.

— Я требую голосования, — прошипел он, подавив приступ. — Кто за то, чтобы отправить Кутона в Северную армию?

Четыре руки, считая его собственную, поднялись вверх. Для девяти присутствующих на заседании этого числа было явно недостаточно.

— Карно? — не сдавался Робеспьер.

Он снова оказался в меньшинстве. Поймав на себе насмешливую улыбку Сен-Жюста, он предпринял последнюю попытку:

— Приер?

Три руки.

— Сен-Жюст? — спросил Барер.

Семь из девяти. Робеспьер и Робер Ленде воздержались.

— Мне будет не хватать тебя в Продовольственной комиссии, — тихо сказал Ленде на ухо Сен-Жюсту.

— Я быстро вернусь, — бодро пообещал тот. — Месяц, не больше.

— Ты не понимаешь, что натворил, — услышал Сен-Жюст за спиной осуждающий голос Неподкупного, спускавшегося вслед за ним по мраморной лестнице по окончании заседания Комитета. — Ты позволил нашим врагам одержать верх, ты сам способствовал их торжеству.

— Ты голоден? — обернулся к нему Сен-Жюст. — Поговорим за ужином?

— Добро, — оживился Робеспьер. — Пойдем к Веруа.

Они молча вышли во двор и направились в ресторан, располагавшийся прямо напротив дворца Тюильри. Удачное расположение и отменная кухня сделали Веруа главным конкурентом Фуа, переманив к нему немало знаменитостей, среди которых Робеспьер занимал не последнее место.

Было около двух часов ночи, когда два члена правительства вошли в тускло освещенный зал.

— Ты никак закрываешься, гражданин Веруа? — спросил Робеспьер вместо приветствия, оглядывая опустевший зал и неубранные столы с грязными скатертями. — А мы вот собрались поужинать.

— Гражданин Робеспьер, какая честь! — вскричал ресторатор, тут же отправив официанта снова зажигать свечи. — Я уже велел закрыть кухню, но ради вас, само собой…

— Вот и прекрасно, — кивнул Робеспьер. — Устрой нам уютное местечко.

— О, разумеется, разумеется, — засуетился Веруа, — как всегда, лучший столик. Или кабинет?

— Столик подойдет, у нас мало времени, — нетерпеливо бросил Сен-Жюст из-за плеча Робеспьера. — Не стоит ради нас открывать кухню. Неси холодное мясо, сыр и вино.

— Как прикажешь, гражданин Сен-Жюст, — закивал Веруа, — как прикажешь, — и исчез на кухне.

— Так ты торопишься? — удивился Робеспьер.

— Ни к чему эти церемонии, — отмахнулся Сен-Жюст, усаживаясь за стол в дальнем углу второго зала. — Наш разговор не будет долгим. О чем нам говорить, в самом деле? Ты хотел, чтобы я остался. Я считаю нужным уехать. Большинство оказалось на моей стороне. Тебе придется подчиниться, Максимилиан. Давно забытое ощущение, не так ли? — усмехнулся он.

— Ты ошибаешься насчет намерений Барера, — покачал головой Робеспьер, снимая очки и потирая покрасневшие от усталости глаза. — Он желает удалить тебя из Парижа.

— Зачем ему это? — пожал плечами Сен-Жюст.

— Чтобы полностью доминировать в Комитете.

— У него ничего не выйдет, пока ты в строю. Или я ошибаюсь? — вызывающе улыбнулся Сен-Жюст.

— Пока я в строю, — повторил Робеспьер меланхолично.

— Говоря откровенно, я давно собирался нанести визит Северной армии. Предложение Барера пришлось весьма кстати.

— Ты собирался отправиться в армию? — переспросил Робеспьер. — Всего через несколько дней после учреждения Бюро полиции?!

— Бюро функционирует. В моем присутствии больше нет необходимости. Ты ведь не откажешься контролировать его деятельность? — вопрос прозвучал так, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся. — Кутон поможет, — добавил он, увидев, что предложение не встретило энтузиазма Робеспьера.

— Вообще-то, у меня другие заботы, Антуан, — начал Робеспьер и тут же замолчал, заметив приближение официанта с подносом, на котором разместились две тарелки с тонко нарезанными и аккуратно выложенными ломтиками ветчины, гусиной печенкой, поджаренным хлебом и бутылкой красного вина. В другой руке официант держал блюдо с сырами.

Когда стол был сервирован, а вино разлито по бокалам, официант удалился, и Робеспьер продолжил:

— Я работаю над речью, очень важной для меня речью.

Сен-Жюст замер, даже жевать перестал и, не поднимая глаз от тарелки, ждал, что за этими словами последует рассказ о празднике, том самом празднике, о котором так неосторожно Давид проболтался сперва Бареру, а затем Элеоноре Плесси. Но Робеспьер замолчал, отправив в рот кусок печенки.

— Что за речь? — спросил Сен-Жюст после долгой паузы, пытаясь придать голосу небрежность.

— Останешься в Париже — узнаешь, — сухо ответил Робеспьер.

— Я не останусь в Париже, Максимилиан, — в тон ему ответил Сен-Жюст. — В том числе и потому, что знаю, какую речь ты готовишь и какой фарс собираешься устроить.

— Фарс? — увидился Неподкупный. — О чем ты?

— Давид направо и налево трепется о религиозном шествии, которое ты готовишь к… Кстати, когда запланирован спектакль?

Хмурый Робеспьер машинально ковырял вилкой ветчину.

— Я надеялся найти у тебя поддержку, — тихо проговорил он. — Если ты не поддержишь меня, на кого я тогда могу рассчитывать?

— Ты всерьез полагал, что твои религиозные идеи могут прийтись мне по душе? Разве тебе не известны мои взгляды на религию?

— Не в религии дело, — возразил Робеспьер и отправил, наконец, многострадальный ломтик ветчины в рот. — Мы готовим не религиозное шествие, как ты его назвал, а грандиозный гражданский праздник в честь Верховного существа, творца всего живого. Мы раздавили оппозицию, Антуан. Пришел черед воспользоваться плодами нашей победы. Французский народ давно ждет дня, когда ему вернут утраченную веру в Бога и в бессмертие души. Приправленная гражданскими добродетелями, эта вера станет надежной опорой республики.

Сен-Жюст скептически покачал головой.

— Вместо желанного покоя и гармонии ты лишь вновь разожжешь страсти, которые поутихли, когда мы уничтожили дехристианизаторов. Истинные католики будут недовольны неполноценностью новой религии, они захотят большего, того, чего ты не сможешь и не захочешь им дать. Атеисты же, которых революционные годы наплодили в избытке, увидят в культе Верховного существа возвращение к христианству. Ты не угодишь никому. Откажись от этой идеи, пока не поздно.

Робеспьер отрицательно покачал головой.

— Этот праздник будет главным делом моей жизни, Антуан, венцом моих усилий, моим завещанием. Он успокоит европейские монархии и принесет Франции мир и внутреннюю гармонию, — медленно, отделяя друг от друга каждое слово, проговорил он. — И я бы хотел, чтобы все мои друзья и единомышленники были там, рядом со мной, и ты прежде всего.

— Я не твой единомышленник, — Сен-Жюст в упор взглянул на собеседника. — Я перестал им быть, когда узнал об этом чертовом празднике. И если я не могу помешать ему, то свободен не присутствовать на устроенном тобой маскараде.

— Там будут все члены Комитетов, все депутаты Конвента, — напомнил Робеспьер.

— Кроме тех, кто отсутствует, не так ли? Когда ты собираешься позабавить толпу? Можешь не сомневаться, важные дела удержат меня на фронте.

— Глупое, упрямое ребячество! — Робеспьер хлопнул ладонью по столу. Официант, крутившийся неподалеку, оглянулся. Робеспьер взмахнул рукой: мол, все в порядке.

— Называй это, как тебе угодно, — проговорил Сен-Жюст. — Но меня среди участников праздника ты не увидишь.

— Сбегаешь в армию от проблем? — язвительно заметил Робеспьер. — Не знал за тобой такой трусости. Впрочем… — он помедлил и со злостью швырнул в лицо молодому человеку: — Ты уже проявил себя подобным образом, когда надо было поставить подпись под приказом об аресте Люсиль Демулен. Ты не сможешь вечно сбегать, Антуан. В какой-то момент придется взять на себя ответственность за свои поступки.

— За мои поступки я несу полную ответственность, — резко проговорил Сен-Жюст. — Но я не собираюсь участвовать в том, чего не одобряю. И ни ты, ни кто-либо другой не сможет принудить меня. Я уезжаю в армию, Максимилиан, и надеюсь послужить там республике лучше, чем в Париже. Здесь больше нечего делать. Оппозиция уничтожена. Политическая полиция в наших руках. Поставки продовольствия налажены. Единственная проблема, с которой осталось справиться, — это военные поражения. Южные границы в полном порядке, ты сам регулярно получаешь оттуда отчеты своего брата. Эльзас, который так беспокоит Карно, не подвергается большой опасности. С ним мы справимся без труда, достаточно лишь отправить туда толкового генерала. А вот Север… Нам нужна Бельгия. Как только мы укрепимся на ее территории, войне конец. А вместе с ней — конец революционному правительству и Конвенту. Мы придем к конституционному правлению. И слава тем, кто принесет победу!

— Высоко метишь, Антуан, — задумчиво проговорил Робеспьер. — Так высоко, что рискуешь, подобно Икару, подпалить крылья. До конституции нам так же далеко, как до солнца.

— Победа, Максимилиан, — Сен-Жюст перегнулся через стол и приблизил лицо к лицу собеседника так близко, что тот отпрянул. — Большая победа в Бельгии, величайшая из всех побед Французской республики — и Париж наш, а с ним — и вся страна. Я добуду победу, чего бы мне это ни стоило, или погибну на поле боя.

— Разумеется, тогда Пантеон тебе обеспечен, — пробормотал Робеспьер.

Сен-Жюст предпочел не расслышать его слов.

— Судьба республики отныне решается не в Париже, а на северных границах, — заключил он.

— Ты ошибаешься, ты жестоко ошибаешься, — Робеспьер сжал в кулаке вилку и стукнул ею по столу. — Нам предстоит еще столько изменений, прежде чем общество очистится от скверны, прежде чем враги республики исчезнут с лица земли. И эта битва разыгрывается в столице.

— Оппозиция умолкла, — возразил Сен-Жюст.

— Она лишь затаилась на время, — перебил его Неподкупный, — и ждет момента для нового нападения. Мы должны атаковать первыми, Антуан.

— Победа — вот главный аргумент против любой оппозиции.

— Тюрьмы переполнены, а еще столько врагов разгуливает на свободе.

— Мощь французского оружия заставит врагов склониться перед республикой.

— Революционный трибунал слишком медлителен, он требует серьезного реформирования.

— Кончится война — отпадет необходимость в Трибунале.

— Надо уничтожить пустые формальности, которые тормозят работу революционного правосудия. Вот, над чем я сейчас работаю.

— Надо напомнить республиканской армии, что она несет свободу народам Европы, и Европа падет к нашим ногам. Этим-то я и собираюсь заняться.

Они говорили на разных языках, не слушая друг друга, потеряв всякую надежду убедить собеседника, сыпали словами, постепенно повышая тон, пока Робеспьер не швырнул на стол вилку и не положил конец дискуссии:

— Довольно, Антуан! Этак мы никогда не закончим. Поступай, как знаешь. Поезжай в армию, подставляй грудь под пули! Скройся от реальности под походной палаткой! Наслаждайся сиюминутной славой! Один-два месяца, говоришь? Черта-с два! Барер и Карно только и ждут, чтобы ты уехал, тогда они полностью завладеют Комитетом. Колло и Бийо танцуют под дудку Вадье. Вот уж кто обрадуется твоему отъезду! Лучшего подарка Вадье ты и преподнести не мог! Думаешь, Лежен сможет противостоять Комитету общей безопасности в борьбе за полицию?

— Лежен — честный человек и прекрасный патриот. Я не знаю другого, подобного ему. Что до Вадье, то его влияние ничтожно по сравнению с твоим, Максимилиан. Возьми Бюро полиции под свое шефство в мое отсутствие. Я предупрежу Лежена, что временно он переходит под твое начальство. Он сделает все дело, тебе надо будет лишь ставить свои резолюции на его докладах. Полчаса в день, не больше, уверяю тебя. Если хочешь, он будет заходить к тебе домой, благо Тюильри в двух шагах. Я могу рассчитывать на тебя?

И тут Робеспьер понял, зачем Сен-Жюст позвал его ужинать: ему было нужно согласие коллеги присмотреть за Бюро, чтобы оно не попало под влияние других членов Комитета.

— Ты бросаешь едва начатое дело, Антуан, — осуждающе заметил Неподкупный.

— Не бросаю, а лишь временно оставляю в надежных руках. Через месяц я вернусь с победой, и тогда…

— Северная армия безнадежна. Понадобится не меньше полугода, чтобы сделать из нее победоносное войско. Ты не сотворишь чуда, Антуан.

— Увидим, — улыбнулся Сен-Жюст.

— Полагаю, ты и Леба с собой заберешь?

— Непременно.

— У него жена должна родить через месяц-полтора, — напомнил Робеспьер. — Не уверен, что он захочет ехать.

— Еще как захочет! — бодро пообещал Сен-Жюст. — Мы управимся к появлению ребенка.

Не обращая внимания на скептическое покачивание головой собеседника, он поднялся, жестом подозвал официанта, расплатился и попрощался.

Вернувшись в особняк Обер, Сен-Жюст переоделся в домашний халат и настежь распахнул окно в гостиной, впуская ночную прохладу. Он дернул за шнурок, проведенный в комнаты прислуги, чтобы попросить Жана наполнить ванну, и через пару минут тот, действительно, появился на пороге его квартиры. Но не один. Рядом с ним стоял Бертран Барер.

— Рад, что застал тебя, — с нервической веселостью проговорил депутат, шагнув в прихожую.

— Что случилось? — настороженно спросил Сен-Жюст и жестом отпустил Жана.

— Ничего не случилось, — успокоительно проговорил Барер. — Я собирался поговорить с тобой о том, что… о решении, которое Комитет принял… о твоей миссии…

Сен-Жюст никогда раньше не видел Барера таким. Его всегда уверенный тон, твердый голос человека, знающего, что и кому следует говорить, не совершающего промахов и гарантированного от ошибок, уступил место нерешительности.

— Да у тебя настоящие хоромы! — Барер оглядывался по сторонам в гостиной, освещенной двумя канделябрами с четырьмя свечами, стоявшими у каминного зеркала, отчего восемь свечей превратились в шестнадцать.

— Квартира хорошая, — согласился Сен-Жюст. — Но у меня совершенно не было времени тут устроиться.

— Боюсь, армейская миссия тебе в этом не поможет, — улыбнулся Барер.

Сен-Жюст неопределенно кивнул. Неловкость, которую испытывал собеседник, передалась ему. Он вышел в кабинет, где оставил початую бутылку бургундского, довольно посредственного, и вернулся с двумя пустыми бокалами, которые и наполнил, надеясь, что вино развяжет им языки. Барер принял бокал, сделал несколько мелких глотков и ослабил галстук.

— Так о чем ты хотел поговорить, Бертран? — спросил Сен-Жюст, усаживаясь в кресло и жестом приглашая гостя последовать его примеру.

— Очень хорошо, что ты едешь на Север, — начал Барер, не спуская глаз с бокала, который механически крутил в руке. — Уверен, тебе удастся поправить наши дела на этом участке фронта.

— Польщен доверием, — откликнулся Сен-Жюст, и Бареру показалось, что он услышал иронию в его голосе.

— Я пришел сказать, что готов поддержать любую твою инициативу по мобилизации армии в случае, если Карно воспротивится твоим предложениям. Ты же знаешь Карно с его самоуверенностью, — зачем-то напомнил он.

Сен-Жюст, впрочем, в этом напоминании не нуждался. Он коротко кивнул, но от благодарности воздержался. Его настороженность все усиливалась. Зачем Барер явился к нему? Такой человек, как бессменный член Комитета общественного спасения, единственный, кто остался там с самого первого дня его основания, когда в Комитете еще заправлял Дантон, не пришел бы к коллеге посреди ночи лишь затем, чтобы пообещать ему свою поддержку. Бареру явно что-то нужно, что-то, в чем он не желает признаваться открыто.

— Думаю, наши интересы совпадают, — продолжал Барер, выдержав паузу. — Скорая победа, окончание войны и возвращение к нормальной форме управления, не так ли?

Сен-Жюст осторожно кивнул. К чему он клонит?

— Ты думал над тем, что последует за этим, Антуан?

— За чем — за этим? — Сен-Жюст сделал вид, что не понимает, о чем говорит Барер. Нечего юлить, пусть выкладывает все начистоту!

Барер пристально посмотрел на сидящего напротив коллегу. Играть с ним вздумал? Ну что ж, поиграем, решил он.

— За отказом от чрезвычайного правления.

Сен-Жюст небрежно передернул плечами.

— Признаться, у меня не было времени думать об этом, — проговорил он.

— Да, разумеется, — Барер изобразил понимание. — Ты был занят Бюро полиции. Жаль, что тебе придется временно оставить работу в Бюро. Но армия нуждается в…

— Знаю-знаю, — поспешно перебил его Сен-Жюст, не желая в очередной раз выслушивать идеологические сентенции Барера. — Бюро будет передано в надежные руки. Об этом можешь не беспокоиться.

Барер помедлил и, осушив бокал, заметил как бы между прочим:

— Я готов подменить тебя в Бюро, Антуан.

Так вот зачем он пришел, догадался Сен-Жюст: за полицейским Бюро! Теперь, когда намерения собеседника стали ему ясны, он почувствовал себя хозяином положения.

— Не хочу обременять тебя дополнительными обязанностями, Бертран, — он принял дружелюбно-заботливый тон. — Ты и без того сутками работаешь в Комитете, не говоря уже о твоей конвентской активности: редкое заседание обходится без твоего выступления!

— Ерунда, — отмахнулся Барер. — Уверен, ты прекрасно подобрал персонал. Достаточно будет лишь ревизировать их отчеты. Это не займет много времени.

— Именно это я и говорил Робеспьеру менее часа назад, когда просил его курировать Бюро в мое отсутствие, — произнес Сен-Жюст с небрежным простодушием, даже как бы извиняясь за то, что не подумал о Барере в качестве временного начальника Бюро.

Пальцы Барера, нервно постукивавшие по ручке кресла, замерли.

— Ты попросил Робеспьера заняться Бюро? — медленно переспросил он. — Он же практически не появляется в Комитете в последнее время!

— Теперь будет появляться. Работа в Бюро требует личного присутствия.

— Ты не опасаешься, что его проблемы со здоровьем…

— Да нет у него никаких проблем со здоровьем! — вспылил Сен-Жюст. — У него достаточно сил и энергии, чтобы принимать решения по сотне дел ежедневно. В Бюро тридцать человек персонала, Лежен прекрасно справляется со своими обязанностями. Максимилиану останется лишь выносить резолюции. Невелико усилие. У тебя же и без того дел невпроворот. К тому же… — он замялся, но лишь на мгновение. — Я хотел попросить тебя об услуге, Бертран, вернее, предостеречь от опасности, которой может подвергнуться Комитет в мое отсутствие.

Барер, напряженный, как струна, подался вперед, словно желая защитить себя от долженствующего последовать удара.

— Ты предлагал мне помощь против Карно, — продолжал Сен-Жюст, от которого не ускользнула тревога собеседника, — но помощь необходима не мне, а республике, которая нуждается в защите от Колло и Бийо, которые не преминут захватить внияние в Комитете. Ты единственный обладаешь энергией и авторитетом, способными противостоять им.

Барер облегченно выдохнул и откинулся на спинку кресла.

— Можешь не беспокоиться, я буду бдителен, — сказал он. — Правда, не стану скрывать, что Бюро полиции, находись оно в моем ведении, облегчило бы мне задачу.

— Думаю, не имеет большого значения, будет ли Бюро под твоим началом или под началом Робеспьера. Главное, чтобы оно не оказалось в руках тех, кто пожелает извлечь из него личную выгоду.

От цепкого взгляда Сен-Жюста не ускользнуло пробежавшее по лицу коллеги беспокойство. Прекрасно, похвалил себя молодой человек, удар достиг цели: Барер получил послание.

«Сукин сын, — подумал Барер, — просишь меня помешать усилению Бийо и Колло и отнимаешь оружие, которое может помочь усилиться мне. Надеешься, что я поднесу тебе Комитет в качестве приза за вторжение в Бельгию?»

— В конце концов, — продолжил Сен-Жюст, — Бюро общей полиции является частью Комитета общественного спасения. Постановления, исходящие оттуда, должны пройти через Комитет и заручиться подписями его членов. Так что твое слово будет иметь не меньшее значение, чем слово Робеспьера.

Барер усмехнулся: как будто Сен-Жюсту неизвестно, что необходимость иметь на постановлениях подписи нескольких членов Комитетов — простая формальность, и, ставя свои автографы, они никогда не читают постановлений!

— Я рад, что мы снова поняли друг друга, Бертран, — с наигранной бодростью проговорил Сен-Жюст. — Если вы с Робеспьером разделите влияние в Комитете, лучшего и желать нельзя! Я же постараюсь как можно скорее принести победу. Не пройдет и месяца, как Бельгия будет нашей.

— Хотел бы я обладать твоим оптимизмом, — проговорил Барер.

— От этой победы зависит судьба республики. Как только мы отбросим врага за бельгийскую границу, войне конец. Во всяком случае, австрийцы запросят мира, и только от нас будет зависеть, удовлетворить их просьбу и покончить с войной, или продолжать завоевания. И вот тут, Бертран, в этот самый момент, твоя подддержка будет для меня бесценна. Карно захочет идти дальше, ведь для него окончание войны означает потерю власти. Колло и Бийо поддержат его, ибо их положение также целиком зависит от сохранения революционного правительства, а окончание войны положит этому правительству конец. Я же дождаться не могу, когда мы, наконец, вернем Францию к миру и конституции. Я жажду мира, Бертран, мира и покоя в стране.

— Выходит, ты все-таки находишь время подумать о будущем, — тонко улыбнулся Барер.

— Я нахожу время размышлять о том, как покончить с чрезвычайным положением, не уничтожив революционных завоеваний.

Барер понимающе кивнул. «И сохранить свою власть», — мысленно добавил он.

— Наш с тобой союз взаимовыгоден и полезен республике, — заключил Сен-Жюст.

Вот он и дал Бареру ответ на вопрос, заданный на лестнице Тюильри полторы декады назад, сразу после казни Дантона.

Они расстались довольные друг другом, хотя каждый спрашивал себя, насколько честен был с ним тот, кто обещал ему союз и поддержку. «С кем еще заключил Барер подобный союз?» — размышлял Сен-Жюст. «Если я его единственный союзник, почему тогда Бюро полиции перешло к Робеспьеру?» — вопрошал Барер. Но сознание того, что каждый из них переиграл союзника, нейтрализовывало сомнения. «Вадье и Сен-Жюст уверены, что я играю на их стороне. Таким образом, кто бы ни победил, я буду в верном лагере», — усмехался про себя Барер. «Он пришел за Бюро, а удовольствовался словесным обещанием не остаться в стороне при разделе пирога», — поздравил себя Сен-Жюст.