Край света

Евгений Зернов

С детства нам внушают мысль, что Золотой Город – единственное пригодное для жизни место во Вселенной, а деньги – главное мерило истины. Здесь охламоны цепляются за жалкие объедки благ, ишачат, как рабы, барахтаются без результата…Когда больше нечего терять, остаётся только одно – исполнить мечту всей своей жизни. Вырваться. Обрести свободу. Спастись.Невероятное, полное опасностей путешествие за грань в социально-философском фантастическом романе Евгения Зернова «Край света».

Редактор Евгения Белянина

Корректор Мария Устюжанина

Иллюстратор Ксенон

© Евгений Зернов, 2022

© Ксенон, иллюстрации, 2022

ISBN 978-5-0050-2708-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1. Сущий мир

«Благополучие есть, а благодати нет», — тоскливо подумал Дитрих.

Ему вдруг стало стыдно за себя. Стыдно и страшно. Пламя ринулось по огнепроводным шнурам-артериям, разлилось по телу. Вспыхнули щёки, покраснело в глазах, взорвалось в голове. Он вспомнил тот злополучный день, когда жена без объяснения причин внезапно сбежала в неизвестном направлении, снисходительно оставив писульку: «Я тебя никогда не любила». А его самого увезли на скорой в стационар с резкими болями и стали готовить к операции. Несомненно, то был поворотный день, точка бифуркации. Только бы вот знать — куда?

Маленькую дочь Лизу приютила соседка. Временно, конечно! Ещё чего! Благотворительность является строго выверенной частью бизнес-процесса. Отдача обязательно превышает затраты. В противном случае расходы нещадно отсекаются.

Дитрих, получив ослиную дозу обезболивающего, уныло шаркал в пенорезиновых тапочках по пустому больничному коридору. Доктора разъехались на ночной тайм. Лишь угрюмая оплывшая медсестра кемарила на посту, погрузив рыжую голову в лиловую световую лужу, обильно растекающуюся из окна. Потом медсестра поднялась с отрешенным взглядом и переместила своё тело на кушетку в ординаторскую, уложив набок.

Он долго стоял в холле, весь внутренне скукоженный от тревоги и страха. Глядел в большие пасмурные окна с прекрасным видом на морг и чёрный шлемовидный купол башенки храма, торчащий из густой листвы деревьев. И думал.

«Ребёнка запрут в детский дом. Будет расти без родителей. Не страшно, не редкость теперь. А что делать? Если выживу, никаких сомнений, буду кормить и воспитывать. Существует же встроенная программа в организме — забыть о рефлексии, о невзгодах и заботиться о потомстве. Непросто. Быть ответственным каждый день. Всё делать за двоих. Изыскивать деньги, чтобы прокормить семью и поставить дочь на ноги.

Главное сейчас — выкарабкаться! А там уж всё поменяю! Весь жизненный уклад! Обещаю! Всем! Боже, если ты есть, пожалуйста, помоги! Обещаю! Впрочем, никому нет до меня никакого дела. Никто никому не нужен. В этом проблема. И мне уже ничто не поможет. Нет у меня самой захудалой цели в жизни. Забота о потомстве — никакая не цель, а физиологическая потребность. Детский дом прекрасно справится. Зачем я нужен? Одна тоска».

Дитрих горестно взглянул на молчаливую башенку храма. Потом на безотрадное небо, затянутое серой пеленой. Странно. Принято говорить, что в Сущем мире царит Вечный День. Здесь никогда не бывает Темноты. Последняя Ночь случилась несколько поколений назад, о ней уже почти не вспоминают. Но ведь если хорошенько подумать, то День и вовсе отсутствует. Всегда уныло, пасмурно.

Неизвестность страшила. Операция предстояла сложная, под общим наркозом. При том что не секрет, какая у нас медицина. В смысле бессильная. Дитрих предпринимал тщетные попытки смириться с происходящим. «Делай что должно, и будь что будет!» И тут же его начинало колотить. Как можно быть смиренным, когда вот она — смерть. Ты уже больше ничего не сможешь сделать в своей никчемной жизни! Всё, конец фильма, титры, свет в зале. Расходимся. Продолжения не будет.

Твое тело отвезут на скрипучей каталке в одноэтажный кирпичный морг за окном. Серое, а может быть, даже фиолетовое от холода, оно будет лежать на металлическом столе. Утомлённый однообразием патологоанатом сделает длинный разрез, раскроет грудину, вытащит внутренности. Взвесит по отдельности каждый орган. С помощью пилы вскроет черепную коробку, вытащит мозг. После осмотра и взвешивания внутренних органов, все они будут засунуты обратно в полость, разрез наспех зашит. Кости черепа скрепят, кожу на лице натянут. Ничего чудесного, а тем более божественного, конечно, не обнаружат. Напишут заключение о причинах смерти. Труп положат в холодильник и через несколько дней передадут родственникам для захоронения. В связи с отсутствием близкой родни, не считая маленькой дочки и сбежавшей жены, его похоронят на безымянном кладбище, а ребёнка сдадут в приют.

К счастью, извините, так уж получилось, после операции Дитрих остался жив, умудрился поправиться и вернуться к нормальной жизни.

«Видимо, ещё не конец, — размышлял Дитрих. — Не означает ли это, что я предназначен для чего-то важного? — блеснула робкая надежда. И тут же погасла: — Да нет! Очевидно, не означает!» Он упрятал глупую мысль глубоко-глубоко, чтобы никогда больше не показывалась на свет. Под кожей и рёбрами, у самого притаившегося в глубине трусливого сердца. Эта мысль была слишком дерзкой для него.

Судьба испытывала Дитриха на прочность.

На следующий год с ним случилась финансовая катастрофа. Дело обстояло вот как. Жилье в собственность в Сущем мире стоило неописуемо дорого и было доступно исключительно самым состоятельным. Подавляющее большинство планетян снимали каморки. Это такие обособленные комнаты в многоэтажных строениях, вроде контейнеров. Недоступность собственного жилья — завуалированная форма подчинения охламонов Аристосам, экономический вариант рабства. Вся цивилизация ютилась в одном, хоть и гигантском, мирополисе, за пределами которого простиралась бесконечная и полная ужаса неизвестность. Покидать Сущий мир запрещалось под страхом принудительного психиатрического лечения. Да и кому бы это пришло на ум в здравом рассудке?

Обитателей было слишком много, и свободной безопасной тверди едва хватало. Практически всей недвижимостью в Центросе, или в Золотом Городе, владели Аристосы. Новые дома строили редко, и стоили они безумно дорого. Существующего жилья практически никто не продавал. При отсутствии наследников оно переходило в Резервный фонд и терялось, что тоже отбивало охоту к приобретениям. Чтобы накопить денег на самую крохотную собственную квартиру, охламонам не хватало жизни. Большинство счастливых владельцев жилья имели историю накопления средств на его покупку длиной в десяток поколений. Утомившись скитаться по съёмным каморкам за сорок лет, Дитрих от отчаяния в час затмения разума поверил мимолётной фантазии и рискнул вложить все свои сбережения в покупку новостройки. Купил однушку в рассрочку на пятьсот лет в абсолютных деньгах. С включёнными комиссией Гранитному банку и налогом на право приобретения недвижимости. Очень надеялся на дочь. Думал о том, что ей, детям, внукам и правнукам всё-таки будет чуточку легче. С чего-то же надо начинать!

В общем, купил несуществующую квартиру на несуществующие деньги. Строительная компания приступила к согласованию архитектурного проекта и получению многочисленных разрешений от надзорных органов. Через год подала объявление об аренде экскаватора для рытья котлована. Вскоре какая-либо активность компании прекратилась. Деньги пайщиков исчезли, как это часто бывает. Аристосы, как гласит закон, неподсудны.

Что делать с рассрочкой — стало непонятно. Продолжать платить в надежде на возобновление строительства или смириться с потерей уже уплаченных за полтора года средств? Однажды Дитрих осмелился пропустить очередной платёж. Через неделю его в подъезде обступили коренастые молодые ребята: «Просто поговорить о жизни и долге каждого гражданина».

Признаться, Дитрих был трусом. Он боялся всех и вся. После предложения «просто поговорить» его колотило весь вечер. В ночной тайм не мог заснуть, весь измаялся, а поутру кое-как дождался открытия отделения банка, где трясущимися руками внёс сразу два платежа. Все свободные деньги, которые у него в тот момент имелись. И пошёл на ненавистную работу. Ведь надо было добывать пропитание себе и малявке.

* * *

— Папочка, ты мне купишь игрушку? — спросила Лиза тонким звонким голосом.

Юное создание лет восьми сидело на диване, забравшись с ногами, и старательно черкало в раскраске фломастерами.

— Какую ещё игрушку? — уныло спросил Дитрих. Он снял очки, критически осмотрел линзы на просвет и нацепил обратно.

— Я знаю какую! — оживилась девочка. — Такую! Э… Белая лошадка с крыльями и рогом на носу.

— Единорог, что ли? Лошадка с крыльями называется пегас. Только она без рога.

— Ну да! Пегас. С крыльями и с рогом на лбу. Розовую или белую. Купишь? — И она улыбнулась самой доброй искусственной улыбкой, какая только могла существовать на свете. — Помнишь, мы гуляли по улице, полил ливень, а у нас не было зонта. Мы спрятались под навесом у яркой стеклянной витрины. И там на подставке крутился пегас. Вот такого хочу.

Дитрих в ответ невесело улыбнулся, нежно обнял дочь:

— Помню. Конечно, куплю. Когда будут деньги.

— Йеху-у! — возликовала Лиза. — Папочка, ты у меня самый лучший!

Она чмокнула его в небритую щёку, залезла на спинку дивана и спрыгнула с неё на сиденье.

— Дочь, аккуратнее! Смотри, ты помяла раскраску.

— Ничего страшного. Она уже была слегка помятая.

На секунду замерев, Лиза с внезапным прозрением и тающей надеждой уточнила:

— Папа, а когда у тебя будут деньги, чтобы купить мне пегаса?

* * *

Прошло больше года с момента личного краха, а Дитриха никак не отпускало напряжение. Что-то тревожило, давило с каждым днём всё больше, и он никак не мог понять истинной причины. К старым страданиям добавилось новое неясное беспокойство.

Посещение психотерапевта раз в три года было для охламонов обязательным.

Приёмная доктора выглядела достаточно просторной. В мягком кожаном светло-коричневом кресле можно было запросто утонуть, и Дитрих действительно утонул, прихватив в качестве спасательного круга со стеклянного столика потрепанный глянцевый журнал с фотографиями.

Иногда он отрывал взгляд от призрачных силуэтов автомобилей, роскошных интерьеров в изумрудных тонах с замершими человеческими фигурами и с интересом оглядывал секретаршу. Строгая, аккуратная, она сидела за низкой стойкой и старательно, как крем из тюбика, выдавливала из себя полезность. Порой негромко отвечала по телефону.

Из кабинета психотерапевта, пошатываясь, вышла заспанная женщина. С мутными глазами, никого не видя, направилась к выходу. Уже открыв дверь, она вдруг опомнилась и вернулась в гардероб за плащом. Натянула один рукав и в таком виде рассеянно вывалилась на улицу. Ушла, так и не сняв голубые полиэтиленовые бахилы. Дверь широко зевнула, долго и медленно смыкалась и, наконец, резко клацнула с громким щелчком.

Секретарша привычным движением заправила за ухо выбившуюся прядь волос.

— Проходите, — велела Дитриху, и он вошёл в кабинет.

Навстречу поднялся плотного сложения мужчина лет пятидесяти пяти в круглых очках, со стреловидным носом.

— Михаил. — Психотерапевт крепко сжал руку Дитриха. — Прошу!

Нормально. Может, самую малость передержал, чтобы войти в близкий контакт. Припухлая сухая кисть. Дитрих мгновенно вспомнил Мишу из службы безопасности компании, в которой раньше работал. Миша Хитрожопый Лис бесспорно обладал секретными приёмами спецслужб. Здоровался он всегда так: в последний момент перед рукопожатием незаметно оттягивал свою руку на себя, и внезапно оказывалось, что сжимал он не ладонь, а пальцы собеседника. Словно капканом. И держал всегда дольше, чем требовалось. Ты оставался со стойким гадким чувством униженности, не проходящим несколько дней. Если же, зная о подлом приёмчике, успевал схватить его ладонь как следует и удерживал насколько возможно долго, Миша в ответ, с силой вцепившись в руку и не отпуская, начинал раскуривать дурманящий фимиам, плести фальшивую лесть о твоих мнимых достоинствах. В этом случае ощущение прикосновения чужой гадости к душе держалось много дольше, неделями. И не отмывалось под тёплым душем.

Началась беседа. Психотерапевт задавал ненавязчивые вопросы и каждый раз, получая ответ, ободрял оптимистичной репликой вроде: «Прекрасно!» или «Замечательно!».

— Когда вы впервые обратили внимание на необычные видения?

Голос Михаила был вкрадчивый, слегка гнусавый и в то же время хорошо поставленный. Обладателю такого голоса хотелось бессознательно довериться, поделиться с ним сокровенным.

— Трудно припомнить. Поначалу я вовсе не воспринимал происходящее как нечто странное, наоборот, это забавляло. Даже культивировал в себе необычное отношение к жизни, считал, что таким образом смогу отличиться от миллионов планетян. Обожал Доменека де Пуболя и Маука Корнелиса. Пожалуй, в полную силу это стало проявляться с того момента, как я сознательно ощутил свою личность. Где-то в пятнадцать.

— Чудненько! Расскажите самое яркое или наиболее часто повторяющееся видение. Закройте глаза, вспомните. Опишите подробно.

Дитрих прикрыл веки и откинулся головой на спинку массивного кожаного кресла, над которым, словно выключенный торшер, склонился спящий сканер.

— Михаил, боюсь, я неточно выразился вначале. Это не видения вовсе, а ощущение жизни. Может быть, оно вполне рядовое, но только мне оно кажется особенным. Я смотрю на простые вещи — здания, деревья, людей — и начинаю вдруг осознавать их иррациональность и невозможность. В душу закрадывается сомнение — реально ли то, что я вижу? А если это реальность, то как и когда она возникла? Кем выдумана и создана? Этот окружающий мир такой неизмеримый, неконтролируемый, его невозможно понять. Только смириться. Весь мой организм противится смирению. Понимаете?

— Да-а, — вкрадчиво протянул Михаил.

— Я живу в мирополисе, словно в гигантском лабиринте с ловушками. Озираешься на любой шорох, потому что поведение окружающих непредсказуемо. Пешеход переходит улицу, и его ВДРУГ сбивает автомобиль. Общаешься с людьми, ощущая себя перед лицом противника во время рукопашного боя. Всюду фальшь, всё более изощрённая. Или приходишь на работу и ЧТО-ТО делаешь. Смысл этого ЧЕГО-ТО понять абсолютно невозможно. Во время попытки понимания мысль натыкается на систему общественных взаимоотношений, которую выстроили задолго до твоего появления на свет и, следовательно, без твоего участия. Понимаете?

— Понимаю, — прошептал психотерапевт над самым ухом.

Дитрих приоткрыл один глаз и увидел склонившегося над ним Михаила. Тот нервно теребит лучистые листья пальмы, растущей в кадке у кресла. В следующий момент доктор начинает резко с хрустом обрывать эти листья по одному вместе с черешками.

— Видишь? Ты догадался о мировом заговоре, — громко шепчет он. — Мы должны объединиться. Надо создать армию. Критически важно обеспечить превосходство в воздухе и в умах. Энергичность, обещание справедливости и деньги — вот что соблазняет народ. Стоит всего лишь сделать в системе трещину, и она рухнет, разлетится вдребезги под собственной тяжестью. А потом мы будем строить новый мир.

Теперь Дитрих мог близко рассмотреть его лицо — чуть жирное, неприятное, с морщинами на лбу в виде математической буквы «Пи», с оплывшими скулами. Доктор вдруг отпрянул, резво перебрался на своё рабочее место и принялся демонстративно делать пометки в компьютере. Потом смахнул со стола в урну пучок пальмовых листьев.

Зазвенел телефон, и Дитрих подскочил на месте, едва не стукнувшись головой о шляпу сканера. От неё исходило тепло и голубое свечение. Михаил показал ему жестом ладони вниз, мол, всё в порядке, не надо делать резких движений.

— Анжелика, я просил не беспокоить меня во время сеанса! Что случилось?.. Хорошо.

Дитрих вздохнул с колотящимся сердцем и огляделся. Никакой пальмы в кадке возле кресла не было.

Психотерапевт с нахмуренным лицом поднялся, глянул в окно. Было облачно, дул ветел, раскачивая ветки деревьев. Листья трепыхались.

Доктор вернулся и подсел ближе к Дитриху, придвинув цилиндрический пуф.

— Что нового на работе? Есть подвижки?

— Да, предложили повышение со следующего месяца. Должность третьего заместителя начальника группы вычислителей.

— Превосходно! Повышение оклада?

— Самую малость. Зато растёт ответственность и нагрузка.

— В любом случае, это очередная ступень в карьере! Вы непреклонно движетесь вперёд, сделали уже много шагов. Вы должны гордиться собой! Карьерный конвейер — основа нашего общества. Как гусеницы у бульдозера.

Дитрих с сомнением покачал головой.

— Всё кажется бессмысленным. В этой деятельности отсутствует свет. Прежние мои цепи кажутся ИМ недостаточными. Надо заковать меня в новые, более крепкие, кандалы, чтобы я не оказался на свободе! Как вы не понимаете!

— Отчего же? Прекрасно понимаю, о чём вы говорите.

И вдруг Дитрих увидел, что никакой это не доктор. Это и был надсмотрщик. Тюремный надзиратель. У него под рукой всегда наготове смирительная рубашка. ИМ всем надо только одно — чтобы охламоны играли по правилам. Чтобы они терпеливо и спокойно переносили неволю, смирялись с происходящим. Были гусеницами для бульдозера.

— Вижу, в вас засел страх. Только пока не могу определить какой. Чего вы боитесь в жизни?

Дитрих задумался и начал неторопливо перечислять. Список был длинный.

— Я боюсь обрыва троса лифта или провала пола в лифтовой кабине. Серых мохнатых крыс с длинным голым хвостом и кривыми клыками. При встрече с человеком они прыгают в лицо. Любых острых предметов, потому что первым делом представляю их угрозу для глаз. Бензопил и дисковых пил. Боюсь любой открытой высоты. И даже не столько того, что кто-то может столкнуть, а того, что вдруг не удержусь и прыгну сам. Или внезапно закружится голова, и на высоте потеряю сознание. Определённо, я не всегда доверяю собственному телу, иногда оно подводит. Поскользнуться и получить перелом. Неизлечимых болезней. Змей, скорпионов, крокодилов, волков и акул. Хотя их ни разу не встречал. Пожара. Автомобилей и их владельцев, потому что они целятся сбить. Быть затянутым в телевизор. Осколочных снарядов, мин-ловушек и пуль со смещенным центром тяжести. Остаться без денег. Мошенничества, обмана, предательства. И вообще людей. Подлости и злобы людей.

— Вы боитесь жить, — подытожил психотерапевт. — Что ж, это нормально. Уверяю, подобной фобией страдает большинство населения.

— Разве всё то, что я перечислил, — это и есть жизнь?

— Будьте реалистом. Да.

— Не верю, что нет альтернативы. Жизнь не может быть столь уродливой!

— Вы смотрите в негативном ключе. В мире царит подлинная гармония и баланс. Всё вокруг переплетено, взаимозависимо и регулируется естественным образом. Если добычи становится меньше, количество хищников уменьшается, и тогда популяция добычи восстанавливается. Симбиоз. Эволюция и приспособление живых существ. Совершенство! Выпишу вам рецепт лекарства для повышения счастья — купите в любой аптеке. Внутрь три раза в день, независимо от приёма пищи.