Проект «Новый Берлин». Раскрывая правду. Часть I

Денис Шпак

168 часов для поиска ответов, и эскалации международного конфликта может не быть. 168 часов для завершения мировой эпопеи, начатой гитлеровскими безумцами 80 лет назад! 168 часов для того, чтобы открыть новую страницу в новейшей истории, и сделать это предстояло мне! Мог ли я подумать, что стану важной частью проекта «Новый Берлин»? Пришло время самому себе признаться в том, что я был соучастником беспрецедентного по своему размаху состязания за первенство в обладании инопланетными технологиями.

Глава I

Память людей — это незаметный след той борозды, который каждый из нас оставляет в лоне бесконечности.

Жозеф Эрнест Ренан

11.07.2025. Околоземная орбита.

Бешеная пляска приборов перед глазами закончилась одновременно с завершением громыхающей прелюдии четырёх двигателей ракеты-носителя «Ариан-7». Навалившаяся свинцовая тяжесть, вдавившая моё тело в кресло пассажирской секции «Гермеса»¹, внезапно выпустила из своих невидимых объятий, уступив место необыкновенной лёгкости и какому-то ликующему ощущению свободы. Рёв и неистовые вибрации вступления к пьесе космического полёта сменило успокаивающее адажио выхода корабля на околоземную орбиту. Перед глазами медленно проплыл чей-то планшет. Руки оторвались от подлокотников и лениво расползались в стороны. Ожидаемое, но в то же время такое удивительное состояние невесомости! Три месяца подготовки к полёту в Европейском космическом Центре всё-таки не смогли в полной мере подготовить меня к восприятию этого удивительного состояния. Но самое главное — к осознанию того факта, что я в космосе. Я — в космосе! Кто бы мог подумать в далеком 2011 году, что заурядный выпускник исторического факультета Одесского национального университета имени Ильи Ильича Мечникова, окажется в салоне космического корабля, стартовавшего на МКС-2 (факт существования которой был скрыт от мировой общественности), с секретной и не до конца ему ясной миссией? Вот такие мысли меня посетили первыми после того, как орбитальный отсек «Гермеса» отделился от гигантской двухступенчатой ракеты-носителя.

Слева вверху, на панели приборов, включился монитор внутренней связи. Нарисовалось широкоскулое лицо одного из пилотов, с микрофонной веткой гарнитуры у подбородка. Непроизвольно отметил для себя, в силу увлечения физиогномикой, стеклянный блеск в чёрных глазах вышедшего на связь.

— Ну, ты как? Живой? — холодно осведомился пилот.

— Живой, — ответил я, немного замешкавшись.

Угольный взгляд на минуту бесцеремонно воткнулся в мою переносицу.

— Нас встретят? — почему-то спросил я.

Затянувшееся молчание и отрешённый взгляд моего собеседника начинали озадачивать.

— Конечно, встретят, — наконец ответил пилот. — Ты у нас важный груз. Через семь минут запускаем движок и берём курс на станцию. Конец связи.

— Конец связи, — закончил я странный диалог, и экран монитора потух.

Важный груз… Я усмехнулся. Интересный подход к определению моей личности. Армейский юмор, если предположить, что мой собеседник предпринял попытку пошутить, мне всегда был малопонятен. Да и вообще, наверное, следовало бы самому себе признаться, что с чувством юмора у меня не всё в ладах. Сказывались несколько лет, проведённых в малолюдных кабинетах Федерального архива Германии в Кобленце, Государственного архива России и Национального в Соединенных Штатах. Несколько лет кропотливой работы со странными по своему содержанию и даже пугающими для человека ХХІ века документами, доступ к которым был предоставлен очень немногим. Важный груз… Может быть. Действительно, я был единственным специалистом в своём роде.

Достав из кейса гибкую интерактивную пластинку своего досье, я вдруг отвлёкся от своих размышлений. Отодвинутая на периферию в моём сознании мысль о том, что я нахожусь в салоне космического корабля, вышедшего в космос, снова завладела мной. Открыв иллюминатор касанием сенсорной кнопки на панели кейборда у левой ручки кресла, я впился глазами в окно.

Огромная полусфера родной планеты, объятая голубым свечением атмосферы, на фоне чёрной гуаши открытого космоса, поражала своей величественностью и мало поддающейся словам красотой! Из-под серебристой вереницы облаков с жизнерадостным блеском выглядывали вены рек и разлитые пятна озер. «Должно быть, Восточная Сибирь», — загорелась мысль и тут же померкла перед панорамой открывшейся взору грандиозной картины поверхности Земли. Над планетой парил одновременно слепящий и в тоже время удивительно чёткий образ нашего могучего светила. Нет таких слов, чтобы передать охватившие меня чувства — смесь восхищения и страха! Творец, кто же ты?!..

Я исступлённо пожирал взглядом космический пейзаж, потеряв всякое чувство времени, пребывая в состоянии, близком к какому-то религиозному экстазу, как где-то вдалеке, за спиной, почувствовался лёгкий толчок выброса сжиженных газов из сопла двигателей корабля, который и вывел меня из транса. Итак, остались позади полгода, проведённых в Центре, несколько лет исследований, а далеко внизу — дом под Фрайбургом и любимая работа, которая, в конечном итоге, и привела меня на космодром «Куру» в Южной Америке.

Досье, зажатое в руке, словило луч солнца. Отразившись от гладкой поверхности графенового дисплея шальным «зайчиком», отблеск ослепил и заставил меня перевести взгляд на хитроумное устройство. Включив сенсорную клавиатуру, я выбрал банк хранившихся документов. Интерфейс растворился в ласкающих глаз синих красках и выбросил диалоговое окно, предлагая выбрать документ. Автоматически коснулся ярлыка автобиографии. И хотя документ мне был знаком как свой собственный карман, я пробежался глазами по «строкам своей жизни». В памяти вспыхнули картинки прошлого. Почему-то вспомнился морской прибой. Одесский пляж. Порывы солоноватого морского ветра, заставляющие пенистую волну вновь и вновь штурмовать волнорезы, и, разбиваясь в брызги, пролиться прохладным дождём на бетон. Я родился в Одессе. Да, это город моего детства и студенческой молодости. Город, в котором я встретил свою первую и пока единственную любовь. Разбившуюся любовь. Но не забытую мной.

Свой первых вздох я сделал 12 декабря 1988 года. Родился ранним утром, в шестнадцатый день солнечного пути через созвездие Змееносца. Тринадцатый знак зодиака, как писали о том некогда древние маги и астрологи, долгое время оставался тайным из-за своей мистической природы и суеверного отношения людей к его порядковому числу. Согласно славянским мифам, представления о Змееносце были унаследованы Ариями, предшественниками нынешних европейских народов, от некой загадочной и исчезнувшей цивилизации. Занимательным является и тот факт, что созвездие Змееносца в восточном эзотеризме представлено в образе Кришны. Вспомнились изображения этого знака зодиака на страницах средневековых монографий по астрологии и оккультной философии, представляющие его в образе Змея с чертами Скорпиона или Змея с чертами Стрельца. И сейчас мне сложно не согласится с тезисом мистиков разных эпох о том, что человек, рожденный под знаком Змееносца, — заложник своей судьбы. Но вместе с тем его предначертанный путь всегда диковинный и невероятный. Поэтому сейчас меня мало удивляют и выбранные мной ремесло, и предмет научных поисков, и космическое путешествие с целью выполнения загадочной миссии, основательно профинансированной сразу несколькими «игроками» на политической арене Евразии.

Старательно вгрызаясь в «гранит науки» в университете, я нашёл свое призвание в изучении тайных страниц истории тоталитарных государств прошлого века, а именно: сталинской империи и гитлеровского «тысячелетнего» Рейха. В изучении вопросов, на которые официальной наукой были наложены «табу», и которые считались околонаучными. Однако, несмотря на это, при выборе тем для магистерской работы кафедра всемирной истории одобрила моё решение посвятить своё исследование оккультной стороне деятельности Глеба Бокия — главы девятого отдела ГУГБ НКВД СССР в середине тридцатых. Но даже не выбор темы магистерской определил дальнейшие пути моих исследований. Тому послужила коварно брошенная любовь. Сентиментально? Может быть.

С Настей я познакомился в университете. И через год «гражданского брака» мы уже планировали свадьбу. Но её мечта усовершенствовать английский язык, непосредственно окунувшись в языковую среду в США, и моя слепая вера в любовь положили конец нашим (по крайней мере, моим) грёзам. Она пообещала вернуться через год. Я поверил и отпустил. Ведь мы любили друг друга, а как могло быть иначе?! Но она не вернулась. «Америка стоит того», — последние её слова, брошенные мне в режиме видеосвязи по Скайпу. Полтора года не находил себе места, всё валилось из рук, пошатнулось здоровье, казалось, в подсознании не смолкал с ней диалог, разъедавший меня изнутри, пока в один прекрасный момент сокурсница не отвела меня к ворожке. И… Да, до сих пор помню бабкины слова, отразившиеся эхом в моем сознании: «Голубчик, а ты привороженный!».

Встреча с Настей была судьбоносной не только для меня. Мы были предназначены друг другу. Но её глупость привела её к непростительному поступку, который сломал её судьбу и внёс иные краски в мою. Именно так. Потустороннее вмешательство меняет судьбы людей раз и навсегда. «Она не устроит свою жизнь. Взяла большой грех на свои плечи. А твою судьбу не сломать. Непростая она. Своим путём ты пройдёшь всё равно и будешь там, где должен быть, но своё предназначение найдёшь теперь не здесь», — заключила бабка после того, как меня отчитала. Так и случилось. Нашел своё предназначение я уже в Германии.

Получив диплом магистра истории, я поступил в докторантуру при университете в Бохуме, удивительно быстро отыскав на просторах сайта DAAD профессора из ФРГ, которого не отпугнула тематика реферата иностранного лица в рамках намеченного диссертационного исследования. Развенчание мифа о сотрудничестве Гестапо и НКВД СССР и сегодня придётся многим не по вкусу, принимая во внимание тот факт, что история «коричневой» Германии в известной мере стала для немцев одиозной.

С немецким у меня ещё со школьной скамьи никогда не было проблем. Иногда даже ловил себя на мысли, что лёгкость и удивительная скорость в изучении этого языка обуславливается тем, что я, скорее, его не учил, а вспоминал. По крайней мере, рационального объяснения этому феномену у меня не было.

Итак, бросив вызов академическому конформизму в Рурском университете Бохума, я, к своему удивлению, с блеском защитил диссертацию, не лишённую, в каком-то смысле, эпатажности. Получив докторскую степень и подав заявление для получения права на постоянное место жительства в Германии, я какое-то время проработал в Бохуме. Но непонятная для меня жажда познания мистического наследия цивилизаций древности, вместе с желанием окунуться в иррациональный мир оккультных институтов Рейха, увлекали меня с каждым днем. Они-то и привели меня в несуществующий для большинства Мюнхенский институт парапсихологии.

Я искал ответы. Ответы на вопросы, которые мог найти за пределами жёстких рациональных схем и закостенелых стереотипов современной науки. К тому времени, как начал работать в Мюнхене, я освоил санскрит, средневековую латынь, был хорошо знаком с древнесемитскими языками и европейскими алхимическими алфавитами эпохи Ренессанса. Бессчётные часы, проведённые в библиотеках за штудированием литературных творений средневековых мистиков, каббалистического учения в изложении Йегуды Ашлага, ведической литературы и различных руководств к оккультной практике, кардинально и бесповоротно изменили моё мировосприятие. Я находился на пороге формирования принципиально иного мировоззрения. Нет, не религиозно-мистического, как можно было бы предположить. Всё-таки я оставался учёным. Возможно, понятие интегрального мировоззрения, с точки зрения подхода Кена Уилберга², оказалось бы более подходящим. Но достаточно ясной дефиниции не предлагаю, да и, собственно, не задавался пока такой целью.

Нерешённым по сей день для меня остаётся вопрос, по какой причине меня тянуло в Карлсруэ — небольшой город в Германии в земле Баден-Вюртемберг, расположенный в окрестностях реки Рейн, недалеко от границы с Францией. Однажды я приехал туда. Побродил по тихому парку, окружающему Дворец Карлсруэ — миниатюрную копию Версальского дворца. Реальность расплывалась и теряла осязаемые черты, когда состояние дежавю впервые застало меня врасплох в Ботаническом саду, сразу за парком. Размышляя за чашкой ароматного кофе, сидя в кафе на Кайзерштрассе, я интуитивно начал нащупывать какую-то ускользающую от моего сознания путеводную нить, брошенную мне из Тонких миров, в реальности бытия которых я к тому времени нисколько не сомневался. Но что же я искал в Карлсруэ?

Приезжал я в этот студенческий городок ещё неоднократно…

Течение мыслей вернуло меня в стены института парапсихологии в Мюнхене. Факт существования мифического института держался под семью замками немецкими спецслужбами, в частности службой контрразведки MAD. Следовало бы восстановить в памяти очерёдность событий, приведших меня в конечном итоге к работе над секретным проектом с кодовым названием «Новый Берлин».

В марте 2019 года я приехал на конференцию в университет имени Людвига Максимилиана в Мюнхене. Все зимние месяцы я провел в архивах, как федеральных, так и частных, копаясь в прошлом замка Вевельсбург, превратившегося при Генрихе Гиммлере в символический центр «новой религии» Рейха. Собирал пазлы интересующих меня исторических фактов в единую мозаику. Работая с документальным материалом, мне посчастливилось «выудить» в семейном архиве семьи Краузе ссылку о местонахождении уникальных экземпляров из коллекции эзотерической библиотеки Вевельсбурга и его Института древней истории. Отсюда, главной целью моего выступления на конференции была не презентация результатов проведённой работы — принципиально новых мазков в картину истории оккультного центра шефа СС мне внести не удалось — а поиск одобрения и, как следствие, финансирования намеченных поисков.

Известно, что ещё в 1934 году в тридцати километрах от города Экстернштайне, в Тевтобургском лесу, Генрих Гиммлер взял в аренду за символическую плату вышеупомянутый замок. В стенах древнего Вевельсбурга он организовал своеобразный культовый центр «расы господ», в недрах которого должна была родиться новая арийская вера. Религия, в основу которой легли языческие мифы древних германцев, постулаты «истинной» христианской теософии и оккультные теории ХIХ века. Но для историка ещё больший интерес представляли разместившиеся в замке несколько позднее эзотерическая библиотека, Институт древней истории, археологический музей и «Нордическая академия» охранных отрядов.

Несомненно, тема доклада оказалась не просто актуальной. Моё выступление затянулось на два с половиной часа. Вышли из тени забвения, стряхнув с себя пыль десятилетий, многочисленные загадки Третьего Рейха, не дававшие покоя нескольким поколениям историков. Загадки необычной экспедиции Третьего Рейха в Тибет. Тайны секретной экспедиции нацистов во французские Пиренеи с целью поиска Святого Грааля — священной чаши, которой пользовался Иисус Христос во время Тайной вечери. Загадки странных операций отборных частей СС в Советской Карелии и многие другие. Конечно же, не обошли стороной и занимательный миф о нацистской «Базе 211». Строились любопытные гипотезы. Конференция начинала принимать квазинаучный характер, но нужно сказать, что для меня она оказалась судьбоносной.

Немалый интерес к результатам моей работы проявил доктор психологических наук, профессор Хартманн. После конференции он представился мне как глава отдела экспериментальных исследований немецкого института научной парапсихологии. Об этом институте прежде мне не приходилось слышать, но для меня было важным, что учреждение было готово взяться за финансирование предложенного мной проекта. Заинтересованность института в розыске вывезенных в конце войны рукописей мне была понятна. И специфика исследований, которыми занималась организация, в каком-то отношении соответствовала характеру моих изысканий последних лет. Кроме того, соблазнительными оказались условия контракта, что уж тут скрывать.

Многое можно было бы вспомнить, но главные вехи моей жизни, отражённые в автобиографии, сразу увлекли мысль к первому знакомству с проектом «Новый Берлин». Никакого немецкого института научной парапсихологии не существовало. Хартманн, впоследствии раскрыв мне сермяжную правду, камуфлировал истинные мотивы и своего «заказчика», как и следовало агенту тайных спецслужб. Открой он мне карты сразу, вполне вероятно, все мои старательно выстроенные конструкции действительности, багаж исторических знаний и системное мышление учёного, забившись в агонии умирающего, рухнули бы в один миг, сжавшись в безжизненный комок. И устав тут ни при чём. Правда, следует себе напомнить, что ещё несколько месяцев розысков в Аргентине вывезенных рукописей (а именно туда направили меня результаты работы зимних месяцев) не вызывали никаких сомнений в реальности научного института, финансировавшего экспедицию. И только после того, как стряхнув книжную пыль, в моих руках открылся заплесневевший фолиант (из предполагаемой коллекции библиотеки Вевельсбурга), возраст которого определить в полевых условиях было сложно, я понял, что коснулся не только энигмы³ истории человечества, а и оказался лицом к лицу с обескураживающей явью. Неприятный момент, связанный с предоставленной мне почти незамедлительно горькой правды обстоятельств, вспоминать не хочется. Да и сейчас в этом нет нужды. Даже пожелав в ту ночь откровений остаться в привычном мне мире простого человеческого бытия, я бы никогда не простил себя за упущенную возможность разгадать ребус подлинной истории прошлого столетия и истории человечества в целом. Мне нужны были ответы. И сидя за столиком беседки на ранчо в южноамериканских пампасах, лаская взглядом бриллиантовую россыпь ночного неба, я погружался в открытые мне тайны и загадки артефактов проекта «Новый Берлин». Мифическая база нацистов, с кодовым названием «База 211», как оказалось, имела место быть в конце Второй мировой. Я узнал о результатах комплексных разработок имеющихся данных отдела уфологических исследований Института оборонных исследований — ISL. Получил некоторое представление о шпионских играх англо-американского блока и своеобразного германско-российско-китайского «союза», но, само собой разумеется, только в том объёме, в котором мне полагалось знать. Мир мне в ту ночь казался сюрреалистичным…

Обнаруженная в частной библиотеке и выкупленная после довольно долгих переговоров рукопись, уникальность которой хозяин ранчо даже и не осознавал, подвергла в шок, наверное, только меня. Вытирая капли холодного пота со лба, я трепетно перелистывал пергамент. Открывшиеся мне знания в текстах на ведийском санскрите, распахнули двери в новую вселенную, в которой места прежнему «Я» уже не было. Дверь «старого мира» со скрежетом захлопнулась за спиной. И в Германию я уже вернулся другим.

Сама история приобретения сеньором Бессадесом фолианта и других книг, оказалась прозаичной и не заслуживающей ментальных усилий для того, чтобы восстановить её в памяти. Стоит лишь отметить, что в целом поиски завершились успехом — рукописи, подлинность которых не вызывала никаких сомнений, и ценность которых не имела себе равных, были доставлены в Мюнхенский институт. В разных уголках Аргентины были обнаружены редкие экземпляры Младшей Эдды, Ветхого Завета, сборников кельтских и древнегерманских языческих мифов, средневековой оккультной литературы неизвестных прежде авторов, а также уникальные документы высшего партийного руководства Третьего Рейха.

В декабре 2020 года я приступил к работе над секретным проектом «Новый Берлин». Тем временем экономический кризис, который грозил затянуться ещё на несколько лет, вместе с многочисленными терактами в ЕС и военным конфликтом в Тихоокеанском регионе, лёг на мир тяжелой печатью. Доллар и евро год за годом начинали обесцениваться, что, в свою очередь, неизменно отражалось на валютных курсах Европы. ЕС начинал медленно и уверенно крошиться. Депрессия, охватившая европейскую часть Старого света, отодвигала в моём сознании простые житейские проблемы на задний план. Поэтому я с головой погрузился в работу и перестал существовать для социума, как и он для меня. В то же время, вопреки ожиданиям экспертов, и не взирая на ухудшение параметров динамики американской и европейской экономик, Евразийский Союз набирал обороты, изменяя геополитическую расстановку сил. Как следствие, интерес и весь фокус внимания к закулисному прошлому Рейха постепенно переместился на Восток. К тому времени, когда я приоткрыл завесу тайн «Аненербе» и СС над антарктическим проектом, проблема загадок гитлеровской Германии, окончательно выпала из поля зрения европейских исследователей.

Итак, выполняя поставленные задачи, я оставил размеренную жизнь университетского учёного и всецело посвятил себя альтернативной истории. Исчез в «кроличьей норе» мира секретных организаций. Сейчас кажется забавным, но в первые месяцы работы в институте в Мюнхене я часто с юмором отождествлял себя с героем приключенческих фильмов Стивена Спилберга — Индианой Джонс. Правда, в отличие от доктора Джонса, я работал на некое тайное агентство вроде «Люди в чёрном». Но так и получилось. По своему «людьми в чёрном», жизнь и деятельность которых была невидимой для большинства, оказались научные сотрудники Мюнхенского института парапсихологии, в том числе и я — Владислав Александрович Гаевский. Кстати, до сих пор серии фильмов с участием Харрисона Форда об отважном американском археологе остаются любимыми.

Проблемы исследования, которое растянулось на три с лишним года, привели меня в архивы Европы и США, лаборатории секретных научных институтов и неоднократно бросали на ледяной континент. Не обошлось и без интриг со стороны американских спецслужб. Дважды приходилось браться за оружие, спасая свою жизнь. Но, коснувшись тайн «Базы 211» на ранчо в южноамериканской степи, после возвращения в Германию я уже был готов к такому развороту событий. После углубления в задокументированную историю антарктической базы нацистов, россказни о технологиях опередивших своё время, пришельцах и экспериментах в области генетики, уже не вызывали прежнего скепсиса. Но главное, впервые оказавшись в подземельях «Нового Берлина» во льдах Антарктики, я понял, что работал над нечто большим, чем просто компоновкой пазлов исторического материала в единую картину прошлого. Уже знакомый мне эффект дежавю, сопровождавший каждую мою вылазку в холодные лабиринты, пугал и одновременно подсказывал, что ответы на все мои вопросы лежали именно там — под толщей многовекового льда.

Снова вспомнился Карлсруэ…

Заметный толчок тормозных двигателей корабля вернул меня в реальность — в уютный мирок пассажирского отсека «Гермеса». Минутой позже включившаяся видеосвязь с кабиной экипажа окончательно развеяла пелену окутавших меня воспоминаний, унёсших сознание в забытье.

— Приближаемся к стыковочному модулю станции, — сообщил пилот. — Начинай упаковываться. В шлюзе воздуха не будет. Да, и отключи магниты на ботинках. В стыковочном коридоре полетаем. На левом рукаве чёрная кнопка…

— Знаю, — перебил я черноглазого. — Сколько времени до стыковки?

— Пять минут. Конец связи.

— Конец связи.

Закрыв автобиографию, я с удивлением для себя обнаружил, что никогда прежде не восхищался таким потрясающим и не до конца понятным свойством человеческой памяти — переносить в прошлое. Возрождая пережитые чувства, давно забытые голоса и оживляя картины былого. Казавшийся ранее таким очевидным известный афоризм британского фантаста прошлого столетия Герберта Уэллса: «Машина времени есть у каждого из нас: та, что переносит в прошлое — воспоминания; та, что уносит в будущее — мечты», теперь наполнился для меня глубоким смыслом. Впрочем, смыслом теперь наполнялось всё в моей жизни. Эзотерическим и иррациональным. Шаг за шагом, в моём предначертанном пути и особой судьбе Змееносца. Тринадцатый знак зодиака… Я усмехнулся. А ведь когда-то, в далёком шестнадцатом веке, под этим знаком появился на свет Мишель де Нострдам, более известный как Нострадамус — астролог, врач и алхимик, знаменитый своими пророчествами, удивлявшими в своё время мир. Тринадцатый знак. Скрытый и многомерный. Который имеет выход в иные миры. И если остановиться на последнем, то я полагаю, что он и был той космической доминантой, определившей всё от «альфы до омеги» в моей жизни. В том числе и проявившиеся в годы кабинетной работы в Мюнхенском институте парапсихологии экстрасенсорные способности.

Я снова взглянул в иллюминатор. Космолёт медленно приближался к каким-то конструкциям секретной МКС-2, казавшейся на таком расстоянии невероятно гигантской, что вместе с панорамой чаши земного шара, закрывающей большую часть видимого космоса, усиливало ощущение крошечности «Гермеса». Свечение атмосферы, переливавшееся лазурью в лучах родной звезды, очертания суши и густые хлопья облаков и сейчас несказанно поражали воображение. Какими же незначительными, мелкими и даже смешными теперь казались ежедневные заботы и проблемы людишек, живущих там, далеко внизу, на земной тверди. Вся реальность современной мне жизни, всё человеческое мировоззрение и ценности, скатившиеся лишь до уровня постоянно растущего потребления, представлялись теперь такими никчемными и глупыми. Секретные спецслужбы, конфронтации, кризис, война… Зачем?

Белый сияющий лик Солнца на фоне чёрного холста космоса завораживал, ослеплял и, тем не менее, приковывал к себе взгляд. Откуда-то из глубин моего подсознания, возможно, из самых древних пластов памяти моей души, выпорхнула мысль, которая так и норовила сорваться с губ: «Ну, здравствуй, Ра!».

Примечания

1

Гермес — многоцелевой пилотируемый многоразовый космический корабль, проектировавшийся Европейским космическим агентством.

2

Кен Уилберг — американский философ, сформулировавший интегральную теорию сознания.

3

Энигма — нечто непонятное; загадка.