Никудали. Сборник рассказов

Дмитрий Москвичев

В сборник вошли рассказы, герои которых – люди не всегда от мира сего и не всегда люди мирные. Они воюют сами с собой, подчас не вставая с дивана. Бегут сломя голову за тридевять земель в поисках счастья, когда это счастье рядом – только протяни руку. Поэты и диванные революционеры, президенты бывших империй, аутисты и сотрудники органов, философы кухонь и кладовых, чужестранники и странноприимцы: шарахаются по долам и весям, путают быль и небыль. Любовь ищут, оправдание собственной жизни. Книга содержит нецензурную брань.

Прорезь

Пикассо живет в заброшенном здании фабрики пианино, Модильяни на улице Дельта в доме, приготовленном под снос; в тупике Ронсен, на самой окраине Монпарнаса, рождает свою принцессу крестьянский сын Бранкузи. В самое Рождество восьмого года вспыхнули гирлянды в галерее: это и есть манифест. И не вздумайте его понять в буквальном или переносном смысле. В сущности любой текст — кричит — даже намеренно лишённый голоса. И от этого крика нельзя избавиться.

Художник смотрит на мир сквозь прорезь в собственной картине: красной ли, голубой, ядовито-зеленой, — мир за прорезью всё тот же: за шесть гривен пролетки, грачи серой весной глядятся в тёмные лужи, дамы с оголёнными коленками читают, расположившись на лужайке; не снимая шляпы, некто пьёт с самого утра в местном баре, не обмолвившись ни полсловом с кем бы то ни было. Сам в себе. Как известная вещь, вдруг осознавшая свою вещность и оттого пьющая. К чему тут разговоры? Велосипедисты в ярких касках и без снуют по старому городу, если соединить их движения воедино, то, вполне возможно, получится целая симфония тишины, всё же извлекающая извинительный кашель в темноте зала, хлопанье крышки пианино, шелест юбок, скрип кресел, нервное постукивание каблуком. За прорезью картины летят газетные заголовки вместе с утренней чашкой чая и бутербродом. По рекам плывут ялики. В их внутренностях случайные кутаются в пледы, пыхтят сигаретами, молчат. Ветер. Дома никого.

Я вас полюбил с первого взгляда. Говорит другой, пылая сердцем из окопов Бериобака. И залпы вражеской артиллерии пугают меньше, чем день, проведённый без письма от возлюбленной. Последняя, напудрив тонкий нос, выходит на прогулку холодным солнечным днем: по тихой реке плывут утки, мальчишка в кепке со сломанным козырьком удит рыбу. По скамейкам воркуют всех возрастов, пахнет яблоками и гашишем. Она усаживается под старым ясенем с книгой лекций в руках: лысоватый почётный профессор читает о любви, её возникновении, шести её демонах, пожирающих друг друга. Изредка она вскидывает голову, вспоминая. Делает селфи. Но оставляет неотправленным. Одноглазый кот пробегая мимо, останавливается возле неё, внимательно смотрит оставшимся глазом, не моргая, и бежит прочь. Где-то далеко, в польских землях снаряды рвутся всё ближе. Моя милая волшебница, моя милая волшебница.

Здесь свои песни, сказки и смех. Под брезентом ли, под крышей старого дома. Любую страницу можно перевернуть. И к любой странице можно вернуться. Выйдя из заточения с полным чемоданом стихов, третий глядит на мостовую. Потому что смотреть на небо нет никаких сил. Кажется, теперь оно всегда будет зарешёченным. Мимо шелестят минивэны и хетчбеки. На заднем сиденье девочка в окно корчит рожицы. Будто освобождённый — он идет в кафе, заказывает настоящий кофе. Допив, намеренно забывает чемодан, как невыносимый груз прошлого. Может, кому и пригодится. Не совершив подлости, но за неё ответив, он направляется куда глаза глядят: на Северный мост — посмотреть на воду, вдохнуть её грязноватый запах. Что там под водой? Говорят, там кладбище ставших ненужными предметов: телевизоров, велосипедов, мотороллеров, зонтов, ботинок, расстроенных пианино и тысяч телефонов, выброшенных в сердцах после тяжелого разговора. Есть в этом какое-то подспудное желание замолчать навсегда: то ли из мести, то ли оттого, что человек понимает, что его всё равно не услышат, сколько бы он ни говорил. Так думает будто освобождённый, стоя на мосту и поднимая воротник пальто, защищаясь от холодного речного ветра. Говорить ему теперь не с кем. Да и не за чем. Может быть, и эта страница перевернётся.

Фильм за фильмом, книга за книгой, город за городом, река за рекой, мотель за мотелем, бар за баром, строка за строкой, рисунок за рисунком, чемодан за чемоданом, сигарета за сигаретой, поезд за поездом, ночь за ночью, из одного конца комнаты в другой вышагивает посторонний. То откроет окно, чтобы проветрить прокуренную комнату, то закроет, озябнув. Уже простуженный, он пьёт горячий чай, снова курит, изредка с кем-то в своей голове бормочет, рассказывая историю своей же душевной смуты. Где-то в тупике, в каком-то заброшенном здании обретается то, что от него ещё осталось. Только и остается, что поджечь гирлянды.