43. Роман-психотерапия

Евгений Стаховский

Роман-психотерапия. Роман-путешествие. Роман-исследование.Главный герой отправляется в путь, чтобы посетить столицы всех европейских стран. Уверенные стилизации, зашифрованные символы, тонкий эротизм добавляют книге таинственности. Темы настолько широки, что трудно сказать, что здесь на первом плане: само путешествие или то, что его сопровождает. Музыка? Психология? Философия? Литература? Традиции? Социальные конфликты? Или всё же мир человека, о котором всегда нужно говорить с большой буквы. Книга содержит нецензурную брань.

09. Любляна (Словения)

— Меня никак не отпускают основополагающие моменты почти любого повествования. Я на них зациклен. И когда я зациклился, я не помню. В один момент я стал обращать внимание на вещи, которые раньше меня вообще не интересовали. А теперь от этого часто зависит истинность моего восприятия. Я тебе объясню. Я недавно посмотрел фильм. Называется Teaching Mrs. Tingle. Стал смотреть только из-за Хелен Миррен. Фильм полная херня, и я бы бросил его через пятнадцать минут — на Хелен Миррен засмотрелся. На неё всегда смотреть такое удовольствие, даже если она снимается в откровенной лаже. Так и тут. Кино — обычная подростковая бжня. Если бы не завороты про иронию и не Хелен Миррен — то там вообще смотреть не на что. Его снял парень, который писал сценарий «Крика» и «Я знаю, что вы сделали прошлым летом». Но это его не красит. И вот там весь сыр-бор — я тебе спокойно об этом рассказываю, потому что ты всё равно смотреть не будешь, а если и будешь, то эти спойлеры тебе не помешают, там всё равно кроме Хелен Миррен ничего достойного. И вот там привязывают её к кровати. Хелен Миррен я имею в виду. Они пришли к ней в дом и типа взяли её в заложники за хорошие оценки, она учительница. Привязывают её к кровати и сами там ходят кругами. А она лежит. Привязанная. Они кормят её с ложки, поят, разговаривают иногда, а она лежит. Злится временами. Суток трое, наверное. Да пусть и двое, одна ночь там точно проходит. Но за эти двое суток она ни разу не идёт в туалет. Понимаешь? Ни разу! Сама она, естественно, не может, потому что привязана, а когда ей помогут, и главное — как помогут, на это ни намёка.

Я смотрю и эта мысль у меня первая: она же захочет в туалет, что они будут делать? И тишина. Ни намёка на пописать. И вместо того чтобы следить за и без того не самыми роскошными поворотами сюжета, я только и думаю о том, как они будут выкручиваться, когда ей в туалет надо будет. А ей будто и не надо. Ну как так? И всё — фильм летит в корзину, потому что так не бывает.

— Может, они водили её в туалет иногда? Знаешь, некоторые ситуации не описывают и не показывают, потому что они сами собой разумеются. Нам же не показывали, как Скарлетт О’Хара ходила в туалет, но предполагается, что она такой же человек, как и все, поэтому зачем тратить внимание и время на то, что и так понятно.

— Ничего не понятно. Скарлетт О’Хара вся в любви и в борьбе — там акцент другой, ей не до туалетов. А тут это ключевой момент. Это же главный вопрос — как человек, находящийся в заложниках, справляется с обычными человеческими потребностями? Я видел другой сериал, он девушку свою бывшую от горя в подвале запирает, после того как она сказала, что между ними всё кончено, и она там сидит неделю точно, а потом он её вообще приковал к железяке, что с места не сойти — и что? Как быть? Даже в рамках этого фильма, с Хелен Миррен, она прекрасна там, конечно, но это всё — это же отдельный психологический пласт. Они её ученики, она для них — небожитель, к тому же, учитывая её характер, небожитель хтонический. Аид в юбке. И потому вопрос оправления надобностей важнее всех остальных вообще. Это обычно закрытая тема, и, значит, когда у неё появляется желание пойти в туалет — именно это делает из неё человека. Обычного. Как все. А то и ниже остальных в этот конкретный момент — потому что все остальные могут спокойно пойти в туалет, закрыться в кабинке и сделать свои дела, не опасаясь, что их кто-нибудь увидит. То есть не то что увидит — об этом даже говорить не надо. А тут что? Ну что тут? Ты говоришь: само собой разумеется — я не понимаю, что именно разумеется? Они под дулом пистолета ведут её в туалетную комнату, оставляя за собой право хоть на что-нибудь человеческое? Или они подсовывают ей утку? Ты понимаешь, они её с ложки кормят, там даже есть полусексуальные намёки! Это ведь зачем-то показывают, еду я имею в виду. Но ничего про туалет!

— Всё равно, мне кажется, ты сгущаешь. Даже если в этом случае произошёл такой фак-ап, это просто упущение, но часто это действительно не имеет значения. Если, конечно, это не ведёт за собой каких-то последствий.

— Хорошо. Я задам тебе другой вопрос. Ты сейчас ведёшь этот дневник своих путешествий?

— Вряд ли это дневник, но допустим.

— Записи делаешь, фиксируешь то, что кажется важным.

— Да, наверное, так.

— Ты приехал в Словению, посетив уже, сколько ты сказал? Восемь? Восемь стран. Ты хоть что-нибудь написал про секс?

— Не думаю.

— Вот! А теперь представь: ты писатель, пишешь эротический роман — тут, конечно, будет секс и никаких вопросов. А если роман не эротический? Если он просто про жизнь? Про путешествие? Если ты напишешь книгу про путешествие и я буду её читать, я буду задаваться вопросом: что у тебя с сексуальной жизнью? Ты пишешь про еду?

— Бывает. Даже, наверное, часто.

— Почему? Почему ты считаешь важным рассказывать про еду, которая является обычным способом удовлетворения одной из потребностей, и не рассказываешь про секс, который, по сути, тоже лишь способ удовлетворения одной из потребностей.

— Может, потому что еда везде разная, а секс одинаковый?

— Никогда так больше никому не говори — утверждение, что секс кругом одинаковый, ещё никого не украшало. Напоминает притчу про какую-то дуру, которая, чтоб уберечь чужого мужа от измен, зачерпнула сначала воды с одной стороны лодки и дала ему выпить, а потом с другой и тоже дала выпить, и спрашивает: «Ну, есть разница?» При чём здесь разные стороны лодки? Если б она его в Хуанхэ макнула, а после в Тихий океан пристроила — я бы послушал, что он скажет. Еда тоже может быть одинаковой, если ты не уделяешь ей должного внимания. Пойми, я не против аскетичности, но зачем лишать себя удовольствия, дарованного свыше? Бог даёт нам овощи, фрукты, мясо, воду — человек научился смешивать это так, что получилось настоящее искусство. Секс ты тоже можешь смешивать так, что получится настоящее искусство. И в некоторых странах прекрасно получается, там где сексуальная культура действительно является культурой, а не зажиманием по подворотням — хотя в этом тоже может быть своя прелесть, своя интрига.

— Но если книга не о сексе, зачем включать туда такие подробности?

— Да ради правды! Если герою книги двадцать пять лет или даже сорок, да пусть и восемнадцать, и он две недели ездит по нормальным городам, по нормальным землям, где живут нормальные люди, я хочу знать, как он справляется со своими сексуальными потребностями. Ты же не будешь утверждать, что человек хотя бы один раз за это время не подумает о сексе и о том, как справиться с собственными устремлениями?

— Не буду.

— Он же не в Гималаи духовными практиками заниматься отправился!

— Даже если и так.

— Даже если и так. Хорошо, я готов даже представить, что такой уникум найдётся. Или пусть он монах, или отказался от всего в силу каких-то убеждений — ну скажи мне об этом. Ты — автор, объясни мне сразу, чтоб я не мучился дурацкими вопросами, чтоб я следил только за мыслью твоей, объясни мне, что этот человек, мой герой, отказался от любовных утех по причине — да по какой угодно причине — по причине разочарования в женщинах. Не будет члена моего в женском лоне, да не оскверню я себя мерзостью такой. И всё! Никаких вопросов. Хотя мне было бы интересно — как он усмирял плоть.

— Всё это какой-то вуайеризм.

— Именно. А разве вся литература не вуайеризм? Это же подглядывание за другими. Другое дело, что приличный автор вкладывает сюда мысль, чтобы ты подглядывал со смыслом. Чтоб вывод делал после подглядывания.

— Так же, как делаешь вывод после еды — хочешь ты этого или нет?

— Конечно! Один просто съест то, что ему дали, а другой попробует понять, из чего это сделано, как это сделано, с чем это подавать — более того, он будет не прочь дома пуститься в кулинарные эксперименты.

— Если хватает денег и фантазии.

— Именно! С сексом то же самое — ты либо развиваешь в себе этот талант, либо зарываешь поглубже и начинаешь хаять всех, кто, по твоему мнению, ведёт беспорядочный и аморальный образ жизни.

— В беспорядочной еде тоже мало смысла.

— Я тебе об этом и говорю. Мы с тобой не спорим — мы говорим об одном и том же. В еде — когда ты начинаешь в ней разбираться и получать удовольствие не только от насыщения, то есть — удовлетворения потребности в пище, но и работать над своим вкусом… да, вот именно так — это же работа над вкусом! — где очень важно самому себе ставить ограничения. Если посмотреть на некоторых — они не едят, они жрут. Жрут и жрут! И я бы законом запретил такое. Это то, чему надо учить в школе, — правильно и хорошо есть. Чтоб приборами человек умел пользоваться, чтоб салфетка была, чтоб рот закрывал. Я не могу смотреть на людей, которые некрасиво едят, — у меня пунктик. Если человек некрасиво ест — я не могу с ним общаться. Я серьёзно. Меня перекрывает. Ты дома можешь делать всё что угодно, но если ты вышел в люди — будь любезен.

— И как это увязать с сексом?

— Очень просто. Я не говорю, что секс надо вынести на улицу. Но если я иду в специализированный клуб или, знаешь, есть театральные постановки — я не хочу видеть там несимпатичных увальней. Это не должно быть мне противно.

— Некоторые любят несимпатичных увальней. Вопрос симпатии вообще очень скользкий.

— Согласен. Но и я волен в выборе кухни.

— То есть, по сути, и еда, и секс — это стремление к красоте?

— Думаю, да. В этом и проблема — большинство не видит в еде ничего, кроме еды. Им главное — набить желудок. Я воспринимаю еду, как такую же ступень человеческого развития, как все остальные — как прямохождение, как грамотная речь, как выбор музыки. Я не силён в антропологии, но, вероятно, когда-то мы хватали зубами кость, и это никого не волновало. Потом мы встали на ноги, и я задаю себе вопрос: почему это не должно влиять на другие элементарные функции?

— Я согласен, но всё равно не очень понимаю, зачем давать описание этих физиологических процессов, если они не имеют отношения к делу?

— Если совсем никакого отношения, то и не надо. Но часто всё имеет отношение к делу. Ты выстраиваешь образ своего героя, и чтобы я мог лучше понять его умыслы, рассказываешь о том, что у него было на обед. И когда он идёт воровать, у меня появляется выбор, как к нему относиться, он станет для меня совсем отрицательным персонажем или я найду повод его хоть немного оправдать. Я должен понимать — он ворует, потому что ему нечего есть или потому что он гад и сволочь, и для него главное — забрать, потому что ему всё мало. Он ворует у богатых для того, чтобы раздать это бедным, как известные персонажи, или он ворует у бедных, чтобы стать ещё богаче, как другие известные персонажи. С сексуальной жизнью то же самое. Я должен понимать степень удовлетворения героя. У всех есть сексуальные потребности. С возрастом, говорят, притупляется — но это я пока могу только доверять исследованиям, на себе испытывать не приходилось в силу возраста, мне всего тридцать. Но даже по себе я знаю, что в шестнадцать мне было практически всё равно с кем — гормоны из ушей летели. А сейчас могу выбирать — это, кстати, к вопросу о культурном уровне. Процесс происходит не бессмысленно. Я думаю, у тебя так же?

— В общем, да, но давай вернёмся к герою.

— Да, с героем всё просто. Я должен понимать степень его удовлетворения. Это же влияет на его поступки — какой выплеск получает его сексуальная энергия. Если у него всё в порядке — хотя бы намекните мне на его взаимоотношения с женщинами. Или с мужчинами — это всё равно. Или, если он, как ты, две недели разъезжает по Европе и о сексе ни слова, я автоматически делаю какой вывод?

— Что у меня проблемы?

— Не обязательно. Допустим, у тебя есть любимая женщина и ты хранишь ей верность.

— Тогда об этом автор тоже должен сказать?

— Конечно. Написав, что он пустился в путь, оставив дома любимую жену.

— А если нет любимой жены?

— Значит, ты должен получать по любимой жене в каждом порту. Приходить, очаровывать, соблазнять, покупать, в конце концов.

— А если я не очень?

— Значит, ты мастурбируешь. А теперь объясни мне — почему я должен об этом думать, вместо того чтобы наслаждаться ходом повествования?

— Может, ты придаёшь этому слишком большое значение?

— Да я тебе объясняю — мне было до какого-то момента совершенно всё равно. Но теперь для меня это ещё одна ступень на пути погружения в текст. И чем больше я в него погружаюсь, тем больше я хочу о тебе знать. Хорошую книгу хочется изучать со всех сторон. Хорошую книгу автор позволяет тебе писать вместе с ним. Поэтому если у героя начинаются проблемы, хочется сказать ему: иди потрахайся. И если он не может пойти потрахаться — то именно это очень часто объясняет, откуда у него проблемы. Возможен и противоположный вариант, что не отменяет всей системы, а только подтверждает её.

— Очень хочется здесь поговорить о Фрейде.

— Не стесняйся. Это ещё один спорный момент. Меня знаешь, что больше всего раздражает? Меня раздражает не то, что человек пользуется устоявшейся фразой или использует напрашивающееся и без того понятное имя — как ты сейчас с Фрейдом — меня раздражает, когда человек использует это имя, не понимая, что оно значит. Когда он использует его просто потому, что так принято, только потому, что где-то услышал. Потому что так говорят все. Не обижайся. Я не про тебя. Просто ты сказал о Фрейде, а это очень показательный случай. И я решил об этом сказать. Хотя ты прав. Фрейд тут очень кстати. Но не в нём даже дело. Дело во мне.

— Дело всегда в тебе, и как раз в этом заключается весь Фрейд.

— Именно. Поэтому я сначала так ругал себя за то, что стал обращать внимание на эти физиологические подробности, а потом подумал: идите к чёрту! Если вы не обращаете внимания на элементарные вещи, почему я должен мириться с тем, что вы не обращаете на это внимания. Она лежит привязанная двое суток! Вы совершили ошибку, я всего лишь её заметил. У неё даже любовник там есть, чтоб я не подумал, что её сучность — результат не реализованных сексуальных фантазий. Чтоб я искал причину в другом. А причина есть всегда, и я прошу о туалете, чтоб не думать о том, что она робот, потому что иначе — она робот, а это выстраивает новую линию. И я прошу о сексе не потому, что мне нравится читать об этом, хотя мне нравится читать об этом, а потому, что я должен знать — причина не в сексе. И идти искать её дальше.