Проект «Новый Берлин». Раскрывая правду. Часть I

Денис Шпак

168 часов для поиска ответов, и эскалации международного конфликта может не быть. 168 часов для завершения мировой эпопеи, начатой гитлеровскими безумцами 80 лет назад! 168 часов для того, чтобы открыть новую страницу в новейшей истории, и сделать это предстояло мне! Мог ли я подумать, что стану важной частью проекта «Новый Берлин»? Пришло время самому себе признаться в том, что я был соучастником беспрецедентного по своему размаху состязания за первенство в обладании инопланетными технологиями.

Глава IV

13.07.2025. Секретная Международная космическая

станция «Горизонт»

Кто я? Я часто задавал себе такой вопрос. Но именно сейчас, в этой глухой темноте, он стал для меня тем библейским камнем преткновения, который, либо я перешагну, уверовав, либо до конца своих дней буду об него спотыкаться, так и не войдя в храм. Холод антарктической ночи медленно отступал. Откуда-то издалека, из пустоты бесчувствия, возвращалось ощущение своего тела и наполнение его тёплыми жизненными потоками. В свою очередь, и окутывающая меня темнота переставала быть беззвучной. Рядом кто-то ритмично, звонко икал.

Я приоткрыл глаза. Ослепляющий поток солнечных лучей бесцеремонно и напористо устремился в моё сознание, расплавляя последние куски льда в моём теле. Ошеломлённый ярким светом, и, не справившись с вдруг возникшей каменной тяжестью в глазах, я снова уронил веки, которые захлопнулись со странным щелчком. Собрав себя в единое целое, и окончательно скинув с себя оковы онемения, я с величайшим усилием снова открыл глаза. И… внешний мир вдруг вошёл в меня.

— Ну, вот и хорошо, герр доктор. Вы справились! — услышал я незнакомый голос. — Как вы себя чувствуете?

Я приподнял голову. Справа материализовались два медика в белых халатах. Слева ритмично отбивал удары звуковой датчик мозговых импульсов — эти звонкие сигналы и показались мне в состоянии забытья икотой, наполнявшей последние минуты моего полусна.

— Нормально, — ответил автоматически. — Что со мной произошло?

— Потеря сознания. — Один из лекарей, высокого роста, наклонился над панелью датчиков слева у кресла, положив на «язык» дисковода золотистый диск. Нажав что-то на панели кейборда, он внимательно посмотрел на меня.

— Ответьте на этот вопрос, пожалуйста. — Второй белый халат поднёс к глазам планшет с простой логической задачей. В речи врача слышался верхненемецкий акцент.

— Превращение не полное, — ответил я. — Демократическая страна не одобряет терроризм.

— Ну что же. Мы рады за вас, что всё обошлось, — похлопал меня по плечу первый медик. — Не спешите вставать пока.

— Сколько я был без сознания?

— Двенадцать минут, — с немецкой точностью ответил второй.

Сев в кресле (которое сначала мне показалось стоматологическим), я адресовал вопрос второму врачу:

— Я в медицинском корпусе, всё верно?

— Именно так, — улыбнулся рыжеволосый.

— Что именно произошло там, в зале, во время сеанса?

— Потеря сознания, мы же сказали вам.

— И всё?

— И всё. Двенадцать минут бессознательного состояния, из которых три вы пролежали с открытыми глазами. Зрачок был расширен. Активность мозга снижена. Вы это хотели знать?

Я пошевелил пальцами ног. Бессмысленность дальнейших расспросов была очевидной.

— Наверное. Простите, не спросил, как вас зовут?

— Доктор Альберт Дамиц. А это мой коллега — невропатолог, доктор Вацлав Хорак, — немец склонил голову в сторону своего рослого сотрудника средних лет. Как можно было заключить, исходя из озвученного имени, невропатолог был чехом.

— Я не ошибусь, если осмелюсь предположить, что вы из Баварии? У вас южно-немецкий акцент.

— Всё верно, — снова широко улыбнулся медик. — А теперь прошу простить меня. Должен вас покинуть.

Стеклянный портал выхода из палаты бесшумно распахнулся, и мешковатая фигура доктора Дамица так же бесшумно удалилась.

Я закрыл глаза. В темноте опущенных век вновь нарисовался унылый антарктический пейзаж, прожжённый студёным ветром, бросавшим в мои путаные мысли пригоршни колючих снежинок. Чем эти странные видения могли быть? Куда перенеслось моё сознание? Или, может быть, астральное тело? Чем же был по своей сути додекаэдр? Машиной времени? Или чем-то большим? Ведь увиденные мной образы были такими реальными!

— А ты не на шутку напугал нас, Владислав! — вдруг я услышал над собой знакомый голос с хрипотцой.

Не открывая глаз, поняв, что в палату вошёл генерал-майор, я равнодушно осведомился:

— Чем же я вас так напугал, интересно? Вы первый раз проводите этот эксперимент?

Бишоф промолчал. Его стеснённость ощущалась кожей. Придвинув стул, офицер подсел ко мне. Смущённо кашлянув, Бишоф, наконец, выдавил из себя:

— Влад, не первый, но…

Я посмотрел ему в глаза:

— Что «но»?

— Такого случая в нашей практике ещё не было, — ответил вместо генерал-майора оставшийся в палате невропатолог.

Скосив в недоумении взгляд в сторону врача, я поинтересовался:

— А как обычно было в вашей практике?

Переглянувшись с офицером, медик, со свойственной специалистам своего ремесла бесстрастностью, сообщил:

— После того как вы активировали объект, вы сразу же отключились. Потеряли сознание. Активность мозга практически свелась к нулю. Мыслефон не сделал ни одной записи после активации объекта.

— С морпехами было всё иначе, — вставил Бишоф.

Вацлав Хорак кивнул:

— Действительно. Ваш случай на сегодняшний день — исключительный. И, можно сказать, представляет научный интерес, герр доктор.

— Научный интерес? — Я расхохотался.

Возможно, мой неожиданный смех был неуместным и вызывал недоумение, но ситуация, в которую я попал, казалась мне такой нелепой, что сдержаться я не смог.

— Научный интерес? — снова проговорил я сквозь приступы смеха. — Под каким номером я у вас подопытный объект?

Мои «сослуживцы» в замешательстве уставились на меня.

— Владислав, ты всё неверно понял, — генерал-майор покачал головой. — Я с большим уважением к тебе отношусь как к учёному, как к спецагенту и как к личности. Пойми меня правильно. Идет межблоковая скрытая война. И за что именно, ты даже не представляешь. Даже я до конца не всё понимаю! Поэтому… — Бишоф тяжело вздохнул, разводя руками: — Жаль, что ещё одна попытка провалилась. А я ведь был уверен, что ты — именно тот человек, который справится! Мы тебя готовили… Но, в любом случае, я рад, что с тобой всё в порядке, — заключил офицер после секундной паузы.

Генерал-майор был искренен, я это чувствовал подсознательно, хотя его скупые эмоции плохо читались. Несомненно, многое для меня было неизвестным, но закрытая и выжидательная позиция Центра и всех его представлявших субъектов порождала недоверие и, как минимум, сомнение в целесообразности дальнейшего сотрудничества. Безвыходность моего положения приобрела осязаемые черты. Что последовало бы за моим отказом? Я мысленно себе ухмыльнулся. Не нужно быть прорицателем и раскладывать карты Таро, чтобы понять, что повлечёт за собой мой отказ, после стольких лет работы над секретными материалами и уж тем более, после пребывания на секретной орбитальной станции. Но нужно самому себе признать — я прекрасно понимал, ещё там, в южноамериканской степи, в какие игры мне предстоит играть, приняв решение работать над проектом «Новый Берлин». И потом, даже если просто гипотетически предположить, что я смогу вернуться в Германию к своей прежней жизни университетского учёного, — смогу ли я смириться с тем фактом, что коснувшись тайн Третьего Рейха, я упустил возможность разгадать ребус подлинной истории ХХ века? Нет! И без вариантов. Дух учёного и жажда познания были во мне сильнее даже инстинкта самосохранения! Рубикон был пройден¹⁵

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

15

Значение фразеологизма: решительный, бесповоротный шаг, который изменяет в корне всю дальнейшую жизнь человека