Заповедник потерянных душ

Галина Романова, 2018

Полузаброшенный заповедник издавна пользуется у окрестных жителей дурной славой. Лет десять назад там пропадали люди, преимущественно бомжи. И вот снова в полицию поступает информация о том, что там пропали две пожилые женщины, которые поехали утром по каким-то делам, но к вечеру так и не вернулись. Как утверждают родственники исчезнувших, женщины собирались искать на территории заповедника жениха одной из них, который несколько дней назад отправился туда и больше не вышел на связь…

Глава 2

— Я не пойму, Леша, никак тебя не пойму! — возмутилась громким шепотом его жена Лариса, сидя с ним бок о бок на скамеечке в старом сквере по соседству с их домом. — Тебе что, не нужны деньги?

— Мне? — Он ткнул себя пальцем в грудь, прямо в центр выцветшей надписи на английском на старой вылинявшей футболке. — Мне лично — нет. Мне деньги не нужны. Мне хватает зарплаты.

— Зарплаты?! — прошипела Лариса, неестественно вытягивая шею и поворачивая голову в его сторону. — Ты имеешь в виду свою зарплату?! Те жалкие тридцать тысяч, которые ты приносишь раз в месяц десятого числа?!

— Именно. И тридцать тысяч — нормальные деньги, Лариса. Нам их всегда хватало. До того, как ты решила…

И он скосил взгляд на детскую коляску, в которой спал их ребенок. Их третий ребенок!

— А! Поняла! Ты снова напоминаешь мне, что был против Тошкиного рождения. Что третий ребенок в нашей квартире нас стеснил невероятно, что…

— Заткнись, Лариса, — попросил он миролюбивым вполне тоном. — Заткнись, или я уйду.

— Куда уйдешь?! — В ее округлившихся глазах нежнейшего голубого оттенка заплясал страх. — От меня, в смысле? Бросишь меня одну с тремя детьми?!

— Домой уйду, дуреха. — Он положил ей руку на плечо и тихонько сжал. — Ты можешь молчать хотя бы на улице? Неужели не понимаешь, как ты меня достала, Лора? Ну не могу я найти работу с заработком в сто тысяч. Нет ее в нашем городе. И подработку взять не могу. Работаю пять дней в неделю. Да и попробуй ее найди, подработку!

— Другие находят, — огрызнулась она тихо. Но его руку прижала щекой, склонив голову к плечу.

— Допустим. Допустим, найду. Стану работать семь дней в неделю по двадцать часов. Дома ты меня видеть совсем перестанешь. Тебе от этого станет легче? Одной с тремя детьми? Кто со старшими станет делать уроки? Кто будет водить их в школу? Возить вечерами на тренировки? Все забросить ради лишней десятки? Лора! Что замолчала?

Она сосредоточенно рассматривала подол джинсового сарафанчика, который покупался еще к рождению их первенца. Десять лет назад. Сарафанчик от частых стирок совсем вытерся, но смотрелся от этого не хуже. Даже стильно смотрелся. Кому как, а ему лично нравилось, как он сидит на его жене, фигуру которой три беременности и роды совсем не испортили.

— Вот купим тебе новый джинсовый сарафанчик. Наденешь ты его. Станешь от этого счастливее?

— Нет, — мотнула она головой, принявшись катать детскую коляску туда-сюда. — Не хочу сарафанчик.

— А что хочешь? Ради чего я должен вас бросить и начать судорожно зарабатывать бешеные деньги?

Он тронул ее затылок. Пощекотал пальцами нежную впадинку, прошагал выше — к тугому пучку, в который она закручивала волосы, чтобы не морочиться с прической.

А раньше заморачивалась, и еще как, неожиданно вспомнил он ее замысловато уложенные локоны. Красиво было. Но было все до замужества. До того, как Лариса стала матерью.

— Машину хочу, Леша, — вдруг проговорила Лариса со странной жалобной интонацией. — И дачу за городом. Чтобы мы могли с детьми там выходные проводить.

— Машину?! — протянул он нараспев и тут же убрал руку себе в карман джинсов. — Машину?!

— Машину, — кивнула она, без устали дергая детскую коляску туда-сюда.

— Какую машину, Лора? Какую машину? — возмутился он, зло фыркая. И вдруг взорвался: — Да перестань ты уже дергать коляску! Малыш спит и без того!

— Если его не катать, он проснется, — возразила Лариса, и снова жалобным голосом: — Мне все равно, какую машину, Леша. Все равно. Лишь бы она ездила. Чтобы это была машина, а не та рухлядь, что стоит у тебя в гараже. Лишь бы она нас везла с детьми на речку, в лес.

— На дачу, — закончил он за нее, передразнив ее интонацию.

— И на дачу тоже. Я цветы хочу посадить, Леша. Розы. Петуньи. Лук хочу посадить. Укроп и огурчики. Чтобы мы под яблоней ужинать садились за деревянным столиком. Все вместе. Всей семьей. Я не хочу новый сарафанчик, Лешка. И шубу норковую не хочу. Мне и в пуховике неплохо. Но вот машину и дачу…

Она уронила руки себе на коленки, оставив наконец коляску в покое. Глянула на него со смесью мольбы и злости. И повторила:

— Машину хочу, Леша, и дачу. Хоть в одно окошко! Это много, да? Многого хочу, да?

— Нет. — Он мотнул головой. — Наверное, нет.

Взгляд его тут же, как заговоренный, переместился на угол их дома, к крайнему подъезду. С той скамейки, на которой они сидели, он превосходно просматривался.

В этом подъезде жила супружеская пара. Не старые еще. Чуть за пятьдесят обоим. Но!

У него были парализованы ноги, а она страдала сахарным диабетом. Он передвигался на инвалидной коляске. А она уже несколько лет не слезала с иглы, колола инсулин. Он ей колол, потому что она сама боялась.

Она возила его повсюду в инвалидной коляске, а он ей колол инсулин. И все, что они хотели в этой жизни, это уйти из нее вместе. В один час, в одну минуту.

— Большего у Бога не прошу, — рассказывала она как-то Леше, встретившись с ним в парке, где он гулял со старшими детьми. — Чтобы вместе, в один час, в одну минуту. Разве я так многого хочу?

Вот и попробуй рассуди: чье желание правильнее.

— Хватит философствовать, — прошипела Лариса с яростью и снова схватилась за ручку детской коляски. — Вижу твой взгляд! Вижу! И понимаю, что все в этой жизни плачут. У кого денег на хлеб не хватает, а у кого жемчуг мелкий. Но мне плевать, понимаешь? Плевать на всех остальных. Есть только мы. Наша семья. И я хочу, чтобы у нас было хоть что-то. Хоть что-то свое!

Существенное дополнение.

Машина-то у них была. Хорошая. Новая. Иномарка. Правда, принадлежала она Ларисиному отчиму. И он мог брать ее у них в любое удобное для него время. И очень часто это удобное для него время совпадало со временем запланированного Ларисой досуга. И дачей отчим разрешил им своей пользоваться. Только часто и сам там появлялся в компании сомнительных личностей. Личности напивались, орали песни, некоторые некрасиво выражались, некоторые лезли на грядки с помидорами, которые Лариса холила и лелеяла.

Она, понятное дело, бесилась, но отчитать отчима не могла. Он и так вел себя по отношению к ней более чем лояльно, и деньгами помогал, и подарки дорогие дарил детям. И это после того, как мать Лоры его бросила и укатила в Грецию с новым мужем.

Можно ли тут возмущаться? Отчим Ларису не бросил. Помогал. Помогал как мог.

Лично Алексею этот мужик совершенно не нравился. И он принципиально не садился за руль его машины. Водила всегда Лора. И на дачу его не любил ездить. И подарки от него не любил принимать. Считал, что детей это балует и развращает. Лариса если и соглашалась с ним, то никогда не говорила об этом вслух.

И вдруг дачу она хочет, да в одно окошко! И это при том, что у отчима за городом двухэтажный особняк. И машину хочет свою, путь даже и не дорогую, лишь бы ехала. И это после новенькой иномарки с кучей всяких наворотов и четырехзонным климат-контролем?

Что-то не то. Что-то случилось.

— Вы поругались, Лариса?

Она не ответила, резко поднялась и наклонилась к спящему в коляске младенцу.

— Лариса, вы поругались с Виктором?

— Нет, — скорее угадал, чем услышал он.

— Тогда чего ты так… — Он поискал подходящее слово. — Чего тогда тебя так плющит?

— Хочешь знать?

Она выпрямилась, встала перед скамейкой, на которой он планировал спокойно посидеть в свой выходной день. Высокая, стройная блондинка с изумительной голубизны глазами и шикарной грудью. Она всегда была его мечтой, его любовью. С первой минуты, как увидел. Сейчас, спустя десять совместно прожитых лет, ничего не поменялось. Он все так же любил ее. И считал самой красивой. Даже в этом стареньком вытертом джинсовом сарафанчике. Даже с этой странной прической, которая ей не очень шла.

Она была его женщиной. Он ее очень любил. Понимал не всегда, но любил точно только ее.

— Ты действительно хочешь знать, с чего вдруг я завела этот разговор? — Она покусала губы, подняла руки, потрогала тугую прическу, будто она могла растрепаться.

— Хочу. — Он кивнул и улыбнулся ей. — Ты красивая, Лорка. Ты знаешь об этом?

— Заткнись, — потребовала теперь она. — Не перебивай.

— Ок. Говори. Из-за чего вы поругались с отчимом? Он что, снова собирается сегодня вечером забрать машину?

Вечером они собирались с детьми поехать на дальний луг, где Леша должен был запускать со старшими бумажного змея. Это был целый ритуал, к нему готовились. Этого ждали. Потому что это было событием. Отменить его было нельзя.

— Он собирается забрать меня, Леша! — выпалила она как-то слишком быстро и громко. Кто-то, проходивший мимо, даже обернулся на них.

— Как это?

Он часто заморгал, потому что сделалось как-то темно, хотя солнце никуда не подевалось, и оно точно палило в макушку.

— Как это, Лариса, забрать тебя? Что значит, забрать тебя? Я не понял!

— Он сделал мне предложение, Леша. — Лариса молитвенно сцепила пальцы, но взгляд стал жестким, незнакомым.

— Какое предложение, Лора?!

Солнце пекло так, что футболка на спине промокла насквозь. И во рту сделалось сухо и горько. И отчаянно захотелось очутиться дома. В их просторной четырехкомнатной квартире, доставшейся Леше от бабушки.

Квартира была огромной, удобной, пусть и без модной мебели и дорогого ремонта. Зато там прохладно было летом и жарко зимой. Зато там можно было детям кататься по коридору на велосипеде. И играть в прятки. И громко смеяться, не боясь разбудить малыша, потому что он спал в самой дальней комнате, а стены были такими толстыми, и звуки совершенно…

— Он сделал мне предложение, от которого сложно отказаться, Леша, — выпалила Лариса и зачем-то притопнула ногой.

— И? — Он, как она давеча, неестественно вытянул шею.

— Он хочет, чтобы я стала его женой. Он сказал, что давно уже любит меня. Любит не как дочь и…

Она что-то долго и неправильно говорила потом. Пока стояла перед ним, сидящим на скамейке в старом сквере по соседству с их домом. Пока они шли домой, пытаясь подальше друг от друга отодвинуть руки на ручке детской коляски. Пока купали малыша — вместе, как обычно.

Лариса все это время говорила и говорила. И все ее слова, все ее рассуждения, восклицания, казались Леше такими глупыми, такими дешевыми, такими неубедительными! Продажными даже. И он не выдержал и спросил уже ночью, когда малыш уже спал, и они сами улеглись каждый на свою половину широкой старинной бабкиной кровати:

— Ты этого хочешь?

— Чего? — Она вздрогнула, уставила на него затравленный взгляд.

— Ты хочешь за него замуж, Лора? Отвечай только правду. — Леша приподнялся на локте, поймал блеск ее глаз. — Только правду, Лора! Ты хочешь за него замуж, потому что он богат?

— Нет, Леша. Ты неправильно меня понял. Я…

Она увела взгляд. И это было скверным признаком.

— Ты хочешь за него выйти, — сделал он вывод, падая обратно на подушки. — Твой выбор. Ты его сделала. Давно сделала. И весь этот лепет про машину и дачу в одно окошко… Что это было, Лора? Проверка? Ты хотела проверить меня? И как? Я прошел кастинг?

— Нет, — последовал жесткий ответ от женщины, в которую он влюбился сразу, как увидел десять лет назад. — Ты не прошел проверки, Леша. Ты не сказал мне того, что я ждала.