43. Роман-психотерапия

Евгений Стаховский

Роман-психотерапия. Роман-путешествие. Роман-исследование.Главный герой отправляется в путь, чтобы посетить столицы всех европейских стран. Уверенные стилизации, зашифрованные символы, тонкий эротизм добавляют книге таинственности. Темы настолько широки, что трудно сказать, что здесь на первом плане: само путешествие или то, что его сопровождает. Музыка? Психология? Философия? Литература? Традиции? Социальные конфликты? Или всё же мир человека, о котором всегда нужно говорить с большой буквы. Книга содержит нецензурную брань.

11. Сараево (Босния и Герцеговина)

Что было дальше?

Чем они себя утешают?

Чем оправдывают своё дыхание?

Я скажу тебе.

Все они из чего-то вырастают.

Или лучше сказать — все они вырастут во что-то.

Они взрослеют, сохраняя в себе оттенки детства.

Они стареют, оберегая очаги молодости.

Она кричит: я не могу жить в этом религиозном плену.

Она кричит: я не могу быть особенной там, где особенность принимается за порок.

Она кричит: ваша коричневая шапка — это преступление.

Как она может носить эту коричневую шапку?

Как кто-то вообще мог сшить такую коричневую шапку?

Вокруг так мало солнца, если оно не отражается в глубине твоих глаз.

Если оно не может впитать тепло твоих рук.

Кто вообще мог придумать такие руки?

Зачем эти руки, если вокруг так много солнца пропадает зря?

Я иду по улице маршала Тито, на которой всегда что-то происходит, словно это не улица, а стиральная машина в общественной прачечной.

Здесь происходит всё.

Асфальт, как стиральный порошок, затирает пятна крови.

Дома с выпученными окнами разлагают внутри своих комнат пятна спермы.

Трамвай с грохотом проверяет на прочность пуговицы, соединяющие чужие друг другу районы.

Витрины строят прохожим глазки, надеясь на лёгкую добычу, на свежее мясо, на новое лицо, среди примелькавшегося однообразия.

Мне хочется кофе и велосипед.

Мне хочется крыши и маску героя.

Мне хочется свежести запаздывающего вечера.

Мне хочется всё, что я уже хотел когда-то.

Мне не хочется ни с кем говорить.

И мне не хочется ничего хотеть.

В такси я одёргиваю плечо, я пишу на бумажке «вези меня по кругу, вези меня вот сюда и обратно, вези меня вдоль и поперёк».

Вези меня подальше отсюда, чтобы я мог вернуться.

Вечер приходит без стука — поправляет волосы, подводит глаза, прячет ненужное по карманам, прячет всё, что может его выдать утром.

Вечер поправляет меня в себе.

Он говорит мне: спокойно, я говорю спокойно; всё, что ты видишь, — станет покоем; всё, что ты видишь, — исчезнет, как только ты перестанешь давать этому имя; как только ты позабудешь имя; как только ты перестанешь приманивать это к себе, протягивая конфетку-пустышку; я говорю спокойно.

Что было дальше?

Дальше дети отказывались понимать, что они — люди на вырост.

Их родители отказывались понимать, что они производят людей на вырост.

Природа отказывалась понимать — чем всем им не угодила плесень?

Природа отказывалась понимать, что вырастая дети перестают думать, что они — плесень.

Природа от них отказывалась.

Она говорила: делайте что хотите, живите как хотите, вырастайте во что хотите — только оставьте меня в покое.

Оставьте меня в моей плесени.

Ибо плесень превращает всё в камень.

Я останавливаюсь у театральной тумбы, у чего-то, что выглядит как театральная тумба — это точно не почтовый ящик, не телефонная будка, не трамвайная остановка, не цветочный магазин, не сигаретный автомат, не уличная клумба, не высохшая старушка, не триумфальная арка, не памятник кукловоду, не забытый стул, не дымовая труба.

Это башня.

Или опора моста.

Или колонна.

Или театральная тумба.

Я обхожу её кругом, прикасаюсь к ней, пинаю, ласкаю, подсматриваю — словно она солнце, а я её планета.

Мимо проносятся метеоры: прогуливаются кометы, проскальзывают астероиды — астрономические тела идут на опасные сближения, рождают новые звёзды, оборачивающиеся в системы.

Солнце превращает всё в камень.

Что и было дальше.