Апостолы Революции. Книга вторая. Химеры

Елена Легран, 2013

Франция. Революция. 1794 год. Террор против врагов Революции пробирается в святая-святых революционного правительства. Одержав победу над оппозицией, молодые и амбициозные правители вступают в беспощадную борьбу друг с другом. Средства не важны, когда на кону власть над страной и собственная жизнь. Среди революционной бури действует ловкий и беспринципный шпион. В ход идет обольщение, коварство, предательство, ведь в подобное время нет места любви, доверию и преданности. Он манипулирует светскими красавицами и революционными лидерами, стравливая их друг с другом. Цена провала – жизнь.

10 флореаля II года республики (29 апреля 1794 г.)

Целую неделю после разговора с Вадье и Амаром в Комитете общей безопасности Барер не знал покоя. Страх, перешедший в уверенность, что вот-вот старик обнаружит, в чьем распоряжении находились документы, копии которых нашли у Стаффорда, лишил его безмятежного сна. Мысли Барера были обращены к одному-единственному вопросу, в ответе на который он надеялся обрести спасение от чудовищных обвинений, готовых, по его убеждению, обрушиться на него в любую минуту: кто мог завладеть документами из его портфеля и скопировать их для передачи англичанам? Среди кого ему следует вести поиски? Среди секретарей и редакторов Комитета общественного спасения? Среди собственных коллег по Комитету? Или искать нужно еще ближе, среди друзей и любовниц? На этой мысли Барер и споткнулся, осененный страшной догадкой, которую он гнал от себя, но которая неизменно возвращалась, отравляя те немногие сладостные минуты, которые он проводил в обществе обожаемого существа.

Впервые о том, что однажды оставил портфель в будуаре прекрасной Софи, Барер вспомнил через день после разговора с Вадье, когда любовался сзади на обнаженные плечи и шею мадам Демайи, которая, что-то негромко напевая, собирала перед зеркалом непослушные пряди волос, втыкая в них одну шпильку за другой. Он сам не понял, почему именно в этот момент его мысли перенеслись к тому вечеру, когда он, вняв мольбам возлюбленной, пришел к ней с намерением поработать и принес портфель с документами. С какими именно? Этого он уже не помнил. Не исключено, что там находились именно те бумаги, копии которых затем оказались в кармане английского агента. Это открытие потрясло Барера до такой степени, что он буквально сбежал из дома любовницы и с тех пор не мог заставить себя вернуться туда. Софи заваливала его нетерпеливыми письмами, то требовательными, то просящими, присылала за ним слугу, однажды даже приехала сама, но Барер всегда находил предлог, чтобы ответить отказом на ее приглашения, а когда, три дня назад, она впорхнула в его квартиру, велел камердинеру сказать, что его нет дома.

Прежде чем вновь впустить Софи в свою жизнь, решил Барер, он должен либо получить неопровержимые доказательства ее невиновности, чтобы перестать видеть ложь в каждом ее жесте, либо иметь твердое подтверждение ее преступления, чтобы обвинить в предательстве не только отечества, но и лично его, Бертрана Барера. На шестой день он не выдержал пытки неизвестностью и отправил к Верлену посыльного с просьбой прийти как можно скорее.

Тот не заставил себя ждать и явился немедленно, доставив посыльного в своем экипаже.

— Разве ты не должен проводить свой редкий выходной в объятиях моей драгоценной супруги? — сарказм, прозвучавший в вопросе Верлена, заставил Барера задуматься, с таким ли равнодушием тот наблюдал за романом друга с женой, как хотел показать.

— Разве она не жаловалась тебе на мое отсутствие? — в тон ему спросил член правительства.

— Жаловалась, — признался Верлен, жестом отклоняя приглашение Барера наполнить бокал вином. — Но я списал это на твою занятость. Или я ошибся?

— Ошибся. Садись, нам надо поговорить.

— В чем дело, Бертран? — насторожился Верлен. — Что-нибудь случилось?

— Случилось. Сядь, Эжен, прошу тебя.

Верлен подчинился.

— Кажется, я знаю, кто передал англичанам документы, — Барер не мог больше подавлять нетерпение и перешел сразу к делу.

— Кажется? — переспросил Верлен, не спуская пристального взгляда с собеседника.

— У меня нет доказательств, но даже без них я уверен в своих подозрениях.

— И кого же ты подозреваешь?

— Твою жену.

— Софи?! — Верлен подался вперед, прекрасно изобразив удивление, хотя был готов именно к такому ответу и даже удивлялся, что Барер не догадался раньше. Или не хотел делиться догадкой? — Ты ошибаешься! — воскликнул он на всякий случай, стараясь придать своему возмущению как можно больше естественности.

— Боюсь, что нет, — хмуро отозвался Барер. — И пока я не получу доказательств обратного, ноги моей не будет в ее доме. Тебе удалось что-нибудь разузнать?

— Не так уж и много. Да и что именно я смог бы узнать? Не думал же ты, в самом деле, что я в одиночку выслежу шпиона англичан в Комитете общественного спасения?! Но одно я знаю наверняка, Бертран: Софи тут ни при чем. Она ни за что не предала бы тебя. Да и с Гренвилом она порвала, получив твои шестьдесят тысяч.

— Ты сам не веришь тому, что говоришь, Эжен, — с грустным упреком произнес Барер. — Тебе лучше, чем кому-либо другому известно, с какой скоростью Софи тратит деньги. Но дело даже не в этом. Я перебрал десятки вариантов, вспоминая, когда и у кого могли оказаться эти бумаги, и каждый раз мысли мои возвращались к Софи. Дней пятнадцать назад я пришел к ней с документами, думая поработать, но почти сразу уснул. У нее была целая ночь, чтобы скопировать несколько страниц.

— Ты уверен, что пришел к ней именно с этими бумагами?

— Не уверен, хотя не припомню, чтобы оставлял портфель где-либо еще. Кроме Комитета, разумеется, но там…

Слово было сказано, и Верлен мгновенно ухватился за шест, протянутый ему Барером.

— К этому же выводу пришел и я, Бертран! — вскричал молодой человек, хлопнув ладонями по позолоченным подлокотникам, и в порыве энтузиазма вскочил с кресла. — Ты ведь должен был неоднократно оставлять бумаги в Зеленой комнате.

— Действительно, иногда я отлучался, оставляя документы на столе, — согласно кивнул Барер, — но так поступаем все мы. Зеленая комната никогда не пустует, нам нечего опасаться.

— Кроме самих себя, — подсказал Верлен.

— В Комитете нет врагов республики, — строго заметил Барер.

— Зато там имеются твои враги. Разве республика пострадала от того, что документы были найдены у арестованного англичанина? Пострадала лишь твоя репутация, Бертран. Так что вместо того, чтобы подозревать бедняжку Софи, которая на этот раз ни в чем не повинна, тебе следовало бы обратить внимание на того, кому выгодно уничтожить твой авторитет и твое влияние в Комитете. На Сен-Жюста, например, — подсказал он, поймав настороженно-вопросительный взгляд Барера.

— Опять ты за свое! — с раздражением вскричал депутат. — У Сен-Жюста нет ни малейшей причины расставлять мне ловушку, он нуждается в моей поддержке против Бийо и Колло в свое отсутствие. Спешу напомнить, что не далее как этим утром они с Леба укатили на Север на неопределенный срок, который, уверен, одним месяцем не ограничится. У Сен-Жюста сейчас другие заботы, чем строить капкан, в который, по твоим словам, он желает меня загнать.

— Одно другому не мешает. Дело передано в Комитет общей безопасности, так что теперь право раскрыть информатора англичан будет принадлежать Вадье. Сен-Жюст, как всегда, останется в стороне. А между тем начатое им дело получит предсказуемое продолжение и желаемый результат — твою дискредитацию.

Барер скептически покачал головой, а Верлен, тем временем, принялся излагать свою теорию:

— Ты сам несколько дней назад, рассказывая об аресте английского агента, упомянул, что вся эта история может оказаться провокацией, подстроенной Сен-Жюстом. Отметил ты и то, что донос, благодаря которому был схвачен шпион, видел только он. Я долго думал об этом, Бертран, и пришел к выводу, что твое предположение, показавшееся мне сперва безумным, представляется, по трезвому размышлению, не лишенным смысла. Не потому ли Сен-Жюст отказался показать вам донос, что доноса не было вовсе?

— Твоя теория писана вилами на воде, — устало отмахнулся Барер. — Прежде чем допустить, что документы англичанам передал Сен-Жюст, — что само по себе граничит с абсурдом, — надо доказать, что он вступил в контакт с агентом вражеской разведки. А это уже выходит за рамки разумного. Что до доноса, то никто и не просил его предъявлять бумагу. Нас куда больше интересовал шпион, чем донесший на него. Так что я ни за что не поверю, что Сен-Жюст имеет какое-либо отношение к этой истории.

— Откуда у тебя такая уверенность?

— Он не станет мараться столь низкой провокацией.

— В самом деле?! — довольно хохотнул Верлен. — А убийство твоего агента? А королевские драгоценности, которые оказались в Консьержери благодаря его стараниям? Это тоже недостойно благородного Сен-Жюста? Ты готов подозревать в предательстве Софи, но категорически отметаешь подозрения от единственного, кому было выгодно опорочить тебя!

Барер неподвижно сидел в кресле, сложив ладони перед собой в молитвенном жесте и неотрывно смотрел на застывшие стрелки каминных часов, показывавшие начало первого.

— Что ты накопал о Стаффорде? — спросил он после долгой паузы.

— К сожалению, немного. Он не пробыл в Париже и трех дней, когда за ним пришли агенты Комитета. За это время, согласись, обширными связями не обрастешь.

— Зачем он приехал во Францию?

— За бумагами. За чем же еще?

— Но с кем-то он все-таки встречался в эти три дня? — настаивал Барер.

— Встречался, конечно. С лордом Малсбюри, своим старинным приятелем, мизантропом и оригиналом, колесящим по свету и тратящим немалое состояние на лошадей и произведения искусства, которые он отправляет в свой лондонский дом, где появляется время от времени на несколько дней, прежде чем укатить в очередное путешествие. Сейчас он, разумеется, живет в Париже. Где еще он скупит столько дорогостоящих шедевров, которые республика распродает с торгов по дешевке, чтобы одеть и накормить свои многочисленные армии?

— Ты знаком с этим Малсбюри? — спросил Барер.

— Мы встречались пару раз в Лондоне и Париже. Он перекупил прекрасного скакуна, которого я присмотрел для себя.

— Он может быть как-то связан с английским кабинетом?

— Кто — Малсбюри?! — Верлен весело рассмеялся столь нелепому предположению. — Исключено. Ему слишком покойно живется на свете, чтобы обременять себя ненужными заботами.

— А Софи с ним знакома? — Барер бросил на друга цепкий взгляд, заставивший того отвернуться.

— Полагаю, тебе лучше спросить об этом у самой мадам Демайи, — Верлен перешел на тон небрежной иронии, который принимал всякий раз, как разговор касался Софи. — Но уж коли ты хочешь знать мое мнение… — добавил он, смутившись под неуютно-тяжелым взглядом депутата. — Возможно, что знакома. Во всяком случае, она бывала в Лондоне в тех же домах, что посещал Малсбюри во время своих коротких визитов на родину. Они могли встречаться.

— Они продолжают свои встречи в Париже? — Барер буравил собеседника взглядом.

— Не знаю… не думаю… Вернее, думаю, что нет… Я бы знал, принимай его Софи в своем доме.

— А где проживает твой мизантроп?

— У него особняк в Пасси. Впрочем, недавно он покинул Париж. Кажется, отправился в Венецию.

— Ах вот как. Уехал. Надолго?

— Сказал, что навсегда. Он прислал мне прощальную записку с приглашением навестить его, если судьба забросит меня в Светлейшую Венецианскую республику.

— Виделись пару раз — и лорд присылает тебе прощальное письмо? — язвительно заметил Барер. — Крайне любезно с его стороны.

— Я уступил ему роскошного арабского скакуна. Это кое-чего стоит.

Барер ничего не ответил, снова погрузившись в раздумья.

— Уехал сразу же после того, как схватили Стаффорда… — пробормотал он, обращаясь, скорее, к самому себе, нежели к Верлену.

— Я тоже, на его месте, поспешил бы покинуть Францию, узнай, как республика собирается расправиться с проживающими на ее территории англичанами. Ведь именно такой проект декрета оказался в руках Стаффорда, если мне память не изменяет?

— Полагаешь, Стаффорд показал Малсбюри бумаги?

— А как бы ты поступил на его месте? Он предупредил соотечественника об опасности. Вполне разумный и благородный поступок.

— Допустим. А что Софи? Она знакома со Стаффордом? Если она встречалась в Лондоне с Малсбюри, она могла встречаться и со Стаффордом.

— Могла, — согласно кивнул Верлен. — Но если ты будешь подозревать ее во всех смертных грехах лишь потому, что ей пришлось несколько месяцев вращаться в высшем обществе Британии, тебе лучше немедленно порвать с ней отношения, Бертран. Ты сам помог ей перебраться в Лондон, и тебе известно, что отправилась она туда не по своей воле. Ты должен либо поверить ей, либо оставить ее навсегда.

— Если бы я только мог поверить ей! Если бы я только мог оставить ее!

Барер произнес эти слова с такой горечью, что Верлен, забыв ревность, которая, отказываясь подчиняться воле, жгла его изнутри, взглянул на друга с искренним сочувствием.

— Я дам Софи еще один, последний шанс. И горе ей, если она обманет мое доверие! — Барер поднялся с видом человека, разрешившего давно мучивший его вопрос, но не получившего ожидаемого удовлетворения. — Хотя и знаю, что совершаю огромную ошибку, возможно, роковую.