Самый темный час

Дэйли Скай, 2023

3 года после начала пандемии, которая разделила мир на до и после: на иммунов, переболевших и критично зараженных. 2,5 года после смерти жены Аарона, пострадавшей от укуса зараженного. 1 год после незаслуженной казни брата Евы. 1 час с момента прибытия Инспектора и отрядов зачистки для поиска зараженных и проверки профпригодности населения. 1 минута после выявления первого критично зараженного – первого среди многих других. Чтобы выжить в изолированном городе и спасти людей, Еве придется объединиться с человеком, который приказал казнить ее брата, а Аарону – с той, которая ненавидит его и уже пыталась убить.

Глава 4. Ева

Нет, этот человек совершенно не умеет затыкаться, хотя с виду не тянет на болтуна.

Он утверждает, у него есть преимущество перед зараженными. Да неужели.

— Я не собираюсь тебя убивать.

«Премного благодарна», — чуть не фыркаю вслух.

И чего он ждет в ответ? Что я прощу его? Что вдохновлюсь этим уникальным снисхождением к моей персоне? Не собирается он убивать меня. А может, и стоило.

— И, я вижу, тебе очень многое хочется мне сказать, — заявляет Инспектор. — Так почему бы не воспользоваться этой возможностью?

Я сверлю его взглядом, крепко сцепив зубы, словно пытаюсь сдержать весь поток рвущихся наружу слов. Да, мне есть что сказать — тем более в адрес Инспектора. Особенно этого. Но чем дольше я пытаюсь выбрать, с чего начать, тем стремительнее закипает внутри меня вулкан гнева.

И внезапно, сама не ожидая, я замахиваюсь свободной рукой и пытаюсь ударить Инспектора кулаком.

Целюсь точно в нос, как делала уже не раз, пусть и не с этим человеком. Несмотря на мое телосложение, я достаточно шустрая, но у Инспектора, к моему удивлению, получается вовремя увернуться в сторону. Он делает это так быстро и ловко, что при других обстоятельствах я бы могла замереть в удивлении, но сейчас не оставляю себе возможности и сразу бью во второй раз — опять мимо. И вот я заношу кулак в третий раз, но Инспектор перехватывает мою руку и, прижав к себе спиной, блокирует меня в захвате. Я дергаюсь и пихаюсь, но все мои попытки напоминают трепыхания птички в ловушке. Нет, чтобы освободиться, можно не пытаться действовать силой на силу.

Я затихаю на мгновение, а затем резко наступаю ему на ногу. Это срабатывает — почувствовав секундную свободу, я тут же дергаюсь вперед, на ходу подхватываю с пола дробовик, разворачиваюсь и целюсь Инспектору в лицо.

Дышу часто и глубоко — наверное, я почти готова выстрелить. Но… первая вспышка гнева проходит, и… увы. Даже при таком раскладе и после недолгой схватки я не могу пойти на убийство.

Да чтоб тебя! Чтоб всех вас!

Я опускаю дробовик, злясь на собственную беспомощность и на прочие обстоятельства.

— Пошел ты. — Я прохожу мимо него, добавив по пути: — Держись от меня подальше.

Не хочу видеть его. Не хочу видеть, слышать, слушать, стоять рядом — даже воздухом одним дышать с ним невыносимо. Я заперта в коробке с человеком, который лишил меня самого дорогого, и это напоминает расплату, но за какие грехи — непонятно.

— Знаешь, — говорит Инспектор, — в небольшом холодильнике это будет довольно проблематично.

Я врастаю ногами в пол.

Он издевается, что ли? Неужели после всего, что произошло здесь, у него остался запал общаться?

Я поворачиваюсь к Инспектору, не до конца веря, что он все еще говорит со мной, и подхожу, пристально глядя ему в глаза и крепко сжимая дробовик, в котором теперь едва ли есть надобность.

— Ну так придумай что-нибудь, — произношу сквозь зубы, пытаясь контролировать злость и раздражение. — Ты же великий Инспектор. Может, и выход отсюда найдешь.

Бросив это, я ухожу в другую часть холодильника, где уже и осматривать-то нечего, но мне надо куда-то направить свои эмоции, или, клянусь, следующий удар по Инспектору будет дробовиком.

Чем дольше я обдумываю эту перспективу, тем сильнее загораюсь на ровном месте, и постепенно этот сценарий не выглядит таким призрачным. Но я настолько глубоко ухожу в собственные мысли, что не сразу осознаю, что Инспектор действительно сделал невозможное.

Он. Нашел. Выход.

На меня будто вылили ведро воды — не скажу, холодной или горячей, но ощущения все равно не из приятных. Пять минут назад я наезжала на Инспектора и насмехалась над его способностью вытащить нас отсюда. И вот, пожалуйста, выход найден.

Как называется чувство, в котором смешались удивление, злость, облегчение, стыд и недовольство из-за оскорбленного достоинства? Причем, оскорбленного самостоятельно, поскольку этот парень мне ничего открыто не кидал в лицо. И все же.

Я оставляю поиски и вопреки своему недавнему требованию подхожу к Инспектору, чтобы получше присмотреться к найденному люку.

Да, сомнений никаких, это вентиляция, которая, я надеюсь, ведет сразу в несколько частей здания.

Я переглядываюсь с Инспектором: кто полезет первым?

— Ни за что, — я мотаю головой, упрямо вздернув подбородок. — Ты первый, парень с преимуществами, — перед зараженными и всем человечеством в целом.

Во-первых, он сильнее меня, и лучше, если он проверит на месте уровень безопасности. Во-вторых, я не доставлю ему удовольствие ползти перед ним, чтобы Инспектор все это время довольствовался видом моей пятой точки.

Он выстраивает пирамиду из ящиков, благодаря которым мы забираемся в вентиляцию, но радость от следующих десяти минут пути не самая большая.

С детства ненавижу узкие пространства. Я не боюсь их, но все равно чувствую себя не очень уютно там, где не могу по-человечески развернуться. Поэтому никогда не стремилась заниматься спелеологией и даже под диваном, будучи ребенком, ни разу не пряталась. А сейчас мне предстоит проползти десятки метров там, где и на корточки встать невозможно. С другой стороны, широкоплечему Инспектору здесь явно хуже меня, и эта мысль греет душу.

Все время внутри вентиляции я стараюсь сохранять самообладание и не терять концентрацию. Иногда нарочно смотрю вперед, на ботинки моего спутника, чтобы напоминать себе о том, кому они принадлежат и что я испытываю к этому человеку. Злость, знаете ли, немного отрезвляет. А еще чертовски неудобно ползти с дробовиком, но я предусмотрительно поставила его на предохранитель, чтобы случайно не прострелить задницу Инспектору. Но беспокоюсь я за себя и свой слух: во-первых, не хотелось бы оглохнуть от грохота, а во-вторых, кто в случае выстрела будет убирать тело впереди?

Спустя десять минут впереди показывается первый внятный свет в этом бесконечном туннеле. Инспектор проверяет решетку, снимает ее и убирает дальше, а затем, выглянув вниз, убеждается, что там нас не ждет компания критично зараженных.

Я дожидаюсь, когда он закончит с исследованием, подползаю к отверстию и продвигаюсь дальше, чтобы спустить ноги. Повиснув на краю вентиляции, я решаю прыгать. Но прежде, чем разжимаю пальцы, цепляюсь взглядом за Инспектора. Надеюсь, он там не с предложением помощи стоит? Еще чего.

Мое упрямство побеждает, и я отпускаю край вентиляции.

Оказывается, пол находится чуть ниже, чем я рассчитывала. Не удержавшись на ногах, я заваливаюсь в груду картонных коробок со старыми заводскими халатами. Дробовик падает где-то рядом, но в тот момент мне совсем не до него. Как-никак, упала не только я, но и моя бедная гордость. Пока я выбираюсь из промятых коробок, как маленький ребенок из сухого бассейна с шариками, перед моим лицом появляется рука. Я замираю, убираю с лица выбившиеся пряди, смотрю на Инспектора, на его ладонь и самостоятельно встаю с пола. Поправив съехавшую кофту, я осматриваюсь: так, мы в одном из складских помещений.

Отлично, куда дальше?

Я поворачиваюсь к Инспектору. Он, будто мы на прогулке, а не на заводе с критично зараженными, деловито открывает рюкзак.

— Нам нужно обратно в комнату управления. — Инспектор расправляет и надевает пальто. — Не уверен, что там есть возможность выйти на связь за пределы города, но нам нужно связаться с моим отрядом. — Он закидывает рюкзак на плечо, берет винтовку и смотрит на меня. — Ты вроде хорошо обращаешься с радиоаппаратурой. Поможешь?

Он, что, шутит? Я прекрасно знаю, к чему приведет звонок за пределы города. Нет. Нет, нет и еще тысячу раз нет.

— Если ты думаешь, что я помогу тебе подписать всем нам смертный приговор, то даже не надейся.

Инспектор тяжело вздыхает и некоторое время молчит, будто готовится объяснять маленькому ребенку устройство Вселенной с точки зрения квантовой физики.

— Мартин, не выйдем на связь — считай, мы уже трупы. Последний раз мы отчитывались перед окончанием проверки. Через три часа мы должны были доложить о статусе. До истечения этого срока осталось, — он смотрит на наручные часы, — примерно девяносто минут. Если Командование не получит от нас никакой информации, по протоколу они сначала проверят город со спутника и обнаружат активированный щит, а затем отправят сюда отряд подкрепления. Прибывшие военные не смогут выйти с нами на связь и найдут здесь только зараженных. Итог, я думаю, понятен. Масштабные поиски выживших они устраивать не будут.

Меня бросает в дрожь, но я не подаю виду. Ненавижу показывать слабость, особенно если хочется кричать в голос от несправедливости или отчаяния. Я прекрасно понимаю, о чем он говорит, но это не особо склоняет меня на его сторону.

— В таком случае, — я делаю несколько шагов к Инспектору, — у нас есть девяносто минут, чтобы придумать, как спасти моих близких и всех выживших. До этого момента не надейся, что я позволю тебе связаться с кем-то извне, чтобы город залили напалмом. Моя семья где-то там, на площади или рядом с ней. Я не дам убить их — как и не уйду без них.

Если мне вообще позволят уйти.

Не представляю, какие протоколы у этих ребят, но могу догадываться, что, как только Инспектор дозвонится до больших боссов, они отдадут приказ, чтобы город был уничтожен. Никто не станет разбираться, сколько людей выжило, а сколько нет. Убьют всех и без разбора. Разве что Инспектора спасут, и то не факт.