Мемуары шпионской юности

Вячеслав Гуревич

Леонид работает на ЦРУ. Аня работает в советском посольстве. Он ее вербует – или это она его вербует? Короче, они друг друга вербуют. И влюбляются. Молодые же! Добром такое не кончится, особенно когда Леня нечаянно затягивает резидента КГБ в когти Сатаны.Данная книга – это беллетристика, а не пропаганда наркотиков-алкоголя-сигарет (НАС). Она содержит сцены незаконных актов, но это художественный вымысел, а не призыв нарушать закон. Автор осуждает НАС. Если у вас проблемы, обратитесь к врачу. Книга содержит нецензурную брань.

TWENTY-SIX

Видишь ли, JC…

Конечно, я не мог ему рассказать такое, он бы с ума сошел, он бы не заснул, раздираемый сомнениями на кости и хрящики, и в конце концов доложил бы об этом наверху, и старик Рэмблер испустил бы громоподобный пёр от удовольствия и свернул бы операцию.

Когда я подрастал в Союзе, то советская пропаганда преподносила современные примеры для подражания с большой ленцой. Ну да, космонавты… ядерные физики… но шпионы, в смысле разведчики, были точно на третьем месте.

Идея космонавта мне была по душе, но сколько их было? Максимум пара в год, и для такой здоровой страны, как Союз, шансы пройти конкурс были как выиграть «Волгу» в лотерею. Кроме того, было похоже, что от космонавта требовалась физическая форма, но не мозги, на что мне было трудно подписаться. И наконец, может быть, вы не заметили, но если докапываться до самой глубинки, то я окажусь человеком скромным. Идея стоять в открытой машине и ехать сквозь ревущие толпы меня не шибко привлекала. Например, что, если припрет? Останавливать кавалькаду и искать туалет? Меня всегда смущали физические неудобства.

Ученые-ядерщики были полной противоположностью космонавтов — тише воды ниже травы, получают дома-машины, оставаясь полностью в тени. К сожалению, с физикой у меня было дело плохо. Дальше законов Ньютона дело не пошло. Электричество было от лукавого. Телевизор я мог запросто поставить на алтарь и приносить ему жертвы в виде воблы и какао.

Оставались шпионы, они же разведчики. Я не буду писать диссертацию на тему «Образ агента КГБ в советской литературе и кино», потому что законы жанра обязывают прибегнуть к симулякрам и парадигмам и прочей философообразной тягомотине. Скажем так: советский разведчик был Эйнштейном в теле олимпийского гимнаста с набором джеймс-бондовских талантов, и жизнь его была сплошным гламуром. Он шастал по Нью-Йорку и Парижу в громадной сияющей машине, срывая один план капиталистов развязать войну за другим. Он получал свои медали за дверями, закрытыми на сто замков, и устало смотрел на мир, который он спасал снова и снова, до тошноты, через линзу всезнающей, все испытавшей мудрости. Его шрамы в интимных местах были свидетельством правды, которую знал он, но не знали ни его начальники, ни их соперники. Его женщина была гламурнее всех блондинок, и она жила и любила его такими же усталыми глазами и ждала его возвращения в полном неведении того, чем он занимается, где находится, кого трахает и когда вернется, если вернется вообще. Как и его друзья по пьедесталу — космонавты-ядерщики, — разведчик не знал, где ближайший пункт сдачи посуды и во сколько выносить мусор.

Но с возрастом до меня постепенно доходило, что, помимо стальных мускулов и снайперских навыков, разведчик нуждается в идеальной партийной биографии, включая гойскую чистоту крови — или хотя бы пару звонков из очень высоких мест, — и фантазия, «как с белых яблонь дым».

Вплоть до сегодняшнего дня.