Край света

Евгений Зернов

С детства нам внушают мысль, что Золотой Город – единственное пригодное для жизни место во Вселенной, а деньги – главное мерило истины. Здесь охламоны цепляются за жалкие объедки благ, ишачат, как рабы, барахтаются без результата…Когда больше нечего терять, остаётся только одно – исполнить мечту всей своей жизни. Вырваться. Обрести свободу. Спастись.Невероятное, полное опасностей путешествие за грань в социально-философском фантастическом романе Евгения Зернова «Край света».

8. Вовне

Граница цивилизации проходила по меже дикого поля. На одинаковом расстоянии друг от друга тянулся ряд полосатых, порой покосившихся, чёрно-белых столбов. Неухоженная колючая проволока. Местами перепутанная, кое-где перерезанная кусачками и зияющая дырами. Наверное, это весьма непросто — охранять периметр гигантского мирополиса.

Представлялось совершенно непонятным, почему граница проходит именно здесь, а не километром ближе или километром дальше. Местность до и после колючей проволоки была абсолютно одинаковой.

Они огляделись. Вокруг — безлюдно, насколько хватает глаз, не считая двух одиноких заблудших путников — мужчины и девочки. Безголовых стражников не видно. Отец взял дочь за руку, и они осторожно перешагнули через колючую проволоку в том месте, где та, извиваясь ядовитой гадюкой, лежала на тверди. Вот и всё. Назад пути нет.

И вдруг впереди прямо из тверди стало подниматься огромное тёмное существо с перекошенным от злобы лицом. Дитрих похолодел. Мысли двигались медленно, словно замороженные. С большим трудом он узнал Клякса, прислужника Собственной Тени. Казалось, сейчас он выглядел немного меньше, чем тогда, на заброшенном заводе. Ростом этажа три-четыре, не больше. На открытом пространстве, наверное, всё кажется мельче, чем есть на самом деле. Но оттого Клякс не становился менее страшным и опасным. Части его тела как будто состояли из вязкой жидкости, из ртути, и перетекали друг в друга, делая форму неопределённой. Злобное существо угрожающе двинулось на Дитриха с явным намерением затоптать, уничтожить, не допустить свободы воли.

Дитрих побледнел, страшно перепугался — и за себя, и за дочь. Он резко дёрнул Лизу за руку с отчаянным криком:

— Бежим назад! Скорее, скорее!

И сам побежал со всей мочи, не чувствуя ног. На ходу он сбросил рюкзак. За спиной грохали тяжёлые шаги Клякса в такт гулким ударам его собственного сердца. Метров через сто Дитрих запнулся о травяную кочку и упал плашмя на твердь, раздирая кожу на ладонях и предплечьях. Он не знал, что стало с Лизой. Он лежал в колкой траве и ждал погибели.

Через несколько страшных бесконечных минут его легонько тронули за плечо. Потом затеребили.

— Папа, что с тобой? Пап, ну вставай!

Дитрих приподнялся. Кружилась голова.

— Где он?

— Кто? Ты вдруг побежал назад, и я побежала. Что случилось? Не понимаю.

— Я тоже. Мне стало страшно.

— Хочешь, давай пойдём назад, домой?

Дитрих отдышался и скользнул взглядом вокруг.

— Всё в порядке, — сказал он, весь в пыли и в стыде. — Мы должны двигаться дальше. Идём.

Он устало поплёлся за рюкзаком. Вытащил пару мандаринок. Очистил.

— Будешь?

Лиза кивнула, взяла.

— Мало набрали. Надо было больше.

Настроение понемногу возвращалось, хотя кровь ещё продолжала стучать в висках. Они снова добрались до разрыва в колючей проволоке. Дитрих остановился в неуверенности.

— Существует поверье, якобы нельзя возвращаться назад, иначе не повезёт. Интересно, на что распространяется примета? Только на порог каморки? Или на границу мира тоже? Чтобы обезвредить негатив, необходимо посмотреть в окно на улицу и в зеркало.

Дитрих оглянулся назад и запечатлел в своей памяти дикое поле. Затем внимательно всмотрелся в лицо Лизы, в её серые глаза.

— Будем считать, что обезвредили, — с наигранной весёлостью сказал он и во второй раз перешагнул через дохлую проволочную гюрзу.

Отойдя на достаточно безопасное расстояние, где-то с километр, Дитрих решил, что настала пора заглянуть в Карту.

Он сел на рюкзак, вынул из внутреннего кармана ламинированную Карту, купленную у антиквара за бешеные деньги, и бережно развернул. Лиза облокотилась на его плечо и с любопытством свесилась сверху, словно настольная лампа.

— Что это?

Карта была странная, без заголовка, словно без начала и конца. Она вся была испещрена миниатюрными загадочными картинками без надписей и подписей, выведенными тонкими аккуратными линиями. Cудя по всему, перерисовывалась на удобном письменном столе с оригинала, а может, с копии. Здесь были крохотные домики, человечки, как будто кучерявые волны, пучки чёрточек, похожие не то на траву, не то на кусты, извилистые закорючки, напоминающие локоны, геометрические фигуры, облачка. В общем, было что-то общее с обозначением ориентиров. Как в такой Карте разобраться неискушённому пилигриму? Как ею вообще пользоваться?

Дитрих раздражённо встряхнул бумагу и поморщился. Столько денег угробил. Лучше бы оставил на продукты. Ну, иногда случается совершать ошибки, которые обходятся слишком дорого. Можно ли их не совершать, или они — неотъемлемая часть испытаний?

В нескольких местах имелись буквы. В правом верхнем углу, рядом с изображением трёх ёлочек, стояло «В.», в другом месте «Б. М.». Многие знаки были диковинными. Человечек с зеркальным отражением. Рыба с ногами. Овал с глазами и раздвоенным хвостом.

Также оставалось непонятным, как следует правильно ориентировать Карту по сторонам света. Где здесь Норд, Ост, Зюйд и Вест? Очевидно, никаких гарантий, что Норд сверху. На самом деле Дитрих не мог поручиться, что Карта вообще имела какое-либо отношение к Искусному миру, а не была плодом воображения подпольного художника, создающего искусные подделки для коллекционеров.

— Что здесь нарисовано? — искренне недоумевала Лиза.

— Сложно сказать, — задумчиво произнёс Дитрих. — Пока не понимаю. Терра инкогнита.

— Какой дорогой мы пойдём?

— Не знаю.

— Куда мы должны прийти?

Дитрих вскинул голову и глянул на любопытную дочь.

— Не знаю, Лисёнок, — задумчиво повторил он. — К сожалению, я не могу составить чёткий обстоятельный план нашего путешествия раньше его окончания. Слишком много неясностей. Собственно говоря, сплошные неясности от начала и до конца. Так что будем действовать по ситуации.

Увидев, что Лиза разочарована его неуверенным тоном, Дитрих добавил бодрее:

— Ну, идти на все четыре стороны мы не будем, это точно. Направимся на Ост, как изначально планировали. Я слышал, когда-то давным-давно солнце вставало на Ост и садилось на Вест. Пойдём навстречу солнцу.

Он посмотрел в небо. Облачность казалась менее плотной, чем в Городе. Кое-где даже открылись непривычные голубые просветы.

* * *

Пилигримы шли по бескрайнему лугу два дня, не разбирая дороги. Никаких троп не попадалось. К обуви липли колючки и сухая трава, да так и болтались, путники изредка отдирали их целыми гроздьями, когда они начинали невыносимо колоть кожу. Устав, разбивали палатку. Старались соблюдать по часам, чтобы отдых приходился на ночной тайм.

В плохом настроении Лиза, насупившись, молчала. Иногда настроение её улучшалось, и она начинала болтать без умолку, засыпала Дитриха бесчисленными вопросами.

— Пап, а как тебя звали, когда ты был маленьким? Ну, короткое имя.

— Тед.

— Мм. А сколько дней нам надо топать, чтобы прийти в новый дом?

— Никогда заранее не знаешь. В стародавние времена, пишут в книгах, блуждали по сорок лет. Многие, впрочем, не находят покоя всю свою жизнь.

— Искать покой всю жизнь — это долго, — Лиза покачала головой. — Я за это время состарюсь. Нельзя ли как-нибудь побыстрее?

— Если «побыстрее», то запросто угодишь в ловушку, в антидом. Это такое место, где тебе всегда плохо. Как тюрьма. Присутствуют все атрибуты приличного жилища: крыша, стены, пол, потолок. Диван, наконец. Всё есть. Но тебе там плохо.

Наконец они наткнулись на какую-то наезженную луговую колею с примятой травой. Дорога поднималась вверх по пологому склону холма с редкими большими валунами по краям, намертво вросшими в твердь.

— Папа, почему ты всегда грустный?

— Боюсь не успеть сделать в жизни нечто важное, о чём мечтаю.

— А о чём ты мечтаешь? Я — о том, чтобы мы все втроём были вместе — я, ты и мама. Жалко, что мамы нет с нами.

— Жалко. Я мечтаю пройти свой Путь.

— И в чём смысл? Просто пройти — и всё? А как ты узнаешь, прошёл ты его уже или ещё нет? И как убедиться, что ты не идёшь в противоположную сторону?

— Невозможно идти в противоположную сторону. Куда бы ты ни шёл, ты всегда идёшь по своему Пути. Свой Путь — это тот, по которому ты идёшь. Можно только успеть пройти или не успеть.

— Изворотливо! — восхитилась Лиза. — Сам придумал? А я обязательно должна пройти твой Путь вместе с тобой?

— Каждый идёт свой Путь, даже если мы движемся вместе. Мы не всегда будем вместе. Однажды я остановлюсь, а ты пойдёшь дальше.

Девочка задумалась.

— Папа, а когда мы начали путешествовать? Я не помню.

— Задолго до твоего рождения.

— Как я могла путешествовать, если меня ещё не было?

— Ты всегда была со мной.

— Папа, а я твоя дочь?

— Ну да.

— А я человек?

— Ну да. Почему ты спрашиваешь?

— Так просто. Мне разные вопросы сами собой в голову впархивают. Они словно птицы залетают в скворечник и вылетают из него. Вот такая у меня голова. Жду, когда совьётся гнездо и вылупятся птенцы.

Дитрих весело и с какой-то даже гордостью улыбнулся.

— Молодец, что сомневаешься. Ничто нельзя принимать на веру.

— Даже веру?.. Папа, почему ты не найдёшь себе другую женщину?

— Зачем мне поливать цветок, который увядает, если я могу поливать цветок, который распускается?

Лиза поднесла палец к губам.

— Так, сейчас подумаю, каким бы цветком мне быть… М-м-м… Я люблю тюльпаны. Вообще-то, я люблю котят. Их, конечно, тоже можно поливать… Только они перестанут быть пушистыми, а будут тощими и мокрыми. Ну ладно, так и быть, давай буду тюльпаном.

— Давай.

Они взобрались на плато холма. Дитрих про себя стал присваивать незнакомым местностям свои собственные названия, которые он где-то когда-то раньше слышал. Сейчас ему припоминалось подходящее словосочетание — Плато Укок.

Вдруг перед путниками открылась поляна необычайной, разноцветной красоты. Здесь были и паляще-оранжевые огоньки, и нежно-жёлтые первоцветы, и розовый чабрец, и космически фиолетовые фиалки, и синие водосборы, и алые маки, и белоснежные ветреницы.

— Ах! Какая прелесть! — воскликнула Лиза, всплеснув руками.

Она побежала вперёд, желая нарвать небольшой букет и из нежности подарить его папе. Но вдруг это море цветов зашевелилось, пошло волной, вспорхнуло в небо, перемешав буйство красок. Это оказались не цветы, а бабочки. А может, цветы, превратившиеся в бабочек.

Колея примятой травы привела странников на открытое луговое пространство и совсем пропала. Теперь небо над ними было насыщенно-синее. И в нём плыло одно-единственное облако.

— Смотри, как необычно! — закричала Лиза. — Чистое небо и одно облачко.

Облако расплылось в самодовольной улыбке.

— Добрый путь, — бархатным голосом произнесло оно.

Отец с дочерью остановились и сбросили рюкзаки на привал.

— Как тебя величать? — спросил Дитрих.

— У меня нет имени.

— Почему?

— Так безопаснее. Что может случиться с тем, кто не имеет имени и формы?

Облако растаяло, затем вновь появилось, уже в виде старческого лица с длинной белой бородой.

— Меня не возьмёт ни пуля, ни сабля. Принимаю любой вид. Умею появляться и исчезать, когда заблагорассудится.

— Ты чего-то боишься? — спросила Лиза.

— Несомненно! Каждый в мире чего-то боится. Землеройка бесстрашна только в норе. Страх — базовое чувство, наследуемое генетически. Чтобы уменьшить страх, в природе каждый занимает определённую нишу, к которой приспосабливается. Вырабатывает защитные механизмы или мимикрию. Мои собственные далёкие предки когда-то были прозрачными и хрупкими, как стекло. На них часто натыкались орлы и разбивали клювами…

— Раньше дождь состоял из стеклянных осколков? — удивилась маленькая путешественница.

— Представьте себе! Это было поистине трагично. Жить в стеклянный век на поверхности тверди — сущее наказание, поэтому все твари, кроме орлов, были норными.

Облако расплылось, перегруппировалось в забавного зверька с длинной мордочкой и продолжило:

— Постепенно мы эволюционировали. И стали такими, как в наши дни, — рыхлыми и проницаемыми.

— А что с именем? — спросил Дитрих.

— Люди — наиболее странные существа, — ответило Облако. — Они чураются всего, у чего нет названия. Если люди не могут что-либо внятно сформулировать, они не могут об этом говорить, заострить на этом внимание. Ведь что такое слово? Некто, имеющий в голове ясный образ, передаёт его другому человеку посредством композиции воздушных колебаний. Тот принимает сигнал и восстанавливает из него уже в собственной голове первоначальный образ. Выражение «эта штуковина» — позволяет указать на предмет, но не нарисовать картину. Бракованное слово. Ну а для нас, облаков, безымянность своего рода защита. Предположим, вы назовёте меня каким-нибудь именем, например, Александр. Я в ответ изменю форму. И вы уже не сможете уверенно утверждать, что я есть то самое первоначальное Облако Александр. Вот почему люди не дают облакам собственных имён. И не заостряют на нас своего недружелюбного внимания. Для людей мы практически не существуем. Поэтому чувствуем себя в полной безопасности.

Конец ознакомительного фрагмента.