Всем стоять на Занзибаре

Джон Браннер, 1968

Планета задыхается. Население сходит с ума от тесноты, бедности и отсутствия перспектив. Люди плотно сидят на наркотиках, легализованных правительством, чтобы примирить граждан с их безрадостным бытием. Ведь даже тихие семейные радости теперь доступны далеко не всем. В развитых странах действует жесткое законодательство, запрещающее людям с несовершенным геномом иметь детей. Для большинства полноценная семья становится недостижимой и бесконечно желанной мечтой. И так бы все и шло, если бы не изобретение азиатского ученого, которое подарило надежду на здоровое потомство даже тем, кто не обладает идеальным физическим и психическим здоровьем… В формате a4.pdf сохранен издательский макет книги.

Режиссерский сценарий (7)

Безделье и оружие

В опустевшей и казавшейся теперь неприкаянной квартире Дональд себе места не находил. Он почти порадовался бы возвращению Виктории и необходимости вести себя как ни в чем не бывало, пока Норман не «запрограммирует» власти, чтобы ее арестовали.

Он набрал телефонный код, чтобы из кухни квартала принесли обед, но между заказом и появлением судков его аппетит как будто разъела апатия. Он поставил пластинку, которую недавно купил, и сел смотреть на подстроенную под музыку игру красок на экране. Композиция только-только началась, а он уже снова вскочил и принялся беспокойно бродить по гостиной. Ни на одном канале телевизора не нашлось программы, которая бы его заинтересовала. Пару дней назад один знакомый уговорил его купить полиформ-набор. Подняв крышку, он подумал было, не начать ли лепить копию роденовского «Поцелуя», но убрал руку и дал крышке упасть снова.

Злясь на самого себя, он уставился в окно. В эти вечерние часы коллаж Манхэттена сиял ярче всего — пещера Аладдина в многоцветных огнях, великолепных и зрелищных, как звезды в центре галактики.

Вон там — миллионы людей… Точно смотришь в небо и спрашиваешь себя, которое из этих солнц светит таким, как мы. Господи, когда я в последний раз смотрел в ночное небо?

Он вдруг сам себе ужаснулся. В последние годы огромное число людей вообще не выходит из дома по вечерам, разве только по конкретному делу, а тогда вызывают к подъезду такси и на открытом пространстве проводят не дольше, чем требуется, чтобы пересечь тротуар. Бродить по вечерним улицам города не обязательно опасно: сотни тысяч, которые еще продолжают по ним гулять, достаточное тому доказательство. На четыреста миллионов жителей страны приходилось по два-три мокера в день, и все равно многие вели себя так, будто и за угол нельзя завернуть, чтобы на тебя не напали. Случаются ведь потасовки, ограбления, стычки между бандами, а иногда и уличные беспорядки.

Но ведь может же и нормальный человек пойти по своим нормальным делам, правда?

Привычка укоренилась в сознании Дональда незаметно, так из легкой дымки незаметно сгущается непроглядный туман. Он перестал выходить после шести или семи вечера без дела, лишь бы не сидеть дома. По выходным обычно бывали вечеринки, а в промежутках иногда заходили друзья Нормана или их обоих приглашали к кому-нибудь на обед, концерт или фривент. В приезжающем за ними такси сидел за бронированным стеклом водитель, дверцы машины открывались только с нажатием кнопки на приборной доске, а возле аккуратного сопла кондиционера было прикреплено уведомление, предупреждающее, что цилиндры с усыпляющим газом одобрены муниципальным комитетом по лицензиям. При всей своей обтекаемости и тихом ходе на батареях такси походило на танк, что только усиливало ощущение, будто выезжаешь на поле битвы.

Что я теперь знаю о своих собратьях-людях?

Он почувствовал, как на него снова накатывает паника, которую он испытал, выйдя из библиотеки, и ему отчаянно нужно было поговорить с кем-нибудь, чтобы доказать, что в мире действительно существуют другие реальные люди, а не просто марионетки на невидимых нитках. Он подошел к телефону. Но говорить, обращаясь к изображению на экране, мало. Ему хотелось видеть и слышать незнакомых людей, убедиться, что они не игра его сознания.

Тяжело дыша, он добрался до двери квартиры, но остановился на пороге и вернулся в спальню, где открыл нижний ящик стенного шкафа. Под стопкой одноразовых бумажных рубашек он нашел что искал: заправляемый картриджами газовый пистолет с эмблемой «Джи-Ти» по лицензии «Джапаниз Инда-стриз Токио» и каратан-ду. Он задумался, не надеть ли ее, с любопытством повертел в руках: с того дня, как купил, он ни разу толком и не взглянул на кастет. По сути, это была митенка из чувствительного к столкновению пластика толщиной, наверное, в четверть дюйма. При сжатии, щипке, растяжении или на руке пластик сохранял гибкость и мягкость хорошей кожи, а при соударении с твердой поверхностью магически менялся: внутренний слой оставался мягким и выполнял роль прокладки, а вот внешний становился твердым, как металл.

Натянув каратан-ду, Дональд с разворота ударил рукой в стену. Раздался глухой «бух», мускулы руки и плеча заныли, но перчатка повела себя как и следовало. Прошло несколько секунд прежде, чем, преодолевая сопротивление расслабляющегося пластика, он смог разжать кулак.

В коробке, в которой он ее купил и хранил, была еще брошюра с рисунками различных способов использования каратан-ду: топорный (как сделал он только что) удар сжатым кулаком или более изящный — ребром ладони и кончиками чуть согнутых пальцев. Дональд с нервическим вниманием прочел весь текст, как вдруг ему пришло в голову, что он ведет себя в точности так, как не желает себя вести — исходя из предпосылки, что отправляется в рейд на вражескую территорию. Стащив каратан-ду, он сунул ее в карман вместе с баллончиком.

Если бы позвонил телефон и Полковник с экрана объявил бы, что меня активируют, и приказал бы немедленно явиться в штаб с рапортом — вот как бы я себя чувствовал. Господи, только не это. Потому что если от одной только мысли выйти вечером из дому я стал параноиком, меня активируют, и я просто рехнусь.

С нервозным тщанием заперев дверь, он направился к лифтам.