Апостолы Революции. Книга вторая. Химеры

Елена Легран, 2013

Франция. Революция. 1794 год. Террор против врагов Революции пробирается в святая-святых революционного правительства. Одержав победу над оппозицией, молодые и амбициозные правители вступают в беспощадную борьбу друг с другом. Средства не важны, когда на кону власть над страной и собственная жизнь. Среди революционной бури действует ловкий и беспринципный шпион. В ход идет обольщение, коварство, предательство, ведь в подобное время нет места любви, доверию и преданности. Он манипулирует светскими красавицами и революционными лидерами, стравливая их друг с другом. Цена провала – жизнь.

11 флореаля II года республики (30 апреля 1794 г.)

Шум игорного зала не позволял вести серьезных разговоров. Впрочем, говорили здесь мало. Беседы уступили место выкрикам чисел и сумм, воплям радости или отчаяния, позвякиванию фишек и монет, шелесту ассигнатов и пьяной ругани проигравшихся неудачников.

В Пале-Рояле, окрещенном с началом революции Дворцом равенства, Шарль де Лузиньяк чувствовал себя, как рыба в воде. Известный всем крупье и официантам как удачливый — и потому щедрый — игрок, он пользовался особым отношением у тех, кто управлял игрой, и неизменно получал привилегированное место даже за теми столами, вокруг которых выстраивалась плотная стена игроков и зевак.

Но везло Лузиньяку не всегда. Бывали дни, переходящие в недели, когда он проигрывал тысячи, десятки тысяч ливров за ночь и уходил из Пале-Рояля в прескверном расположении духа, развеять которое могли лишь прекрасные дамы полусвета, заполнявшие игорные залы и рестораны этого храма веселья и кутежа. В такие дни он без труда находил утешение в нежных продажных объятиях, за которые платил с не меньшей щедростью, чем за дорогое шампанское и изысканные закуски.

В удачные же дни, которых, к счастью, было куда больше, Лузиньяк сгребал золотые монеты с небрежностью человека, даже несколько раздосадованного необходимостью обременять себя тяжелой ношей, и покидал Пале-Рояль в одиночестве, в собственном экипаже, ожидавшем хозяина за углом, на улице Закона. В эти ночи в своем особняке на аллее Сен-Жермен-ан-Лэ он не появлялся, проводя их в обществе более изысканных дам, чем готовые на все девицы полусвета.

Сегодня ему везло. Рулетка словно подстраивалась под выбор Лузиньяка, трижды за вечер выигравшего на двойном zero, что каждый раз увеличивало ставку в 36 раз. Когда шустрый шарик, подпрыгнув, снова опустился в ячейку «00», по столпившейся у стола группе нарядных мужчин и женщин пронеслось восторженно-завистливое «ах!», а Лузиньяк, небрежно взмахнув рукой, велел крупье собрать фишки и обменять их на золото, которое тот передал счастливчику в кожаном мешочке.

— На сегодня все, — попрощался Лузиньяк, поднимаясь и ловя на себе несколько томных и зовущих женских взглядов. — Честь имею.

Официант немедленно подскочил к нему и услужливо отодвинул стул, поинтересовавшись, будут ли какие распоряжения.

— Что там за шум? — Лузиньяк кивнул в сторону карточного стола, откуда раздавались пьяные крики, то и дело перекрываемые дружным хохотом.

— Один бывший виконт, как он себя именует, веселит толпу байками из прежней жизни, — презрительно скривился официант. — Он уже второй день проигрывается. Забавный тип. Все кричит, что лучше спустит тут свое состояние, чем позволит бандитам из революционных комитетов наложить руку на его деньги после ареста. Сам под нож лезет, идиот.

— Повежливей с клиентами, — строго приказал Лузиньяк. — Разгреби-ка мне местечко за столом. Давненько не приходилось встречать таких отчаянных смельчаков.

«Местечко» было предоставлено немедленно, и Лузиньяк, вложив в руку официанта серебряную монету, опустился на предоставленный ему стул, прямо напротив шумного виконта.

— А, еще один франт пожаловал! — воскликнул тот, завидев Лузиньяка. — Пришел послушать мои историйки? Ну-ну, валяй, прочищай уши, потому что мне есть что порассказать!

— Эй ты, не забывай манеры! — прикрикнул на него один из служащих игорного дома. — Иначе выставим тебя за милую душу.

— Не выставите, — хихикнул бывший виконт и подмигнул Лузиньяку, который, казалось, совершенно не обиделся на хамоватые речи подвыпившего игрока. — Я умею хорошо проигрывать. Так что вы будете меня терпеть до тех пор, пока я не просажу все свое состояние. А состояние у меня — дай Бог каждому!

— Оно и видно, — шепнул кто-то за спиной Лузинька. — Только за сегодняшний вечер он просадил не менее ста тысяч.

Лузиньяк в удивлении обернулся на говорившего и поймал согласные кивки окружающих.

— Я видел Пале-Рояль в лучшие времена! — продолжал кричать виконт, ослабляя тугой галстук и расстегивая верхние пуговицы рубашки с несвежим воротом. — Во времена Филиппа Орлеанского, продавшегося революции и прозвавшего себя, как и свой вертеп, господином Равенство! Равенство! Черта-с два, равенство! Этот негодяй думал посадить свою жирную задницу на французский престол, завел дружбу с Мирабо, Робеспьером и прочими революционными подонками. А что потом? Познакомился с национальной бритвой — да и плюнул в корзину! — пьяный смех бывшего виконта был подхвачен разряженной публикой. — А стриг бы ассигнаты со своих игорных домов, может, и жил бы до сих пор припеваючи! Поделом ему, предателю!

— Полегче бы он, — сосед Лузиньяка с осуждением покачал головой. — Тут комитетских соглядатаев не сосчитать.

— Это точно, выставить бы его восвояси, — подхватила его спутница, сверкая глубоким декольте и фальшивыми изумрудами. — Пусть сперва проспится.

— Пускай болтает. Нам-то что? — отозвался толстяк с блестящей лысиной и багровыми, как две вишни, щеками. — Он себя давно в покойники записал. Пусть выговорится, а мы послушаем.

— Я тут такое повидал, — орал виконт, залпом опорожняя полный до краев бокал красного вина, — что вы и вообразить не можете! Весь цвет нашей славной революции кутил за этими столами в славных восьмидесятых! Все, все они тут пытали свое счастье, пока не разбрелись по трибунам да клубам, пока не заперлись в свои кабинетах и не стали рубить головы тем, кто выигрывал у них последние монеты!

Возбужденный гул был ответом на дерзкие слова. Лузиньяк слушал с серьезным видом, чуть нахмурив брови, отчего над переносицей наметилась вертикальная складка.

— Ты что, не веришь мне?! — вскричал раскрасневшийся от вина и возбуждения виконт, ткнув пальцем в сидевшего напротив Лузиньяка. — Ты не веришь мне, да? Не веришь! А ведь все, что я говорю, истинная правда! — он взмахнул рукой и задел пустой бокал, стоявший рядом с ним. — Черт!

— Официант! — позвал Лузиньяк крутившегося вокруг стола прислужника. — Угости господина виконта лучшим вином. За мой счет.

— А вот это разговор! — виконт доброжелательно подмигнул новому приятелю. — Ты мне сразу понравился. Явно из наших, из бывших. Но тсс, это тайна, никому ни слова. Ты ведь, как я понимаю, здесь не затем, чтобы спустить свое состояние, а затем, чтобы его приумножить. Удачный день, да? Это хорошо. У меня тоже были удачные дни, тогда, в 89-м, когда еще никто не подозревал, что все это так кончится. Тогда мы все кричали «Да здравствует свобода!» А чего кричали-то? Свобода от кого, от чего? Какой свободы нам не хватало? Свободы вешать на фонари несчастных, подвернувшихся под руку разъяренной толпе? Или резать десяток человек в день на площади Людовика XV, как на скотобойне? Вот до чего нас довела свобода!

— Он явно душевнобольной, — вздохнула дама средних лет прямо на ухо Лузиньяку. — Не надо бы ему больше пить. Бедняга!

— Ваше здоровье! — виконт поднял поданный официантом бокал.

— Повтори! — приказал Лузиньяк официанту.

— Что за человек! — растроганный виконт театральным жестом смахнул со щеки воображаемую слезу. — Что за щедрость! Я и сам мог бы оплатить хоть ящик этого пойла, но коли тебе хочется быть благодетелем, почему не доставить удовольствие хорошему человеку? Тебе, видно, нравятся мои истории, да?

— Ну, пока мы не услышали ни одной истории, — Лузиньяк невинно пожал плечами. — Так, треп пьяного неудачника.

— Ах, вот, значит, как! — виконт в возмущении вскочил на ноги, но тут голова у него закружилась, и он снова опустился на стул. — Значит, я — пьяный неудачник?! Значит, по-твоему, мне и рассказать-то нечего?! Ну, слушай! Слушайте все!

Он саданул кулаком по зеленому сукну, привлекая всеобщее внимание, которое и без того было полностью поглощено им.

— Я видел здесь Дантона, того самого великого Дантона, чей голос громыхал с трибуны Конвента и Якобинского клуба. Проигрывая, он изрыгал здесь те же площадные проклятья, что и на пути на эшафот. А проигрывал он часто. Сперва ставил по двадцать-тридцать ливров, затем перешел на сотни, а в момент своей наивысшей славы дошел до тысяч. Он всегда проигрывал, а через пару дней возвращался с карманами, полными денег. Ничего удивительного, что его в итоге обвинили в коррупции!

Рассказчик умолк, но лишь на мгновение, понадобившееся ему, чтобы промочить горло.

— Неси еще! — крикнул он, опорожнив бокал. — Везунчик платит! — и заговорщически подмигнул Лузиньяку, который ответил коротким кивком на вопросительный взгляд официанта. — А однажды, — продолжал виконт все более заплетающимся языком, — за пару месяцев до штурма Бастилии, здесь появился молодой человек, совсем мальчик, стройный, красивый, очень бойкий и крайне тще… — он неприятно икнул, — …славный. Он играл не много, но каждый раз делал ставки с таким видом, словно сама его жизнь зависела от поворота рулетки. На вид ему было не больше семнадцати, но он заверял, что ему скоро двадцать два, а когда его поднимали на смех, обижался и клялся, что мы скоро о нем услышим. И точно, услышали, — виконт криво усмехнулся и сделал короткий глоток вина, выхватив бокал прямо из рук официанта. — И про свои двадцать два он не наврал, ведь через три года вошел в число депутатов Конвента, а избирательный возраст у нас — двадцать пять лет. Что до того, что мы о нем услышим… Услышали, да еще как услышали, черт бы его поб… — он снова икнул и устремил помутневший взгляд на сидевшего напротив Лузиньяка, единственного, кто слушал пьяные речи виконта с напряженным вниманием, точно старался выгравировать в памяти каждое сказанное им слово. — Ведь звали его Луи Антуан Сен-Жюст! Правда, тогда он очень настаивал на маленьком де перед своей фамилией. Это самое де вместе с его миловидной физиономией с ума сводило актрисулек, что вечно крутятся в Пале-Рояле в поисках богатого ухажера или просто бесплатного развлечения. Они так и вились вокруг… вокруг него… — рассказчик вдруг сник, будто забыл, о чем говорил, и вопросительно посмотрел на Лузиньяка, явно ожидая от него подсказки.

— Ну, вились актрисульки вокруг Сен-Жюста. Дальше что? — хохотнул кто-то из слушателей.

— Ах да… — спохватился пьяный и даже как будто просветлел. — Он тоже, надо признать, не сильно тяготился их вниманием… Они даже денег от него не ждали, довольствова… довольствовались, — с невероятным усилием выговорил он сложное слово отказывавшимся подчиняться ему языком, — его благосклонностью. И была среди них одна, которая…

Тут виконт замолчал, окончательно утомившись речами и выпитым вином. Его голова тяжело опустилась на сукно игрального стола и осталась лежать неподвижно.

— Вот и кончились занимательные истории, — усмехнулся кто-то за спиной Лузиньяка.

Толпа у карточного стола начала постепенно рассеиваться, и вскоре за ним остались лишь пятеро игроков, вынужденных прервать игру из-за выходки бывшего виконта, Лузиньяк и спящий рассказчик.

— Продолжим, граждане, — предложил крупье, беря в руки колоду.

Лузиньяк поднялся и, подозвав официанта, протянул ему пару ливров, велев позаботиться о том, чтобы пьяный виконт был доставлен в экипаж, ожидавший на углу улицы Закона. Двое крепких служителей игорного дома тут же подхватили под руки обмякшее тело и потащили к выходу. Лузиньяк с невозмутимым видом шагал за ними, крутя между пальцами кожаный шнурок мешочка, в котором покоился его сегодняшний выигрыш.

— Поезжай к набережной, — скомандовал он кучеру. — Да не торопись, а то беднягу совсем укачает.

Экипаж остановился у низкого правого берега Сены, чуть в стороне от павильона Равенства, примыкавшего к Малой галерее, окна которой ярко горели, выделяясь четырьмя прямоугольниками на фоне фасада, погруженного в кромешную тьму. Члены Комитета общественного спасения продолжали свои ночные бдения.

Прохладный ветерок, идущий от реки, освежил пьяного виконта. Он вдыхал его жадными легкими, стоя на коленях у воды. Лузиньяк прохаживался у него за спиной, сложив руки за спиной и время от времени бросая короткие взгляды на виконта. Вдруг его слуха достиг неприятный горловой звук: рвота заставила виконта опереться одной рукой на землю перед собой. Спустя несколько минут он поднялся, отер рот носовым платком, извлеченным из кармана панталон, и взглянул на своего благодетеля подозрительным и совершенно трезвым взглядом.

— У вас есть вода? — спросил он хрипло.

— Дай ему воды, — велел Лузиньяк кучеру. — Теперь легче? — заботливо спросил он, подходя к спутнику и забирая флягу из его рук.

— Легче. Что вам от меня нужно?

— Мне?! — расхохотался Лузиньяк. — Помилуйте, что же мне может быть от вас нужно? Я лишь счел своим долгом помочь вам, виконт.

— Поостерегитесь титулов, — с еще большим подозрением пробормотал протрезвевший пьяница, внимательно осматривая стоявшего перед ним франта, облаченного в безупречный темно-малиновый сюртук, плотно облегавший его стройную фигуру, бежевые панталоны и мягкие сапоги, обтягивавшие икры. Ворот его рубашки был распахнут, и короткий черный галстук свободно болтался вокруг шеи.

— Мы одни, — улыбнулся Лузиньяк уголками губ. — Со мной вам нечего опасаться.

— А вот я так не думаю. Так что вам нужно? Зачем вы притащили меня сюда?

— Интересную историю вы рассказали. Хотелось бы услышать продолжение.

— Историю? — виконт наморщил лоб. — Какую историю?

— Об одном галантном молодом человеке, любителе актрис и конвентских выступлений.

Виконт потер ладонью влажный от пота лоб и сокрушенно покачал головой, словно упрекая себя в чрезмерной болтливости.

— Полноте, виконт! — Лузиньяк приятельски хлопнул его по плечу. — Ничего опасного вы не разболтали, так, водевили да сплетни.

— Какого же черта вам тогда понадобилось продолжение?

— Болезненное любопытство, — Лузиньяк простодушно улыбнулся и развел руками. — Ничего не могу с ним поделать. Да и мы с вами уже не чужие друг другу люди. Как бы там ни было, а мое вмешательство сохранило солидную часть вашего состояния.

— Надолго ли? — усмехнулся виконт, опускаясь на землю. — Завтра приду проигрывать то, что не проиграл сегодня. Этим прожорливым крысам из Комитетов ничего не достанется!

— Вы так уверены в скором аресте?

— Я хочу покончить со всем этим как можно скорее.

— С чем — этим? — не понял Лузиньяк.

— Не могу видеть, как Франция катится в тартарары, как мои друзья, родные, даже мои любовницы ежедневно поднимаются на эшафот, как дворцы превращаются в склады, а церкви — в амбары и тюрьмы, как колокола идут на пушки и семнадцатилетние парни отправляются на фронт.

— И единственный способ спасти Францию вы видите в собственной гибели? — улыбнулся Лузиньяк.

— Я не могу спасти Францию, так не лучше ли… — он не договорил и опустил голову на руки.

Лузиньяк нетерпеливо передернул плечами и с легким раздражением человека, чувствующего, что напрасно теряет время, проговорил:

— У вас достаточно средств, чтобы купить паспорт и покинуть столь ненавистную вам республику. А дальше вы свободны распоряжаться своей жизнью на благо Франции и на погибель революции.

Виконт поднял голову и с недоверием взглянул на возвышавшегося над ним щеголя.

— Отправляйтесь в Кобленц, предложите свою шпагу австрийцам или бежавшим французским принцам. Все лучше, чем бесполезно проматывать состояние, накликая на себя арест.

— Вы, действительно, можете помочь мне получить паспорт? — спросил виконт.

Лузиньяк кивнул:

— При условии, что вы удовлетворите мое любопытство.

— Что вам интересно знать? — виконт поднялся и стряхнул землю с колен.

— Думаю, нам спокойнее будет поговорить в моем экипаже, — предложил Лузиньяк. — Куда прикажете вас доставить?

Когда через полчаса экипаж неторопливо подкатил к дому виконта, Лузиньяк получил ответы на все свои вопросы, включая имя красавицы, что пользовалась особым расположением двадцатидвухлетнего Сен-Жюста, и название театра, где она служила пять лет назад.